hatria sculture унитаз подвесной
Похоже, что в фермерской общине солидарность крепкая, это не слух, а истина, передается от фермы к ферме.
Он сидел нога на ногу на краю кровати, положив руки на колени и сгорбив спину. Он похож на гнома, подумала Эмма, но не на веселого человечка из мира эльфов в детских сказках, а скорее на грозного гоблина из мифов и легенд.
– Вы имеете в виду, что фермеры за пределами нашего района знают о том, что происходит у нас? – спросила Мад. – Несмотря на шлагбаумы и запрет на подобную, информацию в новостях?
– Интересно, а как они могли это не заметить? – парировал он. – Когда на молокозавод не доставляется молоко, когда между Полдри и соседними районами отсутствует связь, то кто-то должен был поднять шум – и это сделал не Национальный союз фермеров, они реагировали уклончиво, говорили, что ждут распоряжений от какого-то нового органа в структуре СШСК. В итоге фермеры сами прекратили поставки и теперь продают свою продукцию из рук в руки соседям, как и научил их наш друг мистер Трембат.
Он опять улыбнулся, скорее даже оскалился, сделавшись еще больше похожим на гнома.
– Мы можем похвастаться, что с нас началась заваруха на полуострове, – сказал он им, – потому что говорят, что нет ни одного фермера во всем Корнуолле, кто бы не протестовал против того, что у нас арестовали людей. Еще день-два, и возмущение дойдет до Девона и Дорсета. Так же поступили врачи. Или нам восстановят связь, свет, водопровод, телефон, или не будет ни врачебной помощи, ни визитов к больным, ни операций. Это не забастовка ради денег, вы видите, это вовсе не забастовка. Это протест против засилья чужаков в маленькой части нашего сообщества.
Он нагнулся и подбросил в огонь немного растопки из плавника. Плавник зашипел, и в печке высоко взвились языки пламени с голубыми проблесками. Он не гном, подумала Эмма, он волшебник, а Мад – ведьма, и вот-вот начнутся заговоры и заклинания.
– Вне всякого сомнения – они испугались, – сказал он. – Надо только раздуть огонь, и печка загудит. Сырое дерево занимается не скоро, а вот пропитанное солью горит отлично.
– Ты имеешь в виду морскую пехоту, армию США? – настаивала Мад.
– Вооруженные силы США здесь и везде, где бы они ни расположились. Коалиционному правительству там, на Уайтхолле, стоит пересмотреть свои планы, иначе население нашей страны расколется на группировки. Ну ладно, это уже эмоции, правда? Вы пришли послушать радио, но я сомневаюсь, что добавится что-нибудь новенькое к новостям, которые передавали в час.
Он поднялся с кровати и включил приемник. Было как раз около шести. Они услышали прогноз погоды и сигналы точного времени. Затем диктор местных новостей после секундного замешательства сказал, что в западной части страны возникают единичные случаи незначительных беспорядков, в основном в среде фермеров, но ситуация полностью контролируется. Дальше диктор перешел к новостям, которые уже передавались днем.
– Как я и думал, – сказал мистер Уиллис, – повторяют одно и то же, за редким исключением. – Он посмотрел на Эмму с бабушкой и снова улыбнулся. – Они вынуждены обратить внимание, и это только начало. Незначительные беспорядки, говорят, ситуация контролируется. Что ж, надеюсь, это не последнее упоминание о нашей деятельности. – Он снял очки, все еще улыбаясь. – Уважаемые леди, мне бы очень хотелось отметить с вами это событие бокалом моего вина.
Эмма посмотрела на бабушку. Та внимательно наблюдала за мистером Уиллисом. Потом вдруг произнесла:
– Таффи, почему, когда мы заглянули в окно, на тебе были надеты наушники? Наверное, у тебя есть еще приемник, который отличается от этого?
Мистер Уиллис принялся протирать стекла очков. Потом он поднял голову и посмотрел Мад в глаза. То, что он не перестал улыбаться, делало этот взгляд еще более зловещим.
– Во времена моей юности была такая поговорка, – сказал он. – На любопытного Тома найдется и любопытная Дженни. Ваша привычка рождена жизнью за кулисами, ведь так? Подсматривали за публикой в партере, да и на ложи поглядывали. Вы, наверно, спрашивали себя, будут они смеяться или плакать? И соответственно готовились к своему выступлению.
– Иногда, – согласилась Мад. – В те времена так было принято в нашей профессии, особенно на гастролях в провинции.
– Понятно. Что ж, в какой-то мере я тоже исполнитель, хотя таланты мои скромны. Я больше слушаю, а выступаю редко. И что же вы хотите от меня услышать?
– Если только вы что-нибудь еще знаете, расскажите хоть что-нибудь о наших мальчиках.
Он медленно поднялся с кровати и вернулся в тот угол, где сидел до их прихода.
– Могу только сообщить, что обращаются с ними неплохо. Может быть, в желудке у них пустовато, но никто их не бьет и не оскорбляет. Рай для туристов не слишком просто превратить в некое подобие Чертова острова Остров у берегов Французской Гайаны; сначала тюрьма, затем колония для преступников, больных проказой
1 , ведь правда?
Он словно играет с нами, подумала Эмма. Как паук с мухой – очень удачное сравнение. Протянул щупальце и быстренько убрал.
– Ланди? – спросила Мад. – Гора Святого Михаила?
Он покачал головой.
– Все на самом деле очень просто. Чуть западнее, среди набегающих океанских волн, и если вы подумали об островах Силл, то ваша догадка верна. Не паникуйте: если внезапно ничего не переменится, то скоро они вернутся домой. Заметьте, я имею в виду не только ваших парней, но всех мужчин, задержанных для допросов, а с первых дней появления американцев их накопилось порядочное число.
Силл… Джо, Терри, мистер Трембат, другие фермеры из их района, докеры Полдри и Фалмута, которые недовольны работой, работники глиняных карьеров, оставшиеся без заработка, может быть, даже все, кто задавал вопросы, протестовал, – а может, просто так забирали, кто под руку попадется?
– Таффи, – тихо спросила Мад, – откуда ты это узнал?
Он потрогал нос и подмигнул ей.
– Лучше не буду болтать лишнего. Земля слухами полнится, стоит только прислушаться. Подождите, я вам кое-что покажу. – Он присел и поднял половицу. Там что-то лежало – с виду продолговатая коробка с проводами и ручками, а рядом наушники. – Вот мой волшебный сундучок. Я переполнен магией, как Просперо в пещере. Любовь к музыке двигала мной, я хотел слушать оперы из Вены и Милана. Ну а затем понемногу начали доходить до меня и голоса дикторов. – Он поманил к себе Эмму. – Позволь короновать тебя. – Эмма отрицательно покачала головой, когда он протянул ей наушники. – Бояться нечего, ты услышишь только человеческие голоса. Со звездами я пока еще не говорю.
Он с ней играл, шутил, но тем не менее в его облике было что-то отталкивающее: и в склоненной фигуре, и в седой шевелюре, и в сверкающих за очками глазах.
– Коронуй меня, Таффи, – сказала Мад. – Пещерой Просперо не испугать престарелую актрису. Кроме того, мне интересно, работает ли твоя магия.
Он отвернулся от Эммы. Мад пододвинула стул поближе к спрятанной под половицей коробке, и он торжественно водрузил наушники на ее голову, как будто действительно был священнослужителем, совершающим обряд посвящения. Затем он нагнулся к ящичку и повернул ручку. Эмма следила за лицом Мад, и вдруг ей в голову пришла ужасная мысль: мистер Уиллис на самом деле сумасшедший, он вовсе не радиолюбитель, или как там называют принимающих коротковолновые станции, а специалист в каких-нибудь там токах высокой частоты, и Мад сейчас упадет, пронзенная ультразвуком.
Ничего такого ужасного не произошло. Мад вся обратилась в слух, наконец улыбнулась и сняла наушники.
– Это по-валлийски? – спросила она. – Жаль, что я не понимаю. Что они говорят?
Он забрал наушники и надел на себя. Пару раз он кивнул головой и улыбнулся Мад.
– Может, и хорошо, что вы не понимаете, – сказал он, – это не очень-то лестно для англичан. Подождите, сейчас переведу.
Он достал из-под половицы блокнот и принялся записывать корявым почерком. Эмма пододвинула табуретку к бабушке и взяла Мад за руку. Бабушка ответила пожатием.
– Я же говорила тебе – он Оуэн Глендаур, – прошептала Мад. – Жаль, что мы так и не заставили его прочитать то действие из «Генриха ГУ». В следующий его приход нам обязательно надо это сделать. И «Бурю» тоже. Он прирожденный актер.
Мистер Уиллис, не подозревая о предназначенных ему ролях, снял наушники и выключил свой волшебный сундучок.
– Гражданское неповиновение в Шотландии и Уэльсе, – сказал он. – Никакого насилия, только никто не выходит на работу. Люди сидят дома, магазины закрыты. Нельзя же арестовать человека за то, что он сидит дома? Пройдет время, и движение распространится – стоит одному показать пример, и сосед поступит так же, вскорости все страны будут иметь свою сеть сопротивления. – Он улыбнулся и принялся аккуратно укладывать наушники рядом с самодельным приемником.
– А он работает в обе стороны? – спросила Мад. – Ты же можешь и передавать новости тем людям, что информируют тебя?
– Так и есть, я могу и передаю. Незадолго до того, как вы играли в любопытную Дженни, подглядывая в окно, я закончил передачу. Любые новости с мест, даже самые незначительные, могут оказаться звеном в постоянно растущей цепи. Я передаю на двух языках: валлийском и корнуолльском.
– Корнуолльском? – Мад удивленно подняла бровь. Мистер Уиллис кивнул:
– Ничего удивительного. Кельтские языки имеют много общего, как и кельтские народы. Много лет национализм шотландцев и валлийцев раздражает определенные правительственные круги, это общеизвестно, а корнуольцы, как бы это выразиться, не любят выступать в открытую. Но у них очень сильное подпольное движение, весьма сильное. Такая уж порода шахтеров, чего еще ждать от них.
Мад задумалась. Надеюсь, подумала Эмма, она не воспринимает его слова слишком серьезно.
– У меня так и нет определенного мнения о национализме, – сказала бабушка. – Он обычно доходит до фанатизма, а фанатики придают очень большое значение месту рождения. Я родилась в Уимблдоне, когда-то давно любила ходить там на теннис, но это не повод, чтобы положить за этот город жизнь. По правде говоря, я не слишком бы взволновалась, если бы Уимблдон со всеми домами исчез с лица земли. Но вот этот уголок именно этого полуострова – уже давно стал моим домом, и я готова умереть за него, если это будет нужно.
Мистер Уиллис, укладывавший свое оборудование под пол, поднял голову:
– Это не будет нужно, – произнес он. – Люди приносят себя в жертву ложным идеалам и тотчас оказываются забытыми современниками и ближайшими потомками. Лет через сто их могут признать героями, мучениками, но для дела это уже поздновато. С другой стороны, вы – актриса, должны четко улавливать интонацию. Один-два урока, и вы будете говорить по-корнуолльски, валлийски или гэльски, как будто знали язык с рождения. Женский голос произведет особое впечатление, а ваш – тем более.
Он опять присел на корточки, глядя на Мад. Нет, думала Эмма, бабушка не должна поддасться на это.
Бог знает, что он заставит говорить – призывать к поджогам, анархии, взрыву мостов. Кто-нибудь может узнать ее голос и разыскать ее.
– Хм, – задумчиво произнесла Мад. – Кто сказал:
Свобода – выбор нам иль смерть;
Мораль и веру Нам Мильтон дал;
Язык Шекспира – наша речь…
– Вордсворт, – торопливо ответила Эмма, – но, родная, честно говоря…
– По какому поводу это написано?
– В одном из сонетов о свободе: «Мильтон! Зачем тебя меж нами нет» Из сонета В. Вордсворта; пер. К. Бальмонта
.
Мад посмотрела на мистера Уиллиса, который бросился вновь вынимать из чехла свой радиоприемник.
– Я бы прочитала и «Свобода – выбор нам иль смерть…», но не будет ли глупо требовать свободы языку Шекспира, если все ваши слушатели мечтают о том, чтобы звучал только валлийский и корнуолльский?
Мистер Уиллис ответил покровительственным жестом, словно отметая все сомнения:
– Они вслушиваются в смысл ваших слов. Мне нравится «Свобода – выбор нам иль смерть…», очень нравится, верная нота для всех нас.
Он надел наушники и принялся настраивать передатчик. Мад вновь и вновь шептала фразу:
Свобода – выбор нам иль смерть; мораль и веру Нам Мильтон дал; язык Шекспира – наша речь…
– Мад, – сказала Эмма, – не надо этого делать, ты можешь попасть в беду, ведь, насколько я понимаю, короткие волны легко принимаются в военном лагере. Они, скорее всего, слушают эфир все время, ищут что-нибудь в этом роде – это их работа.
– Беда в том, – сказала бабушка, не обращая на Эмму ни малейшего внимания, – что американцы тоже говорят на языке Шекспира, так что актуальность несколько теряется. Если, конечно, не предложить в заключение нечто ироническое, не сыграть Марту Хаббард на одном из собраний «культурного сотрудничества народов». Но жители валлийских равнин этого не поймут.
Мистер Уиллис снял наушники и подозвал ее к себе.
– Вы ошибаетесь, если думаете, что будете обращаться только к валлийским равнинам. Слушают и высокопоставленные деятели, кое-кто из них, к вашему удивлению, служит в городских управах, есть и профессора, и студенты, на самом деле, можно сказать, что вас услышат все жители запада Англии, Уэльса и Шотландии. Они ждут только сигнала к выступлению, и кто разожжет огонь лучше вас?
Мистер Уиллис, раскрасневшись от собственного красноречия, по-видимому, немного запутался в метафорах, но Мад, похоже, не возражала. Она, очевидно, была в полном восторге и действительно предвкушала выступление на неизвестном ей языке перед зрителями, которых нельзя увидеть и которые не смогут аплодировать.
Она улыбнулась мистеру Уиллису с высоты шаткого стула, и Эмма вдруг поняла, что не он играет с ней, а она – с ним. Они так и следят, кто дольше сможет водить за нос другого, и не верят ни одному своему слову.
– Минуточку, пожалуйста, – Таффи поднял руку. – Я считаю, что будет очень полезно прочитать всю поэму. Пусть ее услышит широкий круг людей. – Он взглянул на Эмму, затем потянулся за карандашом и блокнотом. – Запишите, что вспомните, и пусть бабушка прочитает это в эфире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Он сидел нога на ногу на краю кровати, положив руки на колени и сгорбив спину. Он похож на гнома, подумала Эмма, но не на веселого человечка из мира эльфов в детских сказках, а скорее на грозного гоблина из мифов и легенд.
– Вы имеете в виду, что фермеры за пределами нашего района знают о том, что происходит у нас? – спросила Мад. – Несмотря на шлагбаумы и запрет на подобную, информацию в новостях?
– Интересно, а как они могли это не заметить? – парировал он. – Когда на молокозавод не доставляется молоко, когда между Полдри и соседними районами отсутствует связь, то кто-то должен был поднять шум – и это сделал не Национальный союз фермеров, они реагировали уклончиво, говорили, что ждут распоряжений от какого-то нового органа в структуре СШСК. В итоге фермеры сами прекратили поставки и теперь продают свою продукцию из рук в руки соседям, как и научил их наш друг мистер Трембат.
Он опять улыбнулся, скорее даже оскалился, сделавшись еще больше похожим на гнома.
– Мы можем похвастаться, что с нас началась заваруха на полуострове, – сказал он им, – потому что говорят, что нет ни одного фермера во всем Корнуолле, кто бы не протестовал против того, что у нас арестовали людей. Еще день-два, и возмущение дойдет до Девона и Дорсета. Так же поступили врачи. Или нам восстановят связь, свет, водопровод, телефон, или не будет ни врачебной помощи, ни визитов к больным, ни операций. Это не забастовка ради денег, вы видите, это вовсе не забастовка. Это протест против засилья чужаков в маленькой части нашего сообщества.
Он нагнулся и подбросил в огонь немного растопки из плавника. Плавник зашипел, и в печке высоко взвились языки пламени с голубыми проблесками. Он не гном, подумала Эмма, он волшебник, а Мад – ведьма, и вот-вот начнутся заговоры и заклинания.
– Вне всякого сомнения – они испугались, – сказал он. – Надо только раздуть огонь, и печка загудит. Сырое дерево занимается не скоро, а вот пропитанное солью горит отлично.
– Ты имеешь в виду морскую пехоту, армию США? – настаивала Мад.
– Вооруженные силы США здесь и везде, где бы они ни расположились. Коалиционному правительству там, на Уайтхолле, стоит пересмотреть свои планы, иначе население нашей страны расколется на группировки. Ну ладно, это уже эмоции, правда? Вы пришли послушать радио, но я сомневаюсь, что добавится что-нибудь новенькое к новостям, которые передавали в час.
Он поднялся с кровати и включил приемник. Было как раз около шести. Они услышали прогноз погоды и сигналы точного времени. Затем диктор местных новостей после секундного замешательства сказал, что в западной части страны возникают единичные случаи незначительных беспорядков, в основном в среде фермеров, но ситуация полностью контролируется. Дальше диктор перешел к новостям, которые уже передавались днем.
– Как я и думал, – сказал мистер Уиллис, – повторяют одно и то же, за редким исключением. – Он посмотрел на Эмму с бабушкой и снова улыбнулся. – Они вынуждены обратить внимание, и это только начало. Незначительные беспорядки, говорят, ситуация контролируется. Что ж, надеюсь, это не последнее упоминание о нашей деятельности. – Он снял очки, все еще улыбаясь. – Уважаемые леди, мне бы очень хотелось отметить с вами это событие бокалом моего вина.
Эмма посмотрела на бабушку. Та внимательно наблюдала за мистером Уиллисом. Потом вдруг произнесла:
– Таффи, почему, когда мы заглянули в окно, на тебе были надеты наушники? Наверное, у тебя есть еще приемник, который отличается от этого?
Мистер Уиллис принялся протирать стекла очков. Потом он поднял голову и посмотрел Мад в глаза. То, что он не перестал улыбаться, делало этот взгляд еще более зловещим.
– Во времена моей юности была такая поговорка, – сказал он. – На любопытного Тома найдется и любопытная Дженни. Ваша привычка рождена жизнью за кулисами, ведь так? Подсматривали за публикой в партере, да и на ложи поглядывали. Вы, наверно, спрашивали себя, будут они смеяться или плакать? И соответственно готовились к своему выступлению.
– Иногда, – согласилась Мад. – В те времена так было принято в нашей профессии, особенно на гастролях в провинции.
– Понятно. Что ж, в какой-то мере я тоже исполнитель, хотя таланты мои скромны. Я больше слушаю, а выступаю редко. И что же вы хотите от меня услышать?
– Если только вы что-нибудь еще знаете, расскажите хоть что-нибудь о наших мальчиках.
Он медленно поднялся с кровати и вернулся в тот угол, где сидел до их прихода.
– Могу только сообщить, что обращаются с ними неплохо. Может быть, в желудке у них пустовато, но никто их не бьет и не оскорбляет. Рай для туристов не слишком просто превратить в некое подобие Чертова острова Остров у берегов Французской Гайаны; сначала тюрьма, затем колония для преступников, больных проказой
1 , ведь правда?
Он словно играет с нами, подумала Эмма. Как паук с мухой – очень удачное сравнение. Протянул щупальце и быстренько убрал.
– Ланди? – спросила Мад. – Гора Святого Михаила?
Он покачал головой.
– Все на самом деле очень просто. Чуть западнее, среди набегающих океанских волн, и если вы подумали об островах Силл, то ваша догадка верна. Не паникуйте: если внезапно ничего не переменится, то скоро они вернутся домой. Заметьте, я имею в виду не только ваших парней, но всех мужчин, задержанных для допросов, а с первых дней появления американцев их накопилось порядочное число.
Силл… Джо, Терри, мистер Трембат, другие фермеры из их района, докеры Полдри и Фалмута, которые недовольны работой, работники глиняных карьеров, оставшиеся без заработка, может быть, даже все, кто задавал вопросы, протестовал, – а может, просто так забирали, кто под руку попадется?
– Таффи, – тихо спросила Мад, – откуда ты это узнал?
Он потрогал нос и подмигнул ей.
– Лучше не буду болтать лишнего. Земля слухами полнится, стоит только прислушаться. Подождите, я вам кое-что покажу. – Он присел и поднял половицу. Там что-то лежало – с виду продолговатая коробка с проводами и ручками, а рядом наушники. – Вот мой волшебный сундучок. Я переполнен магией, как Просперо в пещере. Любовь к музыке двигала мной, я хотел слушать оперы из Вены и Милана. Ну а затем понемногу начали доходить до меня и голоса дикторов. – Он поманил к себе Эмму. – Позволь короновать тебя. – Эмма отрицательно покачала головой, когда он протянул ей наушники. – Бояться нечего, ты услышишь только человеческие голоса. Со звездами я пока еще не говорю.
Он с ней играл, шутил, но тем не менее в его облике было что-то отталкивающее: и в склоненной фигуре, и в седой шевелюре, и в сверкающих за очками глазах.
– Коронуй меня, Таффи, – сказала Мад. – Пещерой Просперо не испугать престарелую актрису. Кроме того, мне интересно, работает ли твоя магия.
Он отвернулся от Эммы. Мад пододвинула стул поближе к спрятанной под половицей коробке, и он торжественно водрузил наушники на ее голову, как будто действительно был священнослужителем, совершающим обряд посвящения. Затем он нагнулся к ящичку и повернул ручку. Эмма следила за лицом Мад, и вдруг ей в голову пришла ужасная мысль: мистер Уиллис на самом деле сумасшедший, он вовсе не радиолюбитель, или как там называют принимающих коротковолновые станции, а специалист в каких-нибудь там токах высокой частоты, и Мад сейчас упадет, пронзенная ультразвуком.
Ничего такого ужасного не произошло. Мад вся обратилась в слух, наконец улыбнулась и сняла наушники.
– Это по-валлийски? – спросила она. – Жаль, что я не понимаю. Что они говорят?
Он забрал наушники и надел на себя. Пару раз он кивнул головой и улыбнулся Мад.
– Может, и хорошо, что вы не понимаете, – сказал он, – это не очень-то лестно для англичан. Подождите, сейчас переведу.
Он достал из-под половицы блокнот и принялся записывать корявым почерком. Эмма пододвинула табуретку к бабушке и взяла Мад за руку. Бабушка ответила пожатием.
– Я же говорила тебе – он Оуэн Глендаур, – прошептала Мад. – Жаль, что мы так и не заставили его прочитать то действие из «Генриха ГУ». В следующий его приход нам обязательно надо это сделать. И «Бурю» тоже. Он прирожденный актер.
Мистер Уиллис, не подозревая о предназначенных ему ролях, снял наушники и выключил свой волшебный сундучок.
– Гражданское неповиновение в Шотландии и Уэльсе, – сказал он. – Никакого насилия, только никто не выходит на работу. Люди сидят дома, магазины закрыты. Нельзя же арестовать человека за то, что он сидит дома? Пройдет время, и движение распространится – стоит одному показать пример, и сосед поступит так же, вскорости все страны будут иметь свою сеть сопротивления. – Он улыбнулся и принялся аккуратно укладывать наушники рядом с самодельным приемником.
– А он работает в обе стороны? – спросила Мад. – Ты же можешь и передавать новости тем людям, что информируют тебя?
– Так и есть, я могу и передаю. Незадолго до того, как вы играли в любопытную Дженни, подглядывая в окно, я закончил передачу. Любые новости с мест, даже самые незначительные, могут оказаться звеном в постоянно растущей цепи. Я передаю на двух языках: валлийском и корнуолльском.
– Корнуолльском? – Мад удивленно подняла бровь. Мистер Уиллис кивнул:
– Ничего удивительного. Кельтские языки имеют много общего, как и кельтские народы. Много лет национализм шотландцев и валлийцев раздражает определенные правительственные круги, это общеизвестно, а корнуольцы, как бы это выразиться, не любят выступать в открытую. Но у них очень сильное подпольное движение, весьма сильное. Такая уж порода шахтеров, чего еще ждать от них.
Мад задумалась. Надеюсь, подумала Эмма, она не воспринимает его слова слишком серьезно.
– У меня так и нет определенного мнения о национализме, – сказала бабушка. – Он обычно доходит до фанатизма, а фанатики придают очень большое значение месту рождения. Я родилась в Уимблдоне, когда-то давно любила ходить там на теннис, но это не повод, чтобы положить за этот город жизнь. По правде говоря, я не слишком бы взволновалась, если бы Уимблдон со всеми домами исчез с лица земли. Но вот этот уголок именно этого полуострова – уже давно стал моим домом, и я готова умереть за него, если это будет нужно.
Мистер Уиллис, укладывавший свое оборудование под пол, поднял голову:
– Это не будет нужно, – произнес он. – Люди приносят себя в жертву ложным идеалам и тотчас оказываются забытыми современниками и ближайшими потомками. Лет через сто их могут признать героями, мучениками, но для дела это уже поздновато. С другой стороны, вы – актриса, должны четко улавливать интонацию. Один-два урока, и вы будете говорить по-корнуолльски, валлийски или гэльски, как будто знали язык с рождения. Женский голос произведет особое впечатление, а ваш – тем более.
Он опять присел на корточки, глядя на Мад. Нет, думала Эмма, бабушка не должна поддасться на это.
Бог знает, что он заставит говорить – призывать к поджогам, анархии, взрыву мостов. Кто-нибудь может узнать ее голос и разыскать ее.
– Хм, – задумчиво произнесла Мад. – Кто сказал:
Свобода – выбор нам иль смерть;
Мораль и веру Нам Мильтон дал;
Язык Шекспира – наша речь…
– Вордсворт, – торопливо ответила Эмма, – но, родная, честно говоря…
– По какому поводу это написано?
– В одном из сонетов о свободе: «Мильтон! Зачем тебя меж нами нет» Из сонета В. Вордсворта; пер. К. Бальмонта
.
Мад посмотрела на мистера Уиллиса, который бросился вновь вынимать из чехла свой радиоприемник.
– Я бы прочитала и «Свобода – выбор нам иль смерть…», но не будет ли глупо требовать свободы языку Шекспира, если все ваши слушатели мечтают о том, чтобы звучал только валлийский и корнуолльский?
Мистер Уиллис ответил покровительственным жестом, словно отметая все сомнения:
– Они вслушиваются в смысл ваших слов. Мне нравится «Свобода – выбор нам иль смерть…», очень нравится, верная нота для всех нас.
Он надел наушники и принялся настраивать передатчик. Мад вновь и вновь шептала фразу:
Свобода – выбор нам иль смерть; мораль и веру Нам Мильтон дал; язык Шекспира – наша речь…
– Мад, – сказала Эмма, – не надо этого делать, ты можешь попасть в беду, ведь, насколько я понимаю, короткие волны легко принимаются в военном лагере. Они, скорее всего, слушают эфир все время, ищут что-нибудь в этом роде – это их работа.
– Беда в том, – сказала бабушка, не обращая на Эмму ни малейшего внимания, – что американцы тоже говорят на языке Шекспира, так что актуальность несколько теряется. Если, конечно, не предложить в заключение нечто ироническое, не сыграть Марту Хаббард на одном из собраний «культурного сотрудничества народов». Но жители валлийских равнин этого не поймут.
Мистер Уиллис снял наушники и подозвал ее к себе.
– Вы ошибаетесь, если думаете, что будете обращаться только к валлийским равнинам. Слушают и высокопоставленные деятели, кое-кто из них, к вашему удивлению, служит в городских управах, есть и профессора, и студенты, на самом деле, можно сказать, что вас услышат все жители запада Англии, Уэльса и Шотландии. Они ждут только сигнала к выступлению, и кто разожжет огонь лучше вас?
Мистер Уиллис, раскрасневшись от собственного красноречия, по-видимому, немного запутался в метафорах, но Мад, похоже, не возражала. Она, очевидно, была в полном восторге и действительно предвкушала выступление на неизвестном ей языке перед зрителями, которых нельзя увидеть и которые не смогут аплодировать.
Она улыбнулась мистеру Уиллису с высоты шаткого стула, и Эмма вдруг поняла, что не он играет с ней, а она – с ним. Они так и следят, кто дольше сможет водить за нос другого, и не верят ни одному своему слову.
– Минуточку, пожалуйста, – Таффи поднял руку. – Я считаю, что будет очень полезно прочитать всю поэму. Пусть ее услышит широкий круг людей. – Он взглянул на Эмму, затем потянулся за карандашом и блокнотом. – Запишите, что вспомните, и пусть бабушка прочитает это в эфире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40