Усевшись за руль, он включил мотор и спокойно уехал. Ни дымящихся шин, ни других наигранных выходок.
Уайверн отнял дар речи у многих. И в «рейнджровере», и вокруг него.
— Оринде нужен доктор, — наконец, прокашлявшись, проговорил Мервин.
— Мне нужна бумажная салфетка, — возразила Оринда.
Фейт и Лаванда, посовещавшись, откуда-то извлекли смятые белые квадратики. Оринда вытерла лицо, посмотрела в маленькое зеркало и застонала, увидев багровые полосы. — В таком виде я никуда не пойду.
— Полиция?.. — предложила Фейт.
— Нет, — сказала Оринда, и никто не возразил. Все чувствовали себя подавленными. Мы ехали в штаб-квартиру, где отец проводил Оринду до ее недалеко припаркованной машины, а потом сел за руль и повез домой. Я ехал следом, чтобы доставить отца в отель.
Всю обратную дорогу он молчал, но в конце, когда я затормозил и остановился, он сказал:
— Оринда утверждает, что ты спас ее, иначе она попала бы под грузовик.
— М-м-м...
— Это так?
— Грузовик проехал мимо.
Он настаивал, чтобы я рассказал, что случилось.
— У нее были мокрые глаза, она не видела, куда шла, — объяснил я.
Я сделал движение, будто собираюсь выйти из машины, но он остановил меня.
— Подожди. — Вроде бы он искал слова и не находил их.
Я ждал.
— Боюсь, я втянул тебя в большее, чем собирался, — наконец проговорил он.
— Это не было скучно, — почти засмеялся я.
В следующую субботу рано утром он уехал с Мервином в Куиндл, чтобы еще раз повторить всеохватывающий объезд городских пригородов. Вечером в Куиндле активисты устраивали обед, а утром в воскресенье предстояли еще какие-то обязательные встречи, и отец остался там ночевать. ; В то воскресенье мне исполнялось восемнадцать лет. Отец сказал, что оставит мне у Кристэл записку и что я должен прийти в девять утра и забрать ее. Он вернется во второй половине дня, и мы вместе пообедаем и отпразднуем. Больше никаких политических встреч, пообещал он. Только мы вдвоем. С шампанским.
В девять я подошел к офису партии, но дверь оказалась запертой. Прошло пятнадцать минут, прежде чем приехала Кристэл и вошла в помещение. Да, подтвердила она, отец оставил мне открытку и много пожеланий счастья и все такое.
Она взяла со стола конверт и вручила мне. Внутри я нашел открытку с шуткой, что с взрослением приближается старость. И ничего больше. «Твой папа», подписался он.
— Джордж сказал, — продолжала Кристэл, — чтобы вы вышли на улицу и нашли черную машину с шофером. И больше ни о чем меня не спрашивайте. Он ничего мне не объяснил. Только улыбался так, что у него чуть щеки не лопнули. Вот идите и ищите машину.
— Спасибо, Кристэл.
Она кивнула и помахала рукой, мол, иди же. И я вышел и нашел в ста ярдах от офиса черную машину с терпеливо ждавшим шофером. Шофер, ничего не говоря, вручил мне белый конверт без адреса.
«Садись в машину» — сообщала карточка в конверте. И внизу — «Пожалуйста».
Сияя и дыша полной грудью, в отличном настроении я подчинился указанию. Шофер (не тот человек, что прошлый раз, но та же машина) отказался объяснить, куда мы едем. И это не стало для меня большим сюрпризом. Но вскоре я понял, что направляемся мы на запад. А многие дорожные указатели определенно обещали Эксетер.
Машина въехала в центр города и остановилась у парадных дверей самого большого отеля. Как и в тот раз, задняя дверь машины церемонно открылась, позволяя мне выйти. И опять широко улыбаясь (не по инструкции), шофер молча указал на вестибюль отеля и оставил меня портье в униформе, который вопросительно шмыгал носом, интересуясь моим багажом.
И на этот раз мой багаж состоял из того, что на мне: красивая белая рубашка с длинными рукавами, голубые джинсы и испытанные временем кроссовки. Я уверенно вошел в холл отеля, приблизился к стойке «Reception» и спросил у клерка, где могу увидеть Джорджа Джулиарда. Клерк нажала на клавиши компьютера.
— Простите, но никто с именем Джулиард в отеле не живет.
— Пожалуйста, проверьте еще раз.
Девушка проверила и одарила меня профессиональной улыбкой. Но по-прежнему никого с именем Джулиард. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем.
В этот раз я определенно попаял не в курортные места. Никаких отрезанных выше колен джинсов и футболок, разрисованных рекламой. Даже в последний летний день августа преобладали деловые костюмы. Леди все под пятьдесят. Шофер привез меня не туда, мрачно заключил я.
Холл отеля с одной стороны переходил в оранжерею под застекленной крышей, с креслами и зелеными растениями. Я сел там, чтобы обдумать, что делать дальше. Не хотел ли отец, чтобы я лучше узнал Эксетер, прежде чем поеду в университет? Или что?
Примерно через полчаса человек, одетый так же, как и я, но лет на десять старше, вошел в вестибюль, огляделся и не спеша направился ко мне.
— Джулиард? — спросил он. — Бенедикт?
— Да. — Я встал и оказался выше его на дюйм или два, что вроде бы удивило его. Светлые желтоватые волосы, белые ресницы, задубевшая от работы на воздухе кожа. Мужчина с сильными мышцами, самоуверенный, в своем мире он хозяин дома.
— Я Джим, — сообщил он. — Приехал, чтобы забрать вас.
— Кто вы? — спросил я. — Куда мы поедем?
— Пошли, — улыбнувшись, только и сказал он. Он вывел меня из отеля, мы обогнули несколько углов и обнаружили запыленную, с вмятинами красную машину, в которой валялись порванные журналы, скрученные обертки от сандвичей, пластмассовые стаканчики из-под кофе и сидел пес смешанного происхождения, представленный как Берт.
— Не обращайте внимания на беспорядок, — весело проговорил Джим, смахивая с переднего сиденья на пол грязные скомканные газеты. — Кстати, с днем рождения, желаю счастья.
— Спасибо.
Меня учили, что так водить машину, как он, нельзя. То жал на акселератор, то вдруг на тормоза. То останавливался, то рвался вперед. Импульсивно и осторожно. Мне предстоял долгий путь с Джимом.
Насколько я мог судить, место назначения оказалось милях в восьми на запад. Выехав из города, мы миновали указатель на студенческий городок Стрит-хэм университета Эксетера (среди многих других и здание математического факультета). Дальше начиналась глубинка сельского Девона с тяжелыми соломенными крышами, хмуро нависавшими над домиками с крохотными окнами.
Джим рывком остановился перед большим строением, образцом типичной местной архитектуры, и показал на тяжелую деревянную парадную дверь.
— Входите туда, — инструктировал он меня, — прямо по коридору последняя дверь налево. — Он усмехнулся. — И удачи вам.
Я с большой радостью выбрался из машины, хотя бы только потому, что лишал многопородного Берта возможности лизать мне шею.
— Кто здесь живет? — спросил я. — Узнаете.
Он ушел, а передо мной стоял простой выбор: или сделать, как он сказал, или искать способ возвращения в Эксетер. Алиса спускается в нору кролика, подумал я.
Я открыл тяжелую дверь и пошел по коридору к последней двери налево.
Глава 8
В комнате за большим столом сидел мужчина. И вначале сердце у меня пустилось в неприятную скачку. Я подумал, будто это Вивиан Дэрридж, намеренный снова отказать мне от места. Когда я вошел, он оторвал голову от бумаг, и я увидел, что хотя это не Вивиан Дэрридж, но человек того же поколения и такого же сурового склада ума.
Никакого теплого приветствия. Он медленно осмотрел меня с головы до ног.
— Ваш отец пошел на огромные хлопоты ради вас, — пробасил он. Надеюсь, вы это цените.
Я не нашел подходящего ответа и промолчал.
— Вы знаете, кто я? — спросил он.
— Боюсь, что нет, сэр.
— Сталлуорти.
Он подождал, пока имя сработает в моих мозгах. И это случилось очень быстро. Но значение имени заместило мой ответ. Слишком много надежды плохо для пульса.
— М-м-м, вы имеете в виду Спенсер Сталлуорти, тренер скаковых лошадей?
— Да. — Он помолчал. — Ваш отец позвонил мне. Он хочет купить лошадь и отдать ее тренировать сюда, ко мне. Тогда вы сможете на велосипеде приезжать из университета и работать с ней в свободное время. Он просил меня не отказываться от мероприятий для любителей, чтобы вы могли участвовать в скачках.
Он изучал мое лицо. Должно быть, я выглядел как человек в экстазе, потому что медленная улыбка смягчила его суровую физиономию.
— Я только надеюсь, — продолжал он, — что вы достаточно хорошо ездите верхом и не опозорите мою конюшню.
А я только надеялся, что он не разговаривал с Вивианом Дэрриджем.
— Ваш отец просил меня найти подходящую лошадь. Конечно, мы обсудили цену. Я сказал ему, что тренирую сорок или чуть больше лошадей, и одна-две среди них идут на продажу. Сейчас у меня две, которые могут быть проданы.
Ваш отец и я договорились, что вы сегодня приедете сюда и поездите верхом на обеих. Вы должны выбрать, какую предпочтете. Он хотел, чтобы это был сюрприз к вашему дню рождения. И, как я вижу, это сюрприз.
У меня перехватило горло, и я кивнул.
— Хорошо. Тогда выйдите через черный ход. Мой помощник, Джим, вы приехали сюда с ним, проведет вас в конюшню, где лошади уже подготовлены.
Так, а теперь идите.
— Спасибо... — пролепетал я, — большое.
Он кивнул и снова склонился над бумагами. А широко улыбавшийся Джим провел меня с полмили к конюшне с большим двором. Старая, давно не крашенная, она каждый год посылала победителей на дюжину мелких скачек, проходивших в западных графствах. Сталлуорти не целил в Челтенхем или Сэндаун, или Эйнтри. Он работал с лошадьми местных фермеров и бизнесменов, и тренировки проходили недалеко от дома.
— Сбруйная. — Джим стоял в центре двора и лаконично показывал, где что находится. Потом чуть повернулся. — Лошадь в деннике номер двадцать семь. О'кей?
— О'кей.
Я осмотрел обитателя двадцать седьмого номера. Гнедой мерин с сильными мышцами казался взволнованным возможностью выйти на волю и скакать галопом. У него были хорошие ноги с крепкими коленными сухожилиями, не слишком угловатыми, и широкая грудь, способная расталкивать или преодолевать любые препятствия, какие попадутся на пути. Скорее тип довольно тяжелого скакуна для стипль-чеза, чем лошади для гладких скачек.
Я угадал в нем выносливость и невозмутимость, которые всегда могли помочь усталому любителю достичь финишной прямой. Если на первый взгляд что-то и говорило против него, так это коротковатая шея.
Джим свистнул конюха, чтобы тот оседлал гнедого. Хотя у меня сложилось впечатление, что вначале он хотел, чтоб я сделал это сам. Джим рассматривал меня как своего рода шутку. Возможно, теперь мое присутствие на конном дворе превращало меня из шутки в покупателя. Во всяком случае, ни Джим, ни конюх не увидели ничего, кроме обычного порядка, когда я спросил, нельзя ли провести гнедого шагом по двору. Когда-то во время моего обрывочного жокейского образования доброжелательный старый профессионал сказал и показал мне, что лошадь, которая хорошо ходит, хорошо и галопирует. Длинный медленный шаг предвещает хорошего скакуна на длинные дистанции. Гарцующая лошадь с поспешным коротким шагом и галопировать будет нервно и мелкими прыжками.
Шаг гнедого был достаточно медленный и достаточно длинный, чтобы предположить в нем характер вечного трудяги. Когда конюх с гнедым завершили второй круг по двору, я остановил их и пощупал у мерина ноги (нет ли шишек от прошлых неприятностей с сухожилиями) и заглянул в рот (что, вероятно, не следовало делать, конь-то дареный). Я определил, что ему, наверно, лет семь. Хороший, зрелый возраст для лошади, участвующей в стипль-чезе.
— Куда я могу с ним отправиться? — спросил я Джима. И он показал, как подъехать по двору к воротам, которые вели к огромному полю, главной тренировочной площадке для всей конюшни, как я узнал позже. Вроде бы здесь, в уютной части Девона, не было широких открытых долин, где лошадь могла скакать галопом.
— Вы можете рысью или легким галопом дойти до дальнего конца поля, — объяснил Джим, — а вернуться хафспид-галопом. Гнедой знает дорогу.
Я вспрыгнул на спину лошади и всунул в стремена носки кроссовок, не подходящих для данного случая. Потом удлинял поводья до тех пор, пока не понял, что «чувствую» лошадь.
Возможно, мне никогда не быть великим жокеем. Возможно, порой я выгляжу неуклюжим и теряю координацию, потому что быстро расту и меняются мои размеры. Но я работал с огромным множеством разных лошадей. Во время школьных каникул я нанимался к людям, которые хотели, чтобы кто-нибудь заботился об их лошадях, пока они путешествуют. Я задавал много вопросов тренерам. В последние два года я участвовал в любом заезде, какой мне предлагали. Я двадцать шесть раз выходил на скаковой круг, у меня три победы, два третьих места и три падения.
Гнедой был в хорошем настроении и дал мне об этом знать. Он терпеливо стоял, пока я манипулировал со стременами и поводьями, ждал, пока Джим в сбруйной разберется со шлемом. Джим настоял, чтобы я надел шлем, хотя он и был по размеру слишком мал.
Спина у гнедого была широкой. А я не сидел на лошади три с половиной недели. И если бы в то утро ему взбрело в голову, он мог бы умчаться со мной куда угодно. Не справившись с ним, я выглядел бы дураком. Но он пошел на тренировочное поле так спокойно, как старая рабочая лошадь.
Меня не порадовал его ход рысью, слишком неровный и бросавший всадника из стороны в сторону. Но легкий галоп искупил этот недостаток. Мы достигли гармонии в дальнем конце тренировочного поля, где земля немного понижалась. И первый отрезок возвращения галопом шел вверх по склону, что полезно для укрепления ног.
Работать с гнедым, когда он идет хафспид-галопом; все равно, что сидеть верхом на запущенной ракете. Мощный, целенаправленный, неотвлекавшийся. Чуть запыхавшись, я направил его к воротам, где ждал Джим.
— Ладно, — без оценки произнес он. — Теперь попробуйте другую.
Вторая лошадь — тоже гнедой мерин с черной гривой — выглядел более стройным. И меня поразило, что он казался настоящим лихачом в скорости по сравнению с тем, на котором я только что сидел верхом. Он выше нес голову, оживленнее себя вел и с большим нетерпением ждал, когда его выведут и он помчится своим маховым шагом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30