Хотя, наверняка, они никогда бы не раскрыли его нам. Мне кажется, рассказы о нашем мире их встревожили, а я намеренно не пытался развеять их страхи. Боюсь, нас не отпустят с большой охотой.
– У них нет причин для страха, – сказал Квинтус. – Они отгорожены каменными скалами, джунглями и смертельной болезнью. Никакая армия не может надеяться захватить эту крепость, пока серебряная болезнь будет ее водным рвом. Они искренне верят, что империи айтигу сведутся к нулю, и восприняли нашу враждебность к галльским вампирам как доказательство этого вывода. Но, думаю, ты прав: они встревожены нашими рассказами, и словами Нтикимы, и тем, что нашли в наших вещах. Они, наверное, взяли ружья Лангуасса?
– Не знаю, – признался Ноэл. – Но не удивился бы. Как ты думаешь, является ли их целью расширение правления Огбоне над тем, что называют братством племен, вплоть до холодных просторов Сибири, Индийских островов и далекого Китая? Может ли быть Адамавара образцом для мира, если это случится?
– Разве я могу сказать? – ответил монах. – Возможно, обычные люди в Европе и Азии однажды смирятся с правлением вампиров, захотят сыграть роль стада, чем довольствуются здесь мкумкве. Возможно, что это – единственный рай, который может предложить Земля, и, наверное, это рай глупцов, убедивших себя, что они мудрецы, так как жили столь долго с глупой верой.
– Я не уверен, что эти вампиры едины между собой, – сказал Ноэл. – Кантибх и Береника не похожи на Аеду и других элеми, пришедших посмотреть на меня. Нетрудно представить, как молодежь, посланная во внешний мир служить делу Адамавары, изменила этому делу. У элеми, живущих с дальними племенами, своя жизнь, и в тайных обществах, таких как Огбоне, могут процветать еще более тайные группы. Не уверен, что правление старейшин может быть вечным.
– Наверное, нет, – согласился монах.
– Здесь есть равновесие, которого нет в Европе, продолжил Ноэл. – В Африке элеми сделали свое положение менее завидным и используют естественное уважение туземцев к волшебникам, старикам, предкам. Туземцы живут мало, а ситуация меняется очень медленно. В Галлии горстка вампиров стала легионом, что представляется для обычных людей соблазном и угрозой. Если мы хотим увидеть контуры будущего, легче вообразить триумф айтигу, которые будут размножаться, пока не обеспечат достижение любой цели. Даже если обычные люди могут осуществить крах империи Аттилы, сомневаюсь, что вампиры исчезнут из мира, как хотели бы магометане. Как только их тайны станут известны, каждый захочет стать вампиром.
– Где в таком случае найдут они кровь для питания? – мягко спросил Квинтус. Это была старая загадка, даже среди детей, приводимая как доказательство того, что вампиры не должны злоупотреблять своей способностью и обычных людей всегда должно быть достаточно много для обслуживания пьющих кровь.
– Если то, что делает из обычного человека вампира, – живое существо, – задумчиво сказал Ноэл, – и то, что получают вампиры из человеческой крови, тоже существо, тогда мы можем надеяться найти способ освободить одно создание от семени вампиров, другое – от человеческой крови. Если сможем это сделать, тогда вампирам не понадобится человеческая кровь для питания, а обычным людям не будут нужны вампиры для превращения. Тогда можно создать мир бессмертных.
– Мир без детей, – мягко напомнил Квинтус.
– Женщины сначала могут рожать детей, – возразил Ноэл, – потом их будут превращать. Миру бессмертных не будет нужно много детей.
– Что за мир это будет? – спросил Квинтус. – Мир, подобный Адамаваре, без слуг. Мир стареющего народа, древнего, независимо от внешности, застывшего в своих привычках, неспособного создать что-либо новое. И это рай, ты думаешь?
Ноэл подумал о Беренике, насквозь холодной, потерянной для мира мыслей и чувств. Но не этому ходу мысли он хотел следовать.
– А что скажешь о мире людей, ставших мудрее, без предела и конца? – спросил он. – О мире людей, настроенных на открытия, от которых ничего нельзя скрыть? Заинтересованных в изменениях и способных найти новое. Возможно, только страх заключает бессмертных в рамки жесткой традиции, обреченной на неизменность. Живущие сейчас бессмертные дорожат тем, что есть, но это может быть и не так. Когда опасность исчезает и страх проходит, тогда изучение нового становится радостью, удовольствием. Разве нет?
Квинтус утомленно кивнул.
– Я не могу сказать, – ответил он. – Я буду верить в дарованную Богом жизнь.
Монах слишком устал, чтобы продолжать дискуссию, и Ноэл попрощался, обещав прийти опять. Подошел к двери и попросил проходящего слугу позвать Кантнбха, а когда перс пришел, спросил, где можно найти Лейлу.
Ее комната была дальше, в другом коридоре. Цыганка оправилась после болезни, но оделась, видимо, впервые, готовясь вернуться в широкий мир. Увидев его, она вскочила, явно довольная.
– Я пыталась навестить тебя, – сказала она, – но не могла разыскать. Меня не понимали. Они были добры ко мне, особенно этот человек, Кантибх, который научил меня нескольким словам его языка и сказал, что с тобой все в порядке.
Ноэл обернулся к Кантибху, поблагодарил его за любезность. Перс поклонился и опять ушел, оставив их одних.
– Ты очень болела? – спросил Ноэл.
– Думала, что умру, – сказала она. – Мне снились ужасные кошмары. Казалось, моя душа отойдет в ваш христианский ад.
– Скажи спасибо, что они не могли разговаривать с тобой, иначе они допрашивали бы тебя даже во сне. Но, когда не с кем поговорить – это трудно. Я видел расстроенного Лангуасса, думаю, он выздоравливает, и Кантибх уверен, что он не умрет.
– А Квинтус?
– Я только что от него. Он здоров. Видел и Нгадзе, а Нтикиму – нет.
– Я разглядывала из окна это царство. Оно кажется мне бедным, все из камня, нет золотых украшений, которые могли бы поразить нас. Что же мы увезем домой, как обогатимся?
– Посмотрим, – сказал он, – когда сможем пройти по долине. Может быть, берег озера усыпан алмазами и холмы вырублены из философского камня, превращающего низкий свинец в золото. Но даже если здесь нет ничего, кроме земли и камня, по крайней мере, мы пришли туда, где очень немногие были до нас, и ни один за последнюю тысячу лет.
– А я теперь стану вампиром и твоей благородной куртизанкой? – Она засмеялась, как всегда, со всей откровенностью. Он помнил ее смех, похожий на детский.
– Твой народ побьет тебя камнями и сожжет тело, – сказал он, не отвечая на смех.
– Ха! – воскликнула она. – Я неверующая, как и ты, мне все равно, чему верят люди, которые когда-то мной владели. Я хотела бы, чтобы эти люди были моим народом. Мы пойдем не в Аравию, моя любовь, но ко дворам Галлии, где оба будем вампирами и получим от мира самое лучшее.
– Но тогда не сможем быть любовниками, – напомнил он.
Лейла нахмурилась:
– Но мы и так не любовники, тогда чего нам терять? Думаю, ты любил бы меня больше, если бы я была вампиршей. Видел здесь такую – Беренику?
– Видел, – сказал Ноэл.
– И она приходила пить твою кровь?
Цыганка смеялась, глядя ему в глаза, и, прежде чем он смог отстранить ее, шаловливо потянулась, распахнув рубаху на груди, где могли быть следы от ножа вампирши.
Это была только игра, поддразнивание из-за веселого настроения, радость от его прихода. Но на груди Ноэла четко выделялись яркие точки уколов вампирши, и Лейла увидела то, что не могла видеть.
Кровь схлынула с ее лица, глаза стали холодными, как мрамор, настроение упало.
– Все же ты не монах, – сказала она.
Ноэл попытался вспомнить, когда она, забывая, говорила ему «вы» вместо «ты». Может, такие случаи и были, но он их не припоминал.
– Лейла…
Она отвернулась:
– О нет. Я любовница пирата и твой друг, как сестра. Мне все равно, монах ты или обычный человек. Я твой друг, и это все. Твой друг. Выбирай любовниц, где хочешь.
– Да, – мягко сказал он. – Ты мой друг, самый лучший.
Она подошла к окну, он последовал за ней. Они смотрели на большую долину, очень мирную и ухоженную.
Поля светились под золотыми лучами утреннего солнца, и было нетрудно думать об Эдеме: маленький мир-сад, отделенный высокими стенами от жестокого, плохого внешнего мира.
В воздухе висела пыль, склоны гор застилала пелена, хотя ветра не было. Вдали над пеленой возвышался пик, увенчанный снеговой шапкой, как зуб крокодила, направленный в голубое небо.
– Стоил ли наш приход сюда этих трудностей? – спросила она рассудительно.
– Возможно, – сказал он. – Ответить должны Квинтус и Лангуасс, потому что они привели нас сюда.
– Подарят ли Лангуассу вечную жизнь?
– Мне объяснили, что нас совсем не считают достойными этого. Может быть, Лангуасс докажет элеми обратное?
Она саркастически усмехнулась:
– Ты думаешь, моя любовь может вести себя, как благородный Гендва, более монашески, чем твой друг монах? Думаю, он мечтает стать вампиром, как Чезаре Борджиа или легендарный Роланд, а не иссохшим мудрецом. Мечтает опять стать сильным и бросить вызов Ричарду Львиное Сердце, драться с ним, как было раньше, в своих мечтах он снова и снова уничтожает нечистого князя. Но, думаю, он не может надеяться, что они дадут ему желаемое. И что делать мне, доказывая свои достоинства? Чем я должна стать, чтобы жить вечно? Знаю, ты скажешь, будто я должна оставить надежду, довольствоваться увяданием и позволить мышцам высохнуть на костях. Мы состаримся вместе, не так ли, отдалимся друг от друга?
Он обнял ее, как часто делал раньше, чтобы успокоить, когда она болела или тосковала, или прощаясь, когда она уезжала с Лангуассом.
– Не бойся, – сказал он. – Не думаю, что кто-нибудь хочет навредить нам и не дать умереть в назначенный Богом срок. Если мы не оскорбим их, все будет хорошо.
Эти слова не смягчили ее гнев, не затронули настоящей причины досады.
– И это наше сокровище? – резко спросила она. – Это выигранная победа, после того, как мы пересекли полмира, приблизились к смерти? Если мы хороши и не оскорбим их, они позволят нам жить! Скажи это, прошу, моему другу Лангуассу и посмотри, как он оценит привилегию умереть здесь!
Ноэл сник, растерялся под валом ее презрения, не мог найти ответа. Ни к чему объяснять, что они вышли из Буруту маленькой армией, а пришли в Адамавару совсем иначе, не в силах попытаться победить. Во всяком случае, было ясно, что ее возмутила не эта беспомощность.
Прощаясь, цыганка не поцеловала его, но прижалась щекой к раненой груди, как бы прислушиваясь к биению усталого сердца.
7
Место обитания незаконченных было значительно обширнее, чем Ноэл думал вначале, но производило впечатление пустоты, заброшенности. Если посмотреть на окна – навесы и балконы, выходящие в долину; казалось, здесь только несколько дюжин построек, но в скалу уходили извилистые коридоры, туннели, ведущие к значительно большему числу помещений.
Ноэл обнаружил, что немногочисленные айтигу контролируют доступ в долину внизу или окружающие леса. Видимо, от полей мкумкве вверх проходит дорога, по которой ежедневно доставляют продукты. Ноэл предположил, что много интересного есть в горе, рядом с ней, но когда спросил о ней Кантибха, то не получил ясного ответа. Его заверили, что со временем покажут долину, проведут по ней к Илетигу, месту законченных, которое, как он понял, должно находиться у противоположной стены внушительного кольца каменных бастионов.
Ноэл мог свободно ходить между домами Береники и Кантибха, где жили все его спутники, кроме Нтикимы. Он исследовал коридоры, навесы. Несмотря на название, на месте айтигу было много элеми, они занимались преподаванием и учебой. Здесь было значительно больше учителей, чем учеников, многие элеми занимались скрытым от посторонних самообразованием. Скоро Ноэл привык к виду дряхлых и скрюченных чернокожих, сидящих поодиночке на корточках и бормочущих что-то под нос, как в трансе.
Вначале он думал, что они общались со своими богами или уходили в страны снов собственного «я», но быстро понял, это только часть правды. В Адамаваре не было ни бумаги, ни пергамента, ни папируса. Хотя элеми умели писать, делали это очень редко, вырубая слова на камне каменными орудиями. Здесь не было книг для накопления знаний, но элеми владели большим, простиравшимся на столетия запасом воспоминаний и хранили их в головах людей, тщательно тренированных для этой цели.
Раньше Ноэл думал, что элеми изучают имитативно-практические искусства – медицину, магию, свойства растений, толкование божеств и демонов. Между туземцами это, возможно, было так, но здесь, в Адамаваре, самым ценным накоплением мудрости был тщательный, слой за слоем, сбор информации. По мере исчезновения каждого долгоживущего поколения эти сооружения из слов передавались от элеми к элеми, закрепляясь бесконечным ритмичным повторением; когда к запасу прибавлялись новые слои, назначались другие элеми, делавшие их частью содружества мудрости, каким была Адамавара.
Воображение Ноэла поначалу было увлечено внушительным весом традиции, простирающейся на тысячи лет. Он восхищался обширностью складов, выстроенных в душах древних арокинов. Но затем начались сомнения. Их основания стали яснее, когда элеми всерьез принялись добывать из него то, что могли добавить к своим запасам. Он отнесся к этому с воодушевлением, думая, что может поделиться многим ценным. В конце концов, Ноэл был сыном своего отца, механика, подобных которому центр Африки никогда не знал. Он старательно раскрывал хозяевам секреты насосов, токарных станков, часов, приводов, сверл, домен, желая быть пророком железных и стекольных дел, всех средств производства, созданных миром, где он родился.
Увы, не того хотел Няня – элеми, назначенный ему в ученики. Прежде всего тот хотел выучить английский язык, затем постичь верования говорившего по-английски человека о естественном и сверхъестественном мирах. Няня хотел знать названия вещей, как будто в них была особая магия и было достаточно знать их, а не то, для чего предназначаются сами вещи. Няня хотел знать – что, и никогда – как.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57