Вы можете переставить его на пол? Его даже не надо поднимать на кровать.
Я заверил его, что вполне смогу это сделать. На сей раз я действовал левой рукой – это было немного легче. Третий слой экспонатов состоял не из коричневых картонных коробок, а из длинных пакетов, завернутых в пузырчатый пластик и снабженных этикетками.
– Здесь по большей части шпаги, – сказал Дерри. – И еще шпаги-трости, и пара зонтиков со шпагами внутри. Они предназначались для защиты от грабителей сто или двести лет назад. Сейчас это, конечно, незаконно. Сейчас по закону положено дать себя ограбить. – Он негромко хихикнул. – Понимаете, нельзя причинять вреда несчастным разбойникам.
Он просмотрел этикетки, пробежав пальцами по уложенным в ряд сверткам.
– Вот оно. «Дар от В.К.». – Дерри вынул сверток, расстегнул пряжки стягивающих ремней и размотал пластик, открывая содержимое.
– Вот он, – пояснил профессор, – нож Валентина.
Я смотрел на нож. Он не был похож ни на один из ножей, когда-либо виденных мною. Он был по меньшей мере пятнадцати дюймов длиной, а может быть, и восемнадцати. Его лезвие, обоюдоострое и отточенное, составляло едва ли треть общей длины и представляло собой удлиненный овал, одна сторона которого сходилась к острию; это лезвие напоминало наконечник копья. Длинная рукоять была узкой и по всей длине закручена в тугую спираль. На конце спирали было круглое навершие с несколькими отверстиями.
– Это же не нож, – сказал я. – Это копье. Дерри улыбнулся.
– Он не предназначался для метания.
– А для чего же?
– Я не знаю. Валентин просто спросил меня, не хочу ли я присоединить этот нож к своей коллекции? Это кованая сталь. Уникальный экспонат.
– Но где он мог купить такую вещь?
– Купить? – Дерри усмехнулся. – Разве вы забыли о профессии Валентина? Он был кузнецом. Он не покупал этот нож. Он сделал его.

ГЛАВА 14

Рано утром в пятницу я спокойно работал в монтажной с четырех часов до половины седьмого, располагая сцены в приблизительном порядке. Помимо всего остального, эта работа всегда подсказывала мне, какие связующие сцены еще необходимо доснять, какие заменить или вообще выбросить. Я делал пометки и напевал что-то от удовольствия, внося ясность в общую канву фильма.
К шести тридцати Монкрифф установил на конном дворе камеры, к семи лошади, вернувшиеся из Хантингдона, выехали на Хит на тренировку, к семи тридцати костюмеры и гримеры уже приступили к работе, а в восемь тридцать во двор, сигналя, въехал автомобиль О'Хары.
Грумы, вернувшиеся с Хита, чтобы почистить и накормить лошадей, выскочили во двор, оставив стойла открытыми. Вышли костюмеры и гримеры. Операторы прервали работу, чтобы послушать, что скажут. Актеры и статисты столпились вокруг.
Удовлетворенный, О'Хара взял мегафон Эда и объявил, что Голливуд доволен тем, как идут дела, и поэтому сам он сейчас улетает в Лос-Анджелес. Томас Лайон остается единовластным правителем на съемочной площадке.
Он отдал мегафон Эду, жестом велел всем возвращаться на свои рабочие места и вопросительно посмотрел на меня.
– Ну как? – спросил он.
– Я предпочел бы, чтобы ты остался.
– Это твой фильм, – твердо возразил он. – Но я прошу тебя никуда не ездить без шофера и телохранителя. – Он осмотрелся. – Кстати, где они?
– Здесь я в безопасности, – ответил я.
– Не стоит думать, что ты в безопасности где бы то ни было, Томас. – Он сунул мне ключ, объяснив, что зто ключ от его номера в отеле. – Если будет нужно, воспользуйся моими комнатами. Те два ножа лежат там в сейфе. Комбинация четыре-пять, четыре-пять. Запомнишь?
– Да… но как мне теперь связываться с тобой?
– Звони моей секретарше в Лос-Анджелес. Она будет знать, где я.
– Не уезжай…
Он улыбнулся.
– Мой самолет улетает в полдень. До встречи.
О'Хара сел в машину, махнув на прощание, и уехал, а я почувствовал себя, словно молодой генерал, назначенный командовать важным сражением: полный страха, неуверенный, эмоционально беззащитный.
По графику на это утро были назначены съемки самых первых сцен фильма – приезд полиции для расследования убийства. Монкрифф показывал актерам – некоторые были в полицейской форме, другие без формы, – где им следует остановиться и повернуться к камере так, чтобы оказаться наиболее выгодно освещенными. Он работал с ними по планам и диаграммам, которые мы вычертили вчера вечером после моего возвращения из Кембриджа.
Оставив Эда приглядывать за съемкой, я поехал в «Бедфорд Лодж», чтобы спокойно позавтракать у себя в номере. В отеле я обнаружил, что мои шофер и «черный пояс» расхаживают по вестибюлю, явно опасаясь неприятностей.
– Спокойно, – сказал я. – Ваш рабочий день начинается через час.
– Мистер О'Хара велел…
– Через час, – повторил я и направился в номер, думая, что раз уж они не спасли меня от «Армадилло», то я с таким же успехом могу обойтись и без них.
Вместе с завтраком в моем номере появился посетитель – Робби Джилл.
– Я должен обследовать сотню грудных клеток и прописать микстуры от кашля, – сообщил он. – В мою приемную поступило множество сообщений о простуженных пациентах. Я спешу. Снимайте одежду.
– Что?
– Снимите свитер и рубашку, – повторил он. – Расстегните брюки. Я пришел, чтобы сохранить вашу недостойную жизнь.
Он деловито раскрыл свой чемоданчик, отодвинув в сторону мои тосты и кофе и отправив себе в рот пальцами мою ветчину.
– Надеюсь, вы не голодны, – произнес он, жуя.
– Умираю от голода.
– Это плохо. Раздевайтесь.
– Э… зачем?
– Во-первых, чтобы сменить повязку. Во-вторых, бронежилет. Я пытался достать настоящий, ноже– и пуленепробиваемый, но ни полиция, ни армия не выделили бы мне его без кучи бюрократических формальностей, так что попробуем довериться самодельному.
Я снял свитер и рубашку; он размотал повязку и поднял брови – удивленно, но без недовольства.
– Вы здоровы. Больно?
– Ребро болит.
– Этого следовало ожидать, – добавил он и наложил свежий бинт. – А теперь ответьте: что вы знаете о дельта-гипсе?
– Ничего.
– Он применяется вместо обычного гипса для фиксации сломанных рук и ног. Это жесткий и твердый материал, но на самом деле это полимер, и он пористый, так что ваша кожа будет дышать и не будет чесаться. Нож его не пробьет.
– А пуля?
– Это другое дело.
Он занимался своей работой около получаса; все это время мы говорили о Доротее и Поле и не пришли ни к какому заключению. Правда, я объяснил, рассказав о Билле Робинсоне, каким образом вышло, что мы сейчас находимся посреди склада коробок с книгами Валентина.
По завершении работы Робби я был от подбородка до пояса облачен в жесткую куртку без рукавов, которую я мог снимать и надевать двумя половинками, скрепленными полосками «липучки».
Когда я восстал против того, чтобы пластик закрывал шею, Робби просто спросил:
– Вы хотите, чтобы вам перерезали глотку? Наденьте свитер с высоким воротом. На случай, если у вас такого нет, я принес тонкую белую водолазку. – Он сунул ее мне так, словно ему она была вообще не нужна.
– Спасибо, Робби, – сказал я, и он мог понять по моему тону, что это не просто вежливость.
Он коротко кивнул.
– Мне пора вернуться к своим прямым обязанностям и объехать всех этих кашлюнов, а то они линчуют меня. – Он собрал свой чемоданчик. – Вы думаете, что эту вашу повешенную леди линчевали?
– Нет, я так не думаю.
– Вы узнали что-нибудь полезное от профессора Дерри?
– Нож, которым меня ткнули в бок, называется «Армадилло». Тот, с выемками для пальцев, с Хита, это копия ножей времен первой мировой. Полиция уже расспрашивала профессора о нем.
– Вау!
– Профессору около восьмидесяти пяти лет. Он просил меня не говорить «Вау».
– Прямо охрана общественного порядка.
– Мы славно поговорили, но он не знает, кто может быть хозяином «Армадилло».
– Будьте осторожны, – сказал на прощание Робби. – Если я буду нужен, я неподалеку.
Я съел то, что осталось от моего завтрака, медленно оделся, побрился и постепенно стал привыкать к жизни черепахи в панцире.
К тому времени, как я был готов уходить, снизу позвонила дежурная и сказала, что меня спрашивает молодая женщина. Она полагает, что я должен ждать ее. Мисс Люси Уэллс.
– Ох, да! – Я совсем забыл о ней. – Пожалуйста, пришлите ее сюда.
Вошла Люси: джинсы, свитер, кроссовки, «конский хвост» – этакая серьезная юная восемнадцатилетняя леди. Она озадаченно посмотрела на множество коробок и спросила, с чего начинать.
Я выдал ей портативный компьютер, блокнот, шариковую ручку и большой черный маркер.
– Крупно пометь каждую коробку номером, – сказал я, написав маркером «I» на коробке из-под микроволновой печи. – Вынь из нее все. Составь список содержимого, введи этот список в компьютер и упакуй все обратно, положив в коробку поверх книг листок со списком. На другой странице напиши мне общий обзор, например: «Коробка I, книги, биографии владельцев и тренеров». Понятно?
– Да.
– Перетряси все книги на случай, если что-то вложено внутрь, но ничего не выбрасывай, даже если это будет какая-нибудь ерунда.
– Хорошо. – Она, кажется, была в замешательстве, но я не стал пояснять свои слова.
– Закажи ленч в номер, – сказал я. – Не оставляй никаких бумаг или книг на виду, когда придет официант. Понятно?
– Да, но почему?
– Просто делай работу, Люси. Вот ключ от комнаты. – Я дал ей ключ. – Если будешь выходить, запирай дверь. Когда вернусь, я приведу Нэша Рурка на пару стаканов чего-нибудь.
Ее синие глаза расширились. Люси была не глупа. Она оглядела коробки и начала с той, которую я пронумеровал.
Я вернулся к работе, шофер и телохранитель внушали мне меньше уверенности, нежели дельта-гипс. Мы провели все утро на конном дворе; Нэш терпеливо (как по роли, так и по жизни) разбирался с актерами, игравшими полицейских.
Чтобы правильно показать изначальные сомнения полицейских, нам пришлось провозиться целую вечность.
– Я не хочу, чтобы эти полицейские выглядели неповоротливыми, – настаивал я, но вскоре пришел к выводу, что неповоротливыми были актеры. У меня не было возможности подыскивать хороших исполнителей на незначительные роли; фокус заключался в том, чтобы заставить самого тупого пуделя прыгать через обруч.
Монкрифф безостановочно ругался. Нэш в любой сцене мог точно повернуться и попасть как раз в полосу света, но он, как я напомнил разъяренному главному оператору, был назван суперзвездой не только за красивые глаза.
Беспорядок не уменьшился даже с появлением настоящей полиции, желавшей узнать, почему свежие отпечатки моих пальцев обнаружены в доме Доротеи. Мы могли бы ради смеха снять их, но никто не был расположен шутить. Я доказал, что у меня есть алиби на время смерти Пола, когда бы эта смерть ни наступила (когда именно, они не хотели или не могли сказать), но этот перерыв съел все время моего ленча.
Вернувшись к работе, мы добрались наконец до сцены появления Сиббера (в машине) и его рассказа о своих подозрениях полиции (киношной). Сиббер был хорошим профессионалом, но имел склонность отпускать неуместные сальные шуточки и зря тратить время. Он то и дело повторял «прошу прощения» без малейшего намека на раскаяние.
Я угрюмо старался сохранять спокойствие и дважды выходил подышать свежим воздухом, чувствуя боль в треснувшем ребре, пока операторы Монкриффа перезаряжали камеры для восьмого дубля простенькой сценки. Я позвонил в гараж Ригли и спросил, нельзя ли позвать к телефону Билла Робинсона. Я поговорил с Биллом, поблагодарил за бережную доставку второй половины коробок и попросил его открыть свой домашний гараж и вынести части мотоцикла на дорожку к дому.
– Мы решили снять вашу часть города после наступления темноты, – сказал я. – Ты сможешь уделить нам вечер? А твой большой мотоцикл будет у дома?
«Класс, улет, да, прикол, провалиться», – отвечал он.
Усталый и немного удрученный, в пять тридцать вечера я объявил перерыв и пригласил Нэша в свой номер в отеле на пару стаканов чего-нибудь крепкого.
– С удовольствием, – легко согласился он и в номере поприветствовал Люси достаточно тепло, чтобы вновь заставить ее язык путаться в самых простых словах.
– Как у тебя дела? – спросил я ее, наскоро объяснив Нэшу ее задачу.
Она извинилась за то, что дело движется медленно и она закончила возиться только с пятью коробками. Она только что обнаружила в одной из коробок несколько газетных вырезок касательно смерти Сони. Было ли это важно? Коробка шестая, сказала она. Она еще не до конца разобралась в ней.
– Чудесно, – сказал я. – Ты придешь завтра снова? Ты собираешься на ночь уезжать домой? Или, быть может, остановишься у своего дяди Ридли?
Она состроила гримаску.
– Не у него. На самом деле, – она заметно покраснела, – я остановилась в этом отеле. Здесь была свободная комната, и папа разрешил. Я надеюсь, все в порядке?
– Великолепно, – сдержанно сказал я, зная, что энтузиазм может отпугнуть ее. – Как насчет послезавтрашнего дня – воскресенья?
– Я могу остаться до окончания работы, – ответила она. – Папа сказал, что так будет лучше.
– У тебя хороший папа, – улыбнулся Нэш.
– Ему ужасно интересно, – сказала Люси и после паузы добавила: – А на самом деле очень странно, мистер Рурк, представлять вас как моего папу.
Нэш улыбнулся, и у его глаз появились морщинки. Несмотря на беременность жены, он вообще не был похож на отца и уж тем более на отца Люси.
Мы наскоро выпили вместе и разошлись. Нэш, уходя, зевнул и сообщил, что этот рабовладелец, Томас Лайон, хочет заставить его поработать еще пару часов. Люси, не собираясь спорить с этим, распрощалась с нами в то же самое время. Она сказала мне, что остановилась в отеле только ради удобства, и ничего более.
Когда она ушла, я просмотрел общий список содержимого коробок. Поскольку во время перемещений они все перемешались, а Люси методично начала работу с одного конца, шесть уже обработанных коробок хранили в себе довольно пестрый набор.
Коробка I. Формуляры. Равнинные скачки.
Коробка П. Биографии, тренеры, владельцы и жокеи.
Коробка III.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39