https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Vitra/
им командует старый друг капитана де ла Рочи, бригадир Бригадир — военный чин между полковником и генерал-майором.
Кайетано Вальдес. Другой его добрый приятель, бригадир Косме Чуррука, на своем «Сан-Хуане Непомусено» сейчас, наверное, занимает место на другом конце дуги, во главе строя. Все трое, как и их товарищи, вышли в море, не получив жалованье за полгода, и, возможно, кому-то из них теперь уже не получить его никогда. Обычное дело на флоте. Так рождается слава Испании.С «Формидабля» опять сигналят. Юный Ор-тис вскидывает подзорную трубу. Ну и фрукт этот Дюмануар, думает капитан, хлебом его не корми, а дай показать всем, кто командует арьергардом.— Всем стоять по местам… Соблюдать дистанцию один кабельтов.— Да пошел ты, лягушатник, — тихонько произносит кто-то сзади.Капитан оборачивается. На лицах у всех офицеров (старшего помощника Фатаса, капитан-лейтенанта Орокьеты, старшего лейтенанта Макуа, лейтенанта Грандалля, мичмана Себриана, старшего штурмана Линареса и гардемаринов Ортиса, Фалько и Видаля) написана полная непричастность. А ведь, как ни кинь, они правы. Контр-адмирал Дюмануар вполне мог бы избавить своего сигнальщика от лишних трудов. «Бюсантор», флагман адмирала Вильнева, уже передал этот сигнал пяток тысяч раз, фрегаты его повторили, так что увидели все, и распоследнему тупице в эскадре — а также англичанам — отлично известно, что адмирал-союзник распорядился держать дистанцию один кабельтов, или сто двадцать саженей, и что всем надлежит идти в линейном строю, в затылок друг другу, как лесные гномы: хей-хо, хей-хо и все такое. Но ведь очевидно, что при слабом ветре, с таким волнением и таким беспорядком, еще не расхлебанным после ночи, все весьма сложно, хотя каждый старается изо всех сил. Самого Дюмануара снесло немного под ветер, с удовольствием отмечает про себя де ла Роча, и его «Формидабль», пытающийся лавировать, брасопя то одни, то другие реи, являет собой не столь уж великолепное зрелище Formidable (фр.) — великолепный, потрясающий.
.— «Формидабль» репетует приказ, сеньор капитан.Де ла Роча не выносит Дюмануара. Даже сейчас, пользуясь сигнальными флажками, этот тип надменен и болтлив. На самом деле капитан «Антильи», как и большинство его товарищей, не переваривает своих французских коллег, навязанных им союзом с Наполеоном. Зато по-настоящему восхищается этими негодяями-англичанами, их профессионализмом, их патриотизмом, их хладнокровной сноровкой и их командами, дисциплинированными и убийственно точными, когда приходит время палить из пушек благодаря всем этим качествам они намного превосходят любой другой военный флот мира. С англичанином, с женщиной и с ветром, гласит пословица, держи ухо востро. Но именно так обстоят дела. Что же до смешанной эскадры, то аристократизм начальников и офицеров испанского военного флота (все они происходят из более или менее хороших семей), их классовое сознание и манеры контрастируют с простонародными грубостью и высокомерием их союзников, вышедших из рядов революционных матросов. У себя дома в начале революции офицерам Людовика XVI, то есть людям того же происхождения, что и испанцы, они старательно рубили головы — гильотина только знай себе постукивала; и до тех пор, пока Наполеон не сделался императором и не навел кое-какой порядок, новые звания давались не за выслугу лет, а за то, что такой-то лихо забрасывает абордажные крючья, а потом вместе с добром пленников оделяет своих ребят хлопками по спине, мол, оляля, Гастон, мон ами, да здравствуют эгалитэ, фратернитэ и все такое. Уи Да (искаж. фр).
. Капитана де л а Рочу — он приверженец классики и его власть опирается на почтительное уважение, богобоязненность и Королевский устав 1802 года — просто тошнит от всех этих вульгарных французских замашек; однако он признает, что лишь благодаря им (и в отличие от большинства испанских моряков всех рангов) союзники убеждены, будто рвут себе пупок во имя родины, как англичане, и так же, если не еще больше, почитают своих командиров, и обычно готовы последовать за ними даже в ад, и, в общем-то, делают это. Взять, к примеру, коротышку Люка с «Редутабля»: росту в нем всего-то метр пятьдесят, он самый низенький капитан на всем французском военном флоте, но отваги ему не занимать. По мнению Люка, вся тактика ведения морского боя заключается в том, чтобы подойти к противнику с наветренной стороны, открыть пушечный огонь в упор и палить друг в друга до того момента, пока какой-нибудь из кораблей не спустит флаг или не пойдет на дно, а может, еще куда-нибудь подальше. А потому, следуя своей идее, все время вынужденного ожидания в Кадисе он занимался тем, что натаскивал своих людей, обучая их всему, что касается абордажа, и платил из собственного кармана за вино, коньяк и шлюх для тех, кто лучше всех управлялся с пикой и саблей, стрелял из мушкета из «вороньего гнезда», забрасывал абордажные крючья, метал гранаты и бутылки с порохом, и в результате даже последний юнга с «Редутабля» дал бы содрать с себя шкуру заживо, будь на то приказ его командира. А когда ты в море и кругом сыплются ядра, пули и обломки, картечь сметает с палубы все и вся, а о твой борт стукается борт вражеского двухпалубника, такие вещи кое-чего стоят.— С вашего разрешения, мой капитан, — говорит Фатас. — Люди построены на шканцах.Карлос де ла Роча кивает, поправляет золоченую шпагу на поясе и украдкой бросает взгляд на свои поношенные чулки — не слишком ли бросается в глаза штопка. Да нет, почти незаметна. Перед боем он никогда не надевает сапог — с тех пор, как во время сражения при Сан-Висенте (тому — мать пресвятая богородица — уже восемь лет) осколок картечи угодил ему в ногу, и лекарю, чтобы добраться до раны, пришлось разрезать сапог. А сапоги стоят столько, что не приведи господь.— Что ж, пойдем почитаем им букварь, — со вздохом произносит капитан.С высоты правого трапа ахтердека — толстенная бизань за спиной покряхтывает под напором парусов и вант — де ла Роча оглядывает палубу. Люди построены (даже относительно четко, если принять во внимание обстоятельства) по бригадам и вахтам, они заняли собой все шканцы и полутораметровой ширины шкафуты по обе стороны, до самого бака; комендоры взобрались на консоли для боеприпасов и на лафеты пушек, еще крепко принайтовленных на своих местах у задраенных портов. Даже марсовые из «вороньих гнезд» свесились пониже, держась за снасти, и внимательно следят за тем, что происходит на палубе. Там-сям среди штатских лохмотьев рекрутов виднеются, придавая этому сборищу некую видимость дисциплины, коричневые холщовые мундиры и красные шапки морских пехотинцев и комендоров, синие формы сухопутных артиллеристов, белые кафтаны солдат Кордовского и Бургосско-го полков и синие с желтыми отворотами — каталонских добровольцев, восполняющих нехватку людей на борту (как говорится, и на том спасибо, хотя многих укачивает и рвет как свиней). Расчеты первой и второй батарей тоже поднялись на палубу вместе со своими капралами и офицерами; здесь также плотники, конопатчики, коки и все остальные; в общей сложности семьсот шестьдесят один человек (с капитаном — семьсот шестьдесят два). Их строй занимает всю палубу до первых носовых орудий, а над их головами — сплетение целого леса мачт и реев, парусины и снастей; оно колышется в такт волнению, и под бейфутами все деревянные части стонут, будто корабль заранее оплакивает свою судьбу. Даже хирург, его помощники и кровопускатели высунули головы из люка. Опытный глаз капитана по одежде и выражению лица мгновенно отличает бывалых моряков (которые не захотели, а вероятнее всего — не сумели удрать) от новичков, завербованных насильно: вытаращенные глаза, бледная кожа, раскрытые в оцепенении или от страха рты — рядом с лицами, выдубленными солнцем и морской солью, с мозолистыми руками и выражением безропотной покорности судьбе во взгляде — оно присуще людям, уже закаленным морем и войной. По крайней мере, мысленно утешает себя де ла Роча, больше трети команды — народ, уже прошедший огонь и воду, и большинство из них знает свое дело как следует. Или почти как следует. А вот многим из новичков, к сожалению, так и не суждено его освоить.И все-таки, думает капитан, какой же Королевский флот был у нас еще недавно: мореходные училища, мастерские, изготовлявшие часы и приборы — навигационные, астрономические, геодезические; современные верфи в Гаване, Эль-Ферроле и Картахене, способные построить фрегат всего за полтора месяца. Еще шесть лет назад, через два года после того, как нам задали перцу при Сан-Висенте, у нас было семьдесят девять линейных кораблей, и некоторые из них англичане почитали (что уже само по себе — выражение почтения, когда речь идет об этих собаках) лучшими в мире. Теперь половина этих кораблей гниет на приколе из-за недостатка средств, а на тех, что еще способны держаться на воде (и которые мы еще не отдали французам), ходят те же, что и всегда: мы. Начальники и офицеры, получающие мизерное жалованье, без всяких стимулов, хотя многие из них — морские инженеры, математики, астрономы и ученые, уважаемые во всей Европе. Просто великолепно. И хотя, несмотря на заполонившие королевство небрежение и бюрократию, они несут (то есть мы несем) свою службу, движимые понятиями о чести и долге, нельзя требовать этого от матросов, лишенных денег, медицинской помощи и лекарств, или от рыбаков, шарахающихся от военного флота как от чумы. Или от комендоров, или от опытных моряков, дезертирующих, чтобы не попасть на корабль и избежать тягот и лишений жизни на борту и нищеты для себя и своих семей: они предпочитают законтрактоваться в сухопутные войска или военные флоты других стран, в том числе Франции. Короче, с ними всегда обращаются согласно старинному и зловещему испанскому уставу, гласящему: «Не по совести, а по изволению».Но даже при таком положении вещей они сражаются как надо. Карлос де ла Роча не раз видел это — видел вот этих людей или других таких же, как они. Перепуганные, неуверенные, они думают: господи, что я тут забыл, почему не остался дома, — но под огнем, когда все становится так просто — чтобы остаться в живых, нужно драться, — и сквозь страх, кровь и боль пробиваются отвага, злость и ненависть к врагу, осыпающему тебя ядрами, иногда все меняется. Сильно меняется. Три месяца назад, в бою у мыса Финистерре, люди, поначалу такие же неопытные, как эти нынешние рекруты, и проведшие в море лишь недолгое время, сражались целый день в тумане, сражались отчаянно—и заставили англичан отступить. Кстати (и де ла Роча один из многих испанских моряков, которые так думают, потому что борьба с врагом совместима со здравым смыслом), винить во всем одних только англичан нельзя. Да — Испанию и ее военный флот привели к их нынешнему коматозному состоянию большие интересы других стран, но также и свары между разными шишками на ровном месте, низкие придворные интриги, чьи-то личные страхи, а более всего — абсолютная бесталанность правительства, отданного в руки Мано-лито Годоя (у других есть Питт, Талейран или Меттерних Уильям Питт-младший (1759-1806) — премьер-министр Великобритании в 1783-1801 и 1804-1806 гг., лидер т. н. новых тори, один из главных организаторов коалиций европейских государств против революционной, а затем наполеоновской Франции. Шарль Морис Талейран-Перигор (1754-1838) — французский дипломат, министр иностранных дел в 1797-1799 (при Директории), в 1799-1807 (в период Консульства и империи Наполеона I), в 1814-1815 (при Людовике XVIII) гг. Клеменс Меттерних-Виннебург (1773-1859) — князь, министр иностранных дел и фактический глава австрийского правительства в 1809-1821, канцлер в 1821 —1848 гг.
, а вот у нас — Годой). Лишь таким образом можно понять, как мы оказались в этом зловещем тупике: чтобы сохранить нейтралитет перед лицом Англии, пришлось заплатить кучу денег Франции, а это неминуемо привело к войне с той же Англией. А еще раньше нежелание признать реальное положение вещей, цеплянье за фальшивый, как свинцовая золотая монета, мир сделало жертвами бесчисленных нападений испанские суда, которые шли из Америки, битком набитые грузами и пассажирами, недостаточно вооруженные, и становились легкой добычей для английских боевых кораблей, пока Годой — ах, мсье, ах, Ваше Превосходительство, господин консул — переписывался с парижским недомерком, а Испания тем временем катилась в тартарары. Что же до англичан, то уже в прошлой войне с республиканской Францией (когда Людовику XVI и его подруге жизни, гражданке Капет Имеется в виду королева Мария Антуанетта (1755-1793) — французская королева, жена (с 1770 г.) Людовика XVI. Дочь австрийского императора. С начала Французской революции вдохновительница контрреволюционных заговоров и интервенции. По решению суда казнена.
, оттяпали головы этой новомодной машинкой) сыны коварного Альбиона оказались плохими союзниками — мелочными, неверными и жестокими, а уж теперь, когда они в роли врагов, и подавно хорошего не жди. Капитан «Антильи» знает это, что называется, из первых рук, потому что, помимо сражений и многих лет жизни в море, он был вместе с адмиралом Лангарой и его английским коллегой Худом в 1793 году в Тулоне, когда испанская и английская эскадры пытались помочь этому городу, восставшему против Республики. Кстати, «помочь» — это в данном случае эвфемизм, поскольку, в то время как испанцы дрались на суше и старались спасти людей, англичане только грабили, рушили и жгли то, что не могли унести с собой. Как, впрочем, они поступают всегда. Сукины дети.Внизу, на шканцах, царит абсолютное молчание. Гробовое — сейчас это слово подходит как нельзя лучше. Все офицеры поднялись на ахтердек и столпились у бизань-мачты, позади своего капитана. Тут и боевые офицеры, и командиры пополнения, и гардемарины. Де ла Роча подходит к краю трапа и останавливается, заложив руки за спину, ощущая на себе взгляды, исполненные уважения и страха, и надеясь, что внезапный порыв ветра не сорвет с него шляпу и не испортит впечатления от его величественной позы.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
1 2 3 4 5
Кайетано Вальдес. Другой его добрый приятель, бригадир Косме Чуррука, на своем «Сан-Хуане Непомусено» сейчас, наверное, занимает место на другом конце дуги, во главе строя. Все трое, как и их товарищи, вышли в море, не получив жалованье за полгода, и, возможно, кому-то из них теперь уже не получить его никогда. Обычное дело на флоте. Так рождается слава Испании.С «Формидабля» опять сигналят. Юный Ор-тис вскидывает подзорную трубу. Ну и фрукт этот Дюмануар, думает капитан, хлебом его не корми, а дай показать всем, кто командует арьергардом.— Всем стоять по местам… Соблюдать дистанцию один кабельтов.— Да пошел ты, лягушатник, — тихонько произносит кто-то сзади.Капитан оборачивается. На лицах у всех офицеров (старшего помощника Фатаса, капитан-лейтенанта Орокьеты, старшего лейтенанта Макуа, лейтенанта Грандалля, мичмана Себриана, старшего штурмана Линареса и гардемаринов Ортиса, Фалько и Видаля) написана полная непричастность. А ведь, как ни кинь, они правы. Контр-адмирал Дюмануар вполне мог бы избавить своего сигнальщика от лишних трудов. «Бюсантор», флагман адмирала Вильнева, уже передал этот сигнал пяток тысяч раз, фрегаты его повторили, так что увидели все, и распоследнему тупице в эскадре — а также англичанам — отлично известно, что адмирал-союзник распорядился держать дистанцию один кабельтов, или сто двадцать саженей, и что всем надлежит идти в линейном строю, в затылок друг другу, как лесные гномы: хей-хо, хей-хо и все такое. Но ведь очевидно, что при слабом ветре, с таким волнением и таким беспорядком, еще не расхлебанным после ночи, все весьма сложно, хотя каждый старается изо всех сил. Самого Дюмануара снесло немного под ветер, с удовольствием отмечает про себя де ла Роча, и его «Формидабль», пытающийся лавировать, брасопя то одни, то другие реи, являет собой не столь уж великолепное зрелище Formidable (фр.) — великолепный, потрясающий.
.— «Формидабль» репетует приказ, сеньор капитан.Де ла Роча не выносит Дюмануара. Даже сейчас, пользуясь сигнальными флажками, этот тип надменен и болтлив. На самом деле капитан «Антильи», как и большинство его товарищей, не переваривает своих французских коллег, навязанных им союзом с Наполеоном. Зато по-настоящему восхищается этими негодяями-англичанами, их профессионализмом, их патриотизмом, их хладнокровной сноровкой и их командами, дисциплинированными и убийственно точными, когда приходит время палить из пушек благодаря всем этим качествам они намного превосходят любой другой военный флот мира. С англичанином, с женщиной и с ветром, гласит пословица, держи ухо востро. Но именно так обстоят дела. Что же до смешанной эскадры, то аристократизм начальников и офицеров испанского военного флота (все они происходят из более или менее хороших семей), их классовое сознание и манеры контрастируют с простонародными грубостью и высокомерием их союзников, вышедших из рядов революционных матросов. У себя дома в начале революции офицерам Людовика XVI, то есть людям того же происхождения, что и испанцы, они старательно рубили головы — гильотина только знай себе постукивала; и до тех пор, пока Наполеон не сделался императором и не навел кое-какой порядок, новые звания давались не за выслугу лет, а за то, что такой-то лихо забрасывает абордажные крючья, а потом вместе с добром пленников оделяет своих ребят хлопками по спине, мол, оляля, Гастон, мон ами, да здравствуют эгалитэ, фратернитэ и все такое. Уи Да (искаж. фр).
. Капитана де л а Рочу — он приверженец классики и его власть опирается на почтительное уважение, богобоязненность и Королевский устав 1802 года — просто тошнит от всех этих вульгарных французских замашек; однако он признает, что лишь благодаря им (и в отличие от большинства испанских моряков всех рангов) союзники убеждены, будто рвут себе пупок во имя родины, как англичане, и так же, если не еще больше, почитают своих командиров, и обычно готовы последовать за ними даже в ад, и, в общем-то, делают это. Взять, к примеру, коротышку Люка с «Редутабля»: росту в нем всего-то метр пятьдесят, он самый низенький капитан на всем французском военном флоте, но отваги ему не занимать. По мнению Люка, вся тактика ведения морского боя заключается в том, чтобы подойти к противнику с наветренной стороны, открыть пушечный огонь в упор и палить друг в друга до того момента, пока какой-нибудь из кораблей не спустит флаг или не пойдет на дно, а может, еще куда-нибудь подальше. А потому, следуя своей идее, все время вынужденного ожидания в Кадисе он занимался тем, что натаскивал своих людей, обучая их всему, что касается абордажа, и платил из собственного кармана за вино, коньяк и шлюх для тех, кто лучше всех управлялся с пикой и саблей, стрелял из мушкета из «вороньего гнезда», забрасывал абордажные крючья, метал гранаты и бутылки с порохом, и в результате даже последний юнга с «Редутабля» дал бы содрать с себя шкуру заживо, будь на то приказ его командира. А когда ты в море и кругом сыплются ядра, пули и обломки, картечь сметает с палубы все и вся, а о твой борт стукается борт вражеского двухпалубника, такие вещи кое-чего стоят.— С вашего разрешения, мой капитан, — говорит Фатас. — Люди построены на шканцах.Карлос де ла Роча кивает, поправляет золоченую шпагу на поясе и украдкой бросает взгляд на свои поношенные чулки — не слишком ли бросается в глаза штопка. Да нет, почти незаметна. Перед боем он никогда не надевает сапог — с тех пор, как во время сражения при Сан-Висенте (тому — мать пресвятая богородица — уже восемь лет) осколок картечи угодил ему в ногу, и лекарю, чтобы добраться до раны, пришлось разрезать сапог. А сапоги стоят столько, что не приведи господь.— Что ж, пойдем почитаем им букварь, — со вздохом произносит капитан.С высоты правого трапа ахтердека — толстенная бизань за спиной покряхтывает под напором парусов и вант — де ла Роча оглядывает палубу. Люди построены (даже относительно четко, если принять во внимание обстоятельства) по бригадам и вахтам, они заняли собой все шканцы и полутораметровой ширины шкафуты по обе стороны, до самого бака; комендоры взобрались на консоли для боеприпасов и на лафеты пушек, еще крепко принайтовленных на своих местах у задраенных портов. Даже марсовые из «вороньих гнезд» свесились пониже, держась за снасти, и внимательно следят за тем, что происходит на палубе. Там-сям среди штатских лохмотьев рекрутов виднеются, придавая этому сборищу некую видимость дисциплины, коричневые холщовые мундиры и красные шапки морских пехотинцев и комендоров, синие формы сухопутных артиллеристов, белые кафтаны солдат Кордовского и Бургосско-го полков и синие с желтыми отворотами — каталонских добровольцев, восполняющих нехватку людей на борту (как говорится, и на том спасибо, хотя многих укачивает и рвет как свиней). Расчеты первой и второй батарей тоже поднялись на палубу вместе со своими капралами и офицерами; здесь также плотники, конопатчики, коки и все остальные; в общей сложности семьсот шестьдесят один человек (с капитаном — семьсот шестьдесят два). Их строй занимает всю палубу до первых носовых орудий, а над их головами — сплетение целого леса мачт и реев, парусины и снастей; оно колышется в такт волнению, и под бейфутами все деревянные части стонут, будто корабль заранее оплакивает свою судьбу. Даже хирург, его помощники и кровопускатели высунули головы из люка. Опытный глаз капитана по одежде и выражению лица мгновенно отличает бывалых моряков (которые не захотели, а вероятнее всего — не сумели удрать) от новичков, завербованных насильно: вытаращенные глаза, бледная кожа, раскрытые в оцепенении или от страха рты — рядом с лицами, выдубленными солнцем и морской солью, с мозолистыми руками и выражением безропотной покорности судьбе во взгляде — оно присуще людям, уже закаленным морем и войной. По крайней мере, мысленно утешает себя де ла Роча, больше трети команды — народ, уже прошедший огонь и воду, и большинство из них знает свое дело как следует. Или почти как следует. А вот многим из новичков, к сожалению, так и не суждено его освоить.И все-таки, думает капитан, какой же Королевский флот был у нас еще недавно: мореходные училища, мастерские, изготовлявшие часы и приборы — навигационные, астрономические, геодезические; современные верфи в Гаване, Эль-Ферроле и Картахене, способные построить фрегат всего за полтора месяца. Еще шесть лет назад, через два года после того, как нам задали перцу при Сан-Висенте, у нас было семьдесят девять линейных кораблей, и некоторые из них англичане почитали (что уже само по себе — выражение почтения, когда речь идет об этих собаках) лучшими в мире. Теперь половина этих кораблей гниет на приколе из-за недостатка средств, а на тех, что еще способны держаться на воде (и которые мы еще не отдали французам), ходят те же, что и всегда: мы. Начальники и офицеры, получающие мизерное жалованье, без всяких стимулов, хотя многие из них — морские инженеры, математики, астрономы и ученые, уважаемые во всей Европе. Просто великолепно. И хотя, несмотря на заполонившие королевство небрежение и бюрократию, они несут (то есть мы несем) свою службу, движимые понятиями о чести и долге, нельзя требовать этого от матросов, лишенных денег, медицинской помощи и лекарств, или от рыбаков, шарахающихся от военного флота как от чумы. Или от комендоров, или от опытных моряков, дезертирующих, чтобы не попасть на корабль и избежать тягот и лишений жизни на борту и нищеты для себя и своих семей: они предпочитают законтрактоваться в сухопутные войска или военные флоты других стран, в том числе Франции. Короче, с ними всегда обращаются согласно старинному и зловещему испанскому уставу, гласящему: «Не по совести, а по изволению».Но даже при таком положении вещей они сражаются как надо. Карлос де ла Роча не раз видел это — видел вот этих людей или других таких же, как они. Перепуганные, неуверенные, они думают: господи, что я тут забыл, почему не остался дома, — но под огнем, когда все становится так просто — чтобы остаться в живых, нужно драться, — и сквозь страх, кровь и боль пробиваются отвага, злость и ненависть к врагу, осыпающему тебя ядрами, иногда все меняется. Сильно меняется. Три месяца назад, в бою у мыса Финистерре, люди, поначалу такие же неопытные, как эти нынешние рекруты, и проведшие в море лишь недолгое время, сражались целый день в тумане, сражались отчаянно—и заставили англичан отступить. Кстати (и де ла Роча один из многих испанских моряков, которые так думают, потому что борьба с врагом совместима со здравым смыслом), винить во всем одних только англичан нельзя. Да — Испанию и ее военный флот привели к их нынешнему коматозному состоянию большие интересы других стран, но также и свары между разными шишками на ровном месте, низкие придворные интриги, чьи-то личные страхи, а более всего — абсолютная бесталанность правительства, отданного в руки Мано-лито Годоя (у других есть Питт, Талейран или Меттерних Уильям Питт-младший (1759-1806) — премьер-министр Великобритании в 1783-1801 и 1804-1806 гг., лидер т. н. новых тори, один из главных организаторов коалиций европейских государств против революционной, а затем наполеоновской Франции. Шарль Морис Талейран-Перигор (1754-1838) — французский дипломат, министр иностранных дел в 1797-1799 (при Директории), в 1799-1807 (в период Консульства и империи Наполеона I), в 1814-1815 (при Людовике XVIII) гг. Клеменс Меттерних-Виннебург (1773-1859) — князь, министр иностранных дел и фактический глава австрийского правительства в 1809-1821, канцлер в 1821 —1848 гг.
, а вот у нас — Годой). Лишь таким образом можно понять, как мы оказались в этом зловещем тупике: чтобы сохранить нейтралитет перед лицом Англии, пришлось заплатить кучу денег Франции, а это неминуемо привело к войне с той же Англией. А еще раньше нежелание признать реальное положение вещей, цеплянье за фальшивый, как свинцовая золотая монета, мир сделало жертвами бесчисленных нападений испанские суда, которые шли из Америки, битком набитые грузами и пассажирами, недостаточно вооруженные, и становились легкой добычей для английских боевых кораблей, пока Годой — ах, мсье, ах, Ваше Превосходительство, господин консул — переписывался с парижским недомерком, а Испания тем временем катилась в тартарары. Что же до англичан, то уже в прошлой войне с республиканской Францией (когда Людовику XVI и его подруге жизни, гражданке Капет Имеется в виду королева Мария Антуанетта (1755-1793) — французская королева, жена (с 1770 г.) Людовика XVI. Дочь австрийского императора. С начала Французской революции вдохновительница контрреволюционных заговоров и интервенции. По решению суда казнена.
, оттяпали головы этой новомодной машинкой) сыны коварного Альбиона оказались плохими союзниками — мелочными, неверными и жестокими, а уж теперь, когда они в роли врагов, и подавно хорошего не жди. Капитан «Антильи» знает это, что называется, из первых рук, потому что, помимо сражений и многих лет жизни в море, он был вместе с адмиралом Лангарой и его английским коллегой Худом в 1793 году в Тулоне, когда испанская и английская эскадры пытались помочь этому городу, восставшему против Республики. Кстати, «помочь» — это в данном случае эвфемизм, поскольку, в то время как испанцы дрались на суше и старались спасти людей, англичане только грабили, рушили и жгли то, что не могли унести с собой. Как, впрочем, они поступают всегда. Сукины дети.Внизу, на шканцах, царит абсолютное молчание. Гробовое — сейчас это слово подходит как нельзя лучше. Все офицеры поднялись на ахтердек и столпились у бизань-мачты, позади своего капитана. Тут и боевые офицеры, и командиры пополнения, и гардемарины. Де ла Роча подходит к краю трапа и останавливается, заложив руки за спину, ощущая на себе взгляды, исполненные уважения и страха, и надеясь, что внезапный порыв ветра не сорвет с него шляпу и не испортит впечатления от его величественной позы.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
1 2 3 4 5