Время от времени они подъезжают сюда, если оказываются поблизости. Может быть, они что-нибудь помнят.
– Спасибо, – сказал я.
Пока что это было единственное такси на стоянке. Я поднялся на станцию надземки и поговорил с кассиром. Он тоже не помнил Бетти Ричардс. Я вздохнул, спустился на улицу и направился к дому Руди.
Его дом находился недалеко от Бурк-авеню. Поднявшись на четвертый этаж, я постучал в выкрашенную коричневой краской дверь и подождал.
Открыл мне Руди.
– Курт, заходи, заходи!
Я прошел в квартиру и оглянулся в поисках Маделайн, надеясь, что она отошла от первого потрясения, вызванного смертью сестры. Руди заметил мой взгляд и сказал:
– Она в спальне. Она очень тяжело переживает все это...
– Ты знаешь кого-нибудь из парней по имени Фредди?
– Как?
– Фредди.
– Нет, – сказал он медленно. – Думаю, что нет. А как его фамилия?
– Я знаю только имя.
– Это след, Курт? Я хочу сказать, ты думаешь, что этот Фредди и есть...
– Может быть. Как считаешь, Маделайн знает его?
– Не думаю, Курт. – Тут он поспешно взглянул на свои часы. – Послушай, мне надо бежать. Дневной вахтер заканчивает в пять. Я заступаю после него и буду занят до часу ночи.
Я посмотрел на часы на кухонной стене. Было около половины пятого.
– Проводи меня к Маделайн, прежде чем ты уйдешь.
– Конечно, подожди минутку. – Он прошел в спальню, и сквозь прикрытую дверь я услышал их приглушенные голоса.
В комнате было тихо. Звуки с улицы точно взбирались по кирпичной облицовке здания и проскальзывали в открытые окна. Ветерок медленно раздувал занавески. Они бессильно опадали и снова надувались. Дверь спальной комнаты открылась, и Маделайн вышла вместе с Руди, обнимавшим ее за плечи. Ее глаза были красными, а нос распухшим от слез.
– Я убегаю, – сказал Руди опять. – Увидимся, Курт.
– Конечно, – ответил я.
Он поцеловал Маделайн в щеку и вышел. Она подошла к окну и остановилась, неподвижно глядя вниз, на улицу.
– Вы знаете парня по имени Фредди? – спросил я.
Она очень долго не отвечала:
– Что? Простите, я...
– Фредди. Знаете ли вы кого-нибудь по имени Фредди. Был ли у Бетти друг с таким именем? Хоть кто-нибудь.
– Нет. – Маделайн печально покачала головой. – Я не знаю никого с таким именем. А почему вы спрашиваете?
– Да так. – Я пожал плечами. – Есть у вас фотография Бетти?
– Да, где-то есть фото.
– Может быть, дадите его мне?
– Хорошо, – сказала она тускло.
Она опять вышла из комнаты, и я услышал, как пружины кровати заскрипели, когда она села и принялась рыться в шкафу в спальне. Затем я услышал тихие всхлипывания и прерывистое дыхание. Я ждал. Часы на кухонной стене разбрасывали минуты по комнате. Наконец она вышла, вытерла глаза и протянула мне маленькую карточку.
Руди был прав. Его золовка была очень красивой девочкой с чистым, наивным взглядом.
– Я верну ее вам, – пообещал я.
Маделайн кивнула, опять подошла к окну и прижалась лбом к стеклу.
Она все еще продолжала смотреть вниз, на улицу, когда я вышел, осторожно притворив за собой дверь.
Коп ждал меня неподалеку от входной двери. Я увидел его и начал было обходить, но он опять встал, загораживая дорогу. Тогда я поднял голову и наши глаза встретились. То, что я увидел, мне не понравилось.
– Извините, – сказал я и опять попытался обойти его. Коп крепко ухватил меня за плечо.
– Секундочку, – сказал он.
Я остановился и внимательнее разглядел его. Это был здоровый парень с тонким носом и приятными голубыми глазами. Он улыбался, и улыбка эта не сулила мне ничего хорошего.
– Какие-нибудь неприятности, офицер?
– Никаких неприятностей, – ответил он. – Вы Курт Кеннон?
Я нахмурился.
– Да, а что?
– Не пройдете ли со мной, – вежливо попросил он.
Но я продолжал стоять неподвижно и смотреть на него:
– Зачем? Что вам нужно от меня?
– К нам поступила жалоба на тебя, Кеннон.
– Что за жалоба?
– Тебе все объяснят.
– Может быть, вы объясните?
– Боясь, что нет, – ответил полицейский.
– Хватит пугать меня своим значком. Я достаточно встречал копов в своей жизни...
Он сгреб меня и вывернул руку. Я поморщился от боли, и коп предложил:
– Давай без осложнений, Кеннон. Это приятный тихий район.
– Конечно, – согласился я, – Только ради всех святых, отпусти руку.
Он перестал выворачивать мою руку, но по-прежнему крепко сжимал запястье, подталкивая к машине, которую я до этого не заметил.
– Забирайся, – сказал он, придерживая дверцу.
Я сел, он следом за мной, так что я оказался между ним и водителем, – и захлопнул за собой дверцу.
– Все в порядке, Сэм.
Полицейский, сидевший за рулем, включил зажигание, и мы двинулись вперед, пока не добрались до серого каменного здания с зелеными огоньками на каждой двери. Снова полицейский подержал дверь открытой для меня, а потом водитель встал на тротуаре, взявшись за рукоять своего специального тридцать восьмого, пока мы поднимались по ступенькам в участок.
Первый коп подвел меня к бюро пропусков и сказал:
– Я доставил Кеннона, Эд. Можно пройти к лейтенанту?
– Проходите, он ждет тебя.
Первый коп втолкнул меня в коридор участка, довел до нужной двери, открыл ее, указал большим пальцем и еще раз толкнул, чтобы я не сомневался в правильности указанного направления.
Сидевший за столом человек в штатском поднялся, когда мы вошли. Он кивнул копу и сказал:
– Все в порядке, Джим...
Джим, словно он был новичком-ефрейтором, получившим нашивку, откозырял и оставил меня один на один с мужчиной в штатском. На табличке можно было прочесть, кто он: «Следователь – лейтенант Геннисон».
– Что все это означает, лейтенант? – спросил я.
Геннисон был лысый человечек маленького роста, с усталыми глазами. Его рот тоже источал усталость по каплям, которые таяли на подбородке. Он скорее напоминал музейный персонаж, чем лейтенанта полиции. Я пытался вспомнить кого из деятелей Конгресса с такой фамилией я знал.
– Вы Курт Кеннон, не так ли?
– Да.
– Мы получили жалобу, Кеннон.
– Я слушаю.
Его брови дрогнули, и коричневые глаза скользнули по моему лицу.
– Поменьше самоуверенности, Кеннон. У нас руки чешутся, чтобы посадить тебя за решетку.
– За что?!
– Ты ведешь расследование, не имея лицензии.
– В каком дурном сне вам это приснилось?
– Мы получили жалобу.
– От кого?
– Телефонный звонок. Нам позвонили, – он заглянул в бумажку на столе, – без пятнадцати пять.
– Откуда?
– Аноним. Объясни, что это за расследование, чем ты занимался.
– Бред сивой кобылы. Занимался тем, что пил виски. Кто будет нанимать меня?
– Этот самый вопрос я и хотел задать.
– Ответ я уже дал. Можно идти?
– Подожди секунду. Не так быстро. – Он несколько расслабился, сел и предложил мне сигарету.
Я взял, он поднес зажигалку и улыбнулся:
– Что ты делал, Кеннон?
– Проводил зиму во Флориде, разве не видно по мне?
Тень раздражения прошла по его лицу, но он улыбнулся, хихикнув при этом:
– Расскажи правду, Кеннон. Эта скотина приходила к ней...
Я не произнес ни слова, продолжая наблюдать за выражением его лица.
– Точно, – продолжал он. – Ты мог бы влепить ему и побольше. Как ты оттащил его, Кеннон?
– О чем ты?
– Как все случилось? Газеты утверждали, что ты зашел в спальню, когда они занимались любовью с твоей женой. Это правда? Что за скотина! – Его глаза широко распахнулись. – Он действительно был в женской сорочке? Так ли...
Я перегнулся через стол, сгреб его за лацканы костюма обеими руками:
– Заткнись! – Лицо мое напряглось. Я был готов разорвать эту порочную куницу на мелкие кусочки.
К нему опять вернулись замашки полицейского:
– Послушай, Кеннон...
– Заткнись! – Я швырнул его, и он упал в кресло, кресло опрокинулось, и он упал на пол, заморгал, все грязные мыслишки отразились у него на лице, обнаруживая чувства маленького человечка, приобщившегося к большой работе. Он вскочил на колени и попытался открыть выдвижной ящик стола. Но он тотчас отдернул руку, когда я шагнул за стол и пинком задвинул ящик.
Он хотел завизжать, и тогда я пнул его. Лицо лейтенанта исказила гримаса ужаса. Я стоял над ним со сжатыми кулаками. И он позабыл обо всем и даже про пистолет в выдвижном ящике стола.
– Я ухожу, – сказал я.
– Ты, вонючая...
– Ты можешь послать за мной одного из твоих ребят, если, конечно, не боишься ходить по темным улицам ночью...
– После этого ты не уйдешь отсюда, – проскрипел он, – Ты не знаешь...
– Нападение и избиение, сопротивление при аресте... Что еще? Я продумываю нужные выражения, пока ты собираешься с духом.
– Ты угрожаешь мне, Кеннон?
Я стоял над ним, и выражение моих глаз сказало ему, что я не шучу.
– Да, лейтенант, я угрожаю тебе. Мое предложение: забудь обо всем. Даже о том, что я был здесь.
Он встал и хотел что-то сказать, когда дверь открылась. Здоровенный коп Джим посмотрел на лейтенанта и на меня.
– Все в порядке, сэр? – спросил он.
Геннисон замялся на секунду, его глаза встретились с моими.
– Да, – проговорил он. – Проклятое кресло упало. Он провел рукой по лысине и добавил: – Проводи мистера Кеннона к выходу. Он уходит.
Я сделал вид, что улыбаюсь. Следователь – лейтенант Геннисон придвинул кресло и сел, делая вид, что погрузился в донесения, разложенные на столе.
Джим закрыл дверь. И я спросил его:
– Вы действительно получили жалобу?
– Конечно. Неужели ты думаешь, что у нас нет занятий получше, чем возиться с такой обезьяной, как ты?
Ничего не ответив, я прошел прямо к двери, спустился по ступенькам и оказался на улице.
Сумерки затянули горизонт, а затем их место заняла ночь, вспрыгнувшая на небо, словно черная пантера. Звезды назойливо прижали свои белые носы к черному оконному стеклу темноты, а луна сияла, словно старческая лысина.
Неоновые вывески пронзали темноту мертвенно-красными и зелеными, оранжевыми, голубыми огнями, наряжая весну в ее вечернее платье. В воздухе еще веял теплый ветерок, и я слышал, как из «Росинки» доносится тенор саксофона, выделывавший что-то сумасшедшее с мелодией «Как высоко до луны».
Было десять часов.
Я быстро шел по кварталу, как идет молодая девушка, спешащая на встречу с возлюбленным. Стук моих каблуков по асфальту эхом отражался от стоящих в темноте зданий вдоль улицы. Я свернул налево на Бурк-авеню и поднялся к надземке, шагая по лестнице через две ступеньки, подошел к разменной кассе.
– Во сколько приходит следующий поезд в город? – спросил я служителя.
Он взглянул на часы:
– В десять часов девять минут.
– Спасибо, – сказал я, собрал свою сдачу и прошел через турникет. Часы на стене показывали десять часов шесть минут.
Я поднялся по ступенькам на ту сторону, где останавливался поезд в Даунтаун. Через несколько минут ожидания на платформе я увидел даунтаунский экспресс. Двери плавно отворились, и я вошел в вагон, озираясь, чтобы сразу же найти кондуктора... Я нашел его в одном из средних вагонов читающим утреннюю газету. Я сел напротив него, он искоса взглянул на меня и вернулся к своему чтению.
– Скажите, вы только один кондуктор на этом поезде? – спросил я.
Он удивленно посмотрел на меня:
– Да, а в чем дело?
– И давно вы в ночных сменах?
– С прошлого месяца, а что такое?
Поезд подошел к станции Аллертон-авеню, и он нажал на кнопку, которая открывает двери. Ожидая, пока пассажиры выйдут и войдут, он стоял в проходе между вагонами, а затем вернулся на свое место.
– В чем дело? – сразу же спросил он.
Я выудил фотографию из кармана пиджака.
– Знаете эту девушку?
Он с любопытством посмотрел на фотографию, а затем на меня так, словно я был психом.
– Не могу сказать, что видел.
– Посмотрите внимательнее, – попросил я. – Чертовски внимательно. Она садилась на Бурк-авеню два или три раза в неделю. Всегда на этот поезд. Посмотрите же на это чертово фото.
Он некоторое время внимательно разглядывал фотографию, а тем временем поезд подошел к следующей станции. Он все еще не промолвил ни слова, когда мы прибыли на Пелхам-парквей, и он опять нажал на свою кнопку. Мы снова тронулись, а он продолжал изучать фотографию.
– Мы доедем до Гранд-централ, пока вы соберетесь с мыслями.
– Мои мысли всегда при мне. Я никогда прежде ее не видел. – Он промолчал. – Зачем вам это надо?
– Посмотрите на нее еще раз, – приставал я к нему, чуть не хватая за горло. – Она была счастливой девочкой. Всегда улыбалась. Черт возьми, мистер, вспомните.
– Тут нечего вспоминать. Я никогда не видел ее прежде.
Я хлопнул фотографией по своей ладони:
– Боже, кто еще работает на этом поезде?
– Только я и водитель, это все.
– А где сидит водитель? В первом вагоне?
– Послушайте, нельзя отвлекать его этим...
– Откройте вашу дверь, мистер. Здесь, на Бронкс Парк Ист.
Он попытался сказать что-то, когда заметил, что поезд уже подошел к станции. Я оставил его стоять меж двух вагонов и побежал к голове поезда. Хватаясь за соломинку, я был почти вне себя, но хоть кто-то должен вспомнить ее. Поезд уже трогался, когда я добрался до маленькой кабинки водителя и открыл дверь.
Он был маленьким человечком в очках и он чуть не вывалился из окна, когда я сунул ему под нос фотографию.
– Знаете эту девушку?
– Что?
– Посмотрите на фотографию. Знаете вы эту девушку? Вы когда-нибудь прежде видели, как она садится в поезд?
– Эй, – заметил он, – вам не разрешается быть здесь.
– Заткнись и посмотри на фото.
Он быстро взглянул и тут же перевел взгляд на дорогу:
– Нет, я не знаю ее.
– Вы никогда...
– Я слежу за дорогой, – сказал он ворчливо, – а не за тем, кто входит и выходит.
Не дослушав его монолога, я закрыл дверь и опять двинулся в конец поезда. Мне кажется, я был готов колотить старикашку-кондуктора о металлический пол башкой, пока он не вспомнит Бетти. Когда я подошел к нему, он закричал:
– Убирайся из этого поезда. Убирайся или на следующей станции я позову на помощь.
Я понял, надежды на то, что он когда-нибудь вспомнит – нет, и когда поезд подошел к остановке, вышел, сопровождаемый выкриками кондуктора. Я прошел под платформой и вышел на ту сторону, что вела в Аптаун, и там стал дожидаться поезда, идущего обратно на Бурк-авеню.
1 2 3 4