– Боже милосердый! Сжалься над моим войском! Не дай ему погибнуть, ниспошли нам чудесное спасение.
В ту же минуту из-за гор поднялась грозная черная туча и застлала все небо. Не слышно было ни грома, ни молнии, а туча росла, чернела и, что всего страннее, она скользнула мимо валашского лагеря, задев его только одним боком, между тем как над казаками обрушилась неожиданным ужасным ливнем. Это было так называемое крушение облака, явление обыкновенное в горах, но волохам, не чаявшим ниоткуда спасения, оно показалось истинным чудом; они ободрились, быстро сплотились, забыв бегство.
Сила бурлившего потока, обрушившегося с неба, была так велика, что он сбивал с ног коней и в несколько секунд заливал их вместе со всадниками. Сильный вихрь свистел и ревел в лагере, точно тысячи ведьм пели похоронную песнь над погибавшими воинами. На всех напал суеверный страх. Молдаване первые обратились в бегство; за ними последовали и татары; только еще казаки держались на месте и упорно боролись с грозной стихией. В несколько минут вода сделала такие опустошения, каких за целый день не могла произвести битва. Наконец ливень стал стихать.
– Пора! – крикнул Матфей и бросился со своими воинами на расстроенные ряды казаков, не дав им оправиться от неожиданного бедствия.
Весь казацкий лагерь представлял озеро воды; она теперь быстро убывала, открывая груды трупов, перемешанных с обломками возов, шатров и разной утвари.
Матфей одержал полную победу. Ему достался весь лагерь, а две тысячи казаков и несколько тысяч молдаван положили оружие.
Василий, Тимош, Носач, Пушкарь и Федоренко успели ускользнуть и поспешили в Галац. Тимош тотчас же послал гонца к господарше, предупреждая ее о грозящей ей опасности. Господарша бровью не двинула при этом известии, последние дни она точно окаменела и, услышав о поражении, оживилась на один только момент, когда ей сказали, что Тимош жив и спасся. Верные ее боярыни советовали ей бежать из Ясс, она машинально последовала их предложению: велела собрать все сокровища и перевезти их в Сочаву.
В темную ночь перебралась господарша со своим шестилетним сыном Василием и несколькими приближенными в этот укрепленный замок и тотчас же послала гонца в Галац, где еще находились господарь и Тимош. Василий решил ехать в Константинополь просить помощи у султана, а Тимош вернулся в Украину, дав знать господарше, что он воротится к ней со свежими боевыми силами.
X
Предчувствие
Локсандра с тревогой ожидала вестей из Молдавии, но их не было. Гетман начинал беспокоиться, рассылал гонцов к границам Украины, но вот уже третий гонец пропадал бесследно, и Богдан не знал, что и думать.
Наконец остатки казацкого войска вернулись вместе с Тимошем. Гетман чуть не плакал, услыхав об участи посланного отряда. Волохи пленных не пощадили, всех порубили.
– Слышь, батько, пусти нас опять отомстить волохам, – говорил Носач.
Гетман ничего не ответил. Он, угрюмый, прошел к себе в комнату и потребовал горилки.
– Где же отец? – спросила Локсандра.
– Он ушел в Турцию просить помощи у султана.
– А мачеха? – спросила она немного дрогнувшим голосом.
– Бежала в Сочаву, – лаконически ответил Тимош.
Локсандра вздохнула и прижалась к мужу.
– Тимош! – прошептала она. – Ты не поедешь больше?
Тимош не понял вопроса.
– Не беспокойся, голубка моя! – проговорил он. – Я не оставлю их, я выпрошу у отца еще войска и пойду выручать твою мачеху.
Что-то кольнуло Локсандру в сердце.
– Зачем тебе идти самому? – быстро проговорила она. – Можно послать им войско.
– Ведь это твой отец, сердце мое! Твоя мачеха, она возрастила тебя! Я думал, что ты просишь меня идти к ним на помощь.
– Я исстрадалась без тебя, Тимош! – проговорила она. – Я не могу тебя пустить. Сердце чует недоброе... Много отец пролил крови на своем веку... Много слез текло из-за него... Вот отчего ему и нет удачи... Не хочу я, чтобы и ты вместе с ним погиб, не пущу я тебя. Сама пойду к гетману и попрошу, чтобы он не давал тебе войска...
– Сердце мое, нельзя этого! Я слово им дал, а казацкое слово – надежное слово!
– Так пошли им войско. Мало ли у вас полковников.
– Не то это будет. Я обещал сам прийти им на помощь, сам и должен.
– Кому обещал?
– Отцу твоему обещал, мачехе; я послал к ней посла, сказать, чтоб она сидела в Сочаве, что я приду к ней на выручку.
Локсандра ничего не отвечала. В сильном волнении она встала с лавки и вышла из комнаты.
На другое утро Тимош пошел к отцу. Богдан сидел за своим столом и писал какие-то письма.
– Батько, как же с волохами? – нерешительно проговорил Тимош. – Нельзя же так оставить, надо им отомстить.
– Видишь ли, сынку! – серьезно сказал Богдан. – Если б мы не были с тобою дурни, то мы совсем бы не связывались с этим молдавским волком. Ну да что делать! Пропавшего не воротишь. А теперь, если уж на то пошло, поддержать честь казацкую надо. Вот я и пишу грамоту к брату моему, турецкому султану, чтобы дал он войска Василию.
– А ты разве уж знаешь, – с удивлением спросил Тимош, – что Василий уехал в Константинополь?
– Все знаю, – отвечал Богдан, – Носач и Пушкарь у меня здесь с самого утра сидели. Что делать, сынку! Против гнева Божия не пойдешь. Бери опять войско, только много дать тебе не могу, у самого ляхи на шее сидят... Тысяч восемь дам и Федоренка в придачу. Султан моей просьбы послушается, а с татарами вы, наверное, одолеете волохов.
– Спасибо, батько! – сказал Тимош с низким поклоном.
– Чем скорее выступишь, тем лучше, – продолжал Богдан, – по пословице: куй железо, пока горячо. Надо им не дать оправиться. А побьешь их, садись на волошский престол, удержать – удержим. Придется твоей горлице еще без тебя поскучать! – прибавил он смеясь.
Тимош тоже улыбнулся.
– Ее бабье дело! – отвечал он. – Пошла за казака, так сиди одна дома.
– Когда же ты думаешь собраться?
– По мне, батько, чем скорее, тем лучше: волохи спать мне не дадут, пока не разобью их наголову.
– Добре, сынку! Что добре, то добре! Только горячиться не след. Я тебе отберу людей, а твое атаманское дело присмотреть, чтобы все было исправно. Казны на этот раз жалеть не будем. Пороху забирайте втрое. Знаю я Сочаву, крепость добрая, там можно отсидеться хоть год... Отстреливайтесь и отсиживайтесь, пока не подоспеют татары... А там с Божьей помощью и схватитесь с волохами... Ну, Бог с тобой, сынку! – проговорил Богдан, вставая. – Ступай, принимайся за дело. Свой глаз везде нужен.
Тимош низко поклонился отцу и вышел.
Локсандра ходила сама не своя; она выносила сильную нравственную борьбу; она сознавала, что Тимош должен сдержать слово; не могла не восхищаться его храбростью, его неустрашимостью, но какая-то тоска грызла ей сердце. Ей бы хотелось ни на шаг не отпускать от себя Тимоша, а он между тем беспрестанно уходил от нее, занятый сборами в поход, и рассеянно слушал ее упреки.
– Полно горевать! – утешала ее чернобровая Ганна. – Наша женская доля такая.
Но эти утешения еще больше растравляли сердце Локсандры; она не могла задавить тоски, хотя и сознавала, что слезами не помочь горю.
Настал наконец день отъезда. Тимош стоял перед Локсандрой в боевом наряде с пистолетами и кинжалом за поясом, с винтовкою за плечами, статный, молодцеватый, в полном сознании своей юношеской силы. Краше, чем когда-либо, казался он ей теперь.
– Тимош! Отрада моя, жизнь моя! – закричала она, с воплем кидаясь ему на грудь. – Не пущу я тебя! Сгубят они тебя там!
В волнении обнял ее Тимош и нежно проговорил:
– Не томи меня, мне и так тяжко уезжать от тебя!
В первый раз, как он собирался в поход, им овладела какая-то слабость, ему захотелось остаться возле любимой жены, ему вдруг показались бесконечно дороги и хутор, и родные, и Локсандра, взятая с таким трудом. Он бежал теперь от самого себя, от собственной минутной слабости.
Выйдя на крыльцо, где все уж его ждали, он увидел, что молодой его оруженосец осматривает коня.
– Что ты? – нетерпеливо спросил он, собираясь занести ногу в стремя.
– Конь расковался! – отвечал тот хладнокровно.
– Тьфу, лихо вас возьми! Что же ты думал раньше?
– Был подкован вчера! – отвечал тот флегматически. – Да вот расковался; тут неспроста, – прибавил он. – Не к добру это.
– Бреши там еще! – сердито вскрикнул Тимош. – Чтоб сейчас был конь подкован!
Все вошли в хату и присели. Сошла вниз и Локсандра. Она была рада этой проволочке, уселась подле Тимоша и не сводила с него глаз.
Наконец привели подкованного коня. Тимош сел в седло, обнял Локсандру, кивнул всем головой и поскакал к сборному пункту, где его уже ждал Федоренко с казаками.
XI
Под Сочавой
В Сочаве почти уже целый месяц люди выдерживали осаду и жили впроголодь.
Было раннее утро. Осажденные только что встали, каждый спешил к своему делу: пушкари осматривали заряды, чистили орудия, заряжали, приготовляли фитили; передовые застрельщики готовились к вылазке, а сам Тимош деятельно распоряжался всеми этими приготовлениями. Господарша тоже встала до свету. В долгие темные осенние ночи ей совсем не спалось, все казалось, что неприятель нападет врасплох, и она рада была рассвету. С утра до вечера она была постоянно на ногах: раздавала провиант, сама следила, чтобы каждый получил должное, a когда оставалось время, ходила по городу, навещала и утешала больных и раненых. С болью в сердце видела она, что провизия все уменьшается, что больных все прибывает, что силы войска истощаются в бесплодной борьбе. Сегодня у нее как-то особенно тяжело было на сердце; она с нетерпением ждала Тимоша и полковников к утреннему завтраку и с беспокойством поглядывала в сторону казацкого лагеря.
С некоторых пор положение осажденных стало особенно трудным; неприятель перенял воду, проведенную от реки Серета, так что им пришлось довольствоваться вредной, вонючей водой колодцев. Со вздохом осмотрела господарша незатейливые кушанья, приготовленные поваром на княжеской кухне. Мясо они могли есть только очень редко; на завтрак им приходилось, как простым крестьянам, довольствоваться мамалыгой, даже без приправ, просто с солью, и запивать это простое кушанье вонючей водой с небольшим количеством вина.
Наконец обычные посетители замка показались вдали; господарша со стесненным сердцем вышла к ним навстречу. Пан Доброшевский, всюду сопровождавший Тимоша в качестве его секретаря, с вытянутой физиономией шагал позади всех рядом с Кутнарским. Приятели давно помирились, а общее несчастие сблизило их, кажется, еще более.
Тимош горячо о чем-то рассуждал с Федоренком.
– Что нового? – спросила господарша.
– Худо старое, да не лучше и новое, – отвечал Федоренко.
– Что такое? – с беспокойством спросила господарша.
– Ляшского полку прибыло! – отвечал казак. – Князь Вишневецкий приехал сюда с отрядом. Сейчас вернулся один из наших разведчиков.
– То-то у них было сегодня ночью такое пированье!
Поотставшие паны приятели оживленно о чем-то спорили.
– Я же говорю пану, – тихо утверждал Кутнарский, – что теперь наше дело плохо. Висеть нам с паном на веревочке; князь Дмитрий не простит пану, что он служил казаку. Да и мне попадет.
– Отчего это пан полагает, что князь Дмитрий победит? – горячо возражал Дорошевский. – Мы можем продержаться месяц, а тогда придут татары, и наше дело будет выиграно.
– Пан наивен, как младенец, – с сердцем возразил Кутнарский. – Неужели пан думает, что князь Дмитрий для того приехал, чтобы ждать целый месяц, пока придут татары. Он будет искать случая отомстить своему счастливому сопернику, и да попомнит пан мое слово: он найдет этот случай.
В голосе Кутнарского звучало столько злорадства, что пан Доброшевский невольно исподлобья взглянул на него.
– Мне кажется, – угрюмо сказал он, – пан был бы очень доволен, если б этот случай представился.
– А почему бы нет? – быстро проговорил Кутнарский. – Не особенное удовольствие сидеть в этой клетке, и из-за кого? Из-за вздорной бабы и из-за грубого казака. Да если бы я только нашел какую-нибудь возможность, я сейчас бы убежал.
– Пан не шутит? – угрюмо спросил Доброшевский и приподнял брови, что у него всегда означало высшую степень волнения.
– Нисколько...
– Так я же имею сказать пану, что пан... – тут Доброшевский остановился, махнул рукою и проговорил:
– Э! Да все равно!
Разговор прекратился, так как пан Доброшевский догнал остальную компанию, а Кутнарский немного поотстал и подозвал к себе черномазого мальчишку, бегавшего по двору в качестве не то поваренка, не то рассыльного.
– Иохель! – тихо сказал он ему, сунув в руку клочок бумаги. – Сейчас беги к Янкелю и скажи, что это надо передать по адресу. Чтобы он разорвался, а передал, – прибавил он выразительно.
Не успели еще окончить завтрак, как явился казак с известием, что из польского лагеря прибыл парламентер. Все поспешили на вал. Впустить его в крепость или не впустить? – советовался Тимош с Федоренком и господаршей.
– Не пускай, батько, лучше съехаться за крепостным валом. Зачем ему видеть, что у нас делается.
– Спросим сперва, что ему нужно, – предложила господарша.
Парламентера подпустили к валу и спросили, зачем он приехал.
– С письмом от его королевской милости, – был ответ.
– Королевский посол! – пронеслось между казаками.
Королевского посла надо было принять с подобающей почестью.
Посла со всеми предосторожностями ввели в замок. Господарша наскоро облачилась в княжеские одежды и торжественно приняла его в большом зале замка с короной на голове, сидя на высоком кресле, заменявшем трон.
Посол отрекомендовался ей паном Маховским и передал грамоту короля.
Господарша прочла грамоту; на лице ее появилось выражение гордого презрения и гнева. Она поднялась с кресла и сказала послу:
– Его величество король польский приказывает мне сдать замок, но он забыл, что Молдавия никогда не была ему подвластна. Можно приказывать только своим вассалам.
– Его величество не приказывает вашей светлости, но советует, – заметил Маховский. – Он чувствует сострадание к тяжелому положению вашей светлости и осажденных и указывает на единственный возможный исход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25