– Она такая независимая девушка! Очень трудно понять, кого она любит, кого не любит. Я думаю, Лиза хорошо ко мне относится. Но вы же ее знаете, раз вы сказали Йозефу, что вы друзья Лизы? – В вопросе прозвучали остатки запоздалой злости, может быть, юный Апфельгрюне и был сумасбродом, но память не изменяла ему. И Адальбер поторопился, насколько смог, способствовать умиротворению.– Мы друзья, но не очень близкие. Что же до отношений мадемуазель Кледерман с присутствующим здесь князем Морозини, мне кажется, тут более уместно слово «знакомство», – добавил он, невинно-вопросительно взглянув на своего товарища. – Я думаю, между ними не было никакой дружбы.– Конечно, – подтвердил Альдо с притворной искренностью. – Я едва знаю мадемуазель Кледерман...Но вы ведь итальянец, даже более того – венецианец, а Лиза всегда бредила вашим городом. Мне кажется, она даже прожила там тайком два года!– Признаюсь, мы там встречались пару раз... в салонах.– Вам больше повезло, чем мне! Надеясь застать ее там, я приезжал несколько раз, но так и не смог ее разыскать. А в Цюрихе, где ее родной дом, она вообще никогда не бывает.– И вы предположили, что она здесь?– Я надеялся, что она окажется тут, потому что напрасно искал ее в Вене. Знаете, с тех пор как кончились ее итальянские причуды, она часто навещает бабушку, которую очень любит. Но вы, вы-то зачем приехали в Рудольфскроне?В голосе Фрица все еще сквозило недоверие, и Адальбер подмигнул Альдо, давая понять, что возьмет объяснения на себя. В вымыслах археологу не было равных, но прежде всего следовало понять, насколько сам Фриц осведомлен о том, что происходит на вилле.– Госпожа фон Адлерштейн ничего вам не рассказала вчера вечером?– Она? Ничегошеньки! Она так взбесилась из-за моего появления, что выставила меня за дверь, заявив, что в доме и без меня полно людей и что она терпеть не может, когда приезжают без предупреждения, И вот теперь я не решаюсь туда вернуться, а меня это очень огорчает, потому как мне необходимо ее кое о чем попросить.– Вы живете в Вене?– Да, у родителей, – уточнил Фриц. – Слава богу, у них достаточно денег, чтобы я чувствовал себя свободно. Но поговорим лучше о вас...Спокойный за свои тылы, Видаль-Пеликорн выбрал нечто среднее между реальностью и фантазией: он рассказал, что его друг Морозини – эксперт по драгоценным камням и коллекционер, к тому же помешанный на Габсбургах, – поставил себе целью собрать их драгоценности, проданные во время войны в Женеве графом Берхтольдом. И вот, когда некий приятель пригласил его в Оперу, ему показалось, что он узнал одно из этих украшений. Оно было на даме, которую он счел госпожой фон Адлер-штейн, поскольку она сидела в ложе графини. С тех пор он и старается встретиться с ней.– Вы же знаете, каковы коллекционеры! – снисходительно добавил он. – Они теряют голову, когда нападают на след. К несчастью, мой друг потерпел поражение: дама из ложи оказалась подругой вашей бабушки, и та сообщила нам, что обладательница драгоценности сочтет неприличным всякое предложение продать ее. И даже отказалась назвать ее имя и адрес.– Меня это не удивляет. Тетя Виви – сложный человек! Что до меня, я бы охотно помог вам, если бы сумел, но моей ноги никогда не было в Опере. От этих людей, которые бегают туда-сюда, вопя, что умирают, или усаживаются со словами, что надо бежать, меня берет тоска, прямо до слез... А вы? Если я правильно понял, вы археолог?Скорее египтолог, но с некоторых пор меня особо интересует ваша древняя гальштатская культура, и я приехал взглянуть на раскопки. В Зальцбурге я встретил Морозини, и сюда мы прибыли вместе. Но, наверное, археология интересует вас столь же мало, сколь и опера? – заботливо осведомился Адальбер.– Почти, но случилось так, что я хорошо знаю эти края. Там, на отрогах Дахштейна, – руины Хохадлерштейна, старого родового поместья, где я часто играл на каникулах... когда был мальчишкой.– Но вы же не жили в руинах? – вмешался Аль до, мозг которого пронзила внезапная идея.– Нет. Снимали дом неподалеку – моя мать очень любит эти места... Я с удовольствием покажу вам Гальштат, – добавил Фриц, обращаясь к Адальберу. – Я проведу здесь три или четыре дня – посмотрю, не улучшится ли настроение тети Виви. А поскольку вы, наверное, останетесь один...Юноша явно отдавал предпочтение Видаль-Пеликорну, в голосе его слышались нотки надежды. Как честный и хорошо воспитанный мальчик, он, соблюдая приличия, принес свои извинения Морозини, но особой симпатии к нему не испытывал. Должно быть, виной тому была внешность венецианца.– Почему это он останется один? – не удержавшись от иронии, поинтересовался Альдо.– Вы уедете, раз ваше дело не удалось. Я вам твоя заменю! – радостно заключил Фриц, возвращаясь к своему колоритному французскому. – Так я сделать побольший прогресс.– Ну что ж, вам придется его делать в компании со мной!– Вы остаешься?Господи, да! Представьте себе, Габсбурги волнуют меня до такой степени, что я собираюсь написать книгу о повседневной жизни в Бад-Ишле во времена Франца-Иосифа, – объявил Альдо, забавляясь тем, как круглое лицо юноши становилось все более разочарованным. – Вот сейчас, например, я хочу побродить по городу. Однако не возражаю против того, чтобы вы двое отправились на экскурсию.– Замечательный идея! – воскликнул, утешившись, Фриц. – И я ехать в маленький красный гоночный машина! Только я хотеть предупреждать: дорога не идти до Гальштата – надо потом ходить или брать лодка.– Посмотрим, – пробормотал Адальбер, чей взгляд достаточно красноречиво выражал, что он думает о замечательных идеях Альдо. – Когда увидимся?– За ужином, вероятно. Вряд ли ты захочешь обедать после такого завтрака!– Нет, – вмешался Фриц. – Мы встречаться в пять часов в кондитерская Цаунер. Это есть там, где биться сердце Бад-Ишль, и если вы хотеть написать книга, вам это не может быть возможно обходить. И вы видеть: все оставаться, как при Франц-Иосиф!– Значит, отправимся к Цаунеру! – подытожил Альдо. – В пять часов.И, оставив своего друга и Фрица за столом, князь поднялся к себе за плащом и кепкой. * * * Подняв воротник и сунув руки в карманы, Морозини прогуливался вдоль Трауна. Серенький прохладный день не позволял сонной водолечебнице предстать во всей красе, ставни большинства вилл были закрыты, но маленький городок, расположившийся в долине реки, был так прелестен, что Альдо получал особое удовольствие, видя его свободным от пестрых толп курортников.Перейдя через мост, он без труда нашел ворота, которые они видели ночью. За воротами простиралась аллея, обрамленная высоким кустарником. Она вела к довольно большому, выкрашенному охрой дому с треугольной крышей, края которой далеко выходили за пределы здания, придавая ему неясное сходство с шале, «исправленным» балконами сложной ковки. С дороги был виден только верхний этаж, где, к удивлению Альдо, ставни тоже были закрыты.Озадаченный Морозини размышлял о том, что ему теперь предпринять, как вдруг к нему приблизилась женщина, одетая так, как одеваются крестьянки в окрестностях Зальцбурга: в темном шерстяном платье с пышными рукавами, с разноцветной шалью на плечах и в фетровой шляпе с пером на голове.– Вы что-то ищете, сударь? – спросила она, движимая природной любезностью жителей этой страны.Она была очаровательна: глядя на свежее круглое личико, невозможно было удержаться от улыбки.– И да и нет, сударыня, – ответил Морозини, сняв кепку, отчего крестьянка еще сильнее зарумянилась. – Я очень давно не бывал здесь и не совсем хорошо ориентируюсь. Этот дом – вилла барона фон Бедерманна? – Он назвал первое пришедшее на ум имя.– Нет-нет, вы ошиблись. Это бывшая вилла графа Ауфенберга. Я говорю «бывшая», потому что ее недавно продали, но я не могу назвать вам нового владельца.– Неважно, сударыня, раз уж это не то, что я думал. Спасибо за любезность!Она попрощалась, сделав быстрый, легкий книксен, и пошла своей дорогой. Альдо – тоже, убедившись, что в доме нет никаких признаков жизни. Право, что за странное жилище, куда заезжают на несколько минут глубокой ночью перед дальней дорогой! Для чего – чтобы нанести визит призраку? Или кому-то, кто не хочет, чтобы знали о его присутствии? Решительно, роль Александра в этой истории все сильней и сильней тревожила его.С легкой печалью Альдо подумал, что попал в тупик – ситуация, которую он ненавидел, – но как теперь выбраться? Снова отправиться к графине и рассказать ей о странном поведении человека, которому она, по-видимому, полностью доверяет? Но невозможно же признаться, что они с Адальбером подглядывали за их встречей! От этого будет только хуже. Не надо быть провидцем, чтобы представить себе, каким негодованием она откликнется на подобную исповедь типа, который и без того ей не слишком-то симпатичен.Мысль о том, что, может быть, что-то известно Апфельгрюне, казалась князю неубедительной. Юноша интересуется лишь самим собой и своей ненаглядной Лизой. Не более того!Почти отчаявшись, Морозини решил зайти в пивную, а потом побродить вокруг Кайзер-виллы. Он очень верил во влияние обстановки и надеялся, что поблизости от летней резиденции императорской семьи его осенит хоть какая-нибудь идея.Часть большого дома, владелицей которого была теперь эрцгерцогиня Мария-Валерия, ставшая после свадьбы со своим кузеном, эрцгерцогом Францем-Сальватором, принцессой Тосканской, была открыта для посетителей. Но Морозини не переступил порога этого строения, светло-желтые стены которого немного напоминали Шенбрунн и словно бы освещали темные стволы обнаженных осенью деревьев. Он слышал, что внутри хранится множество охотничьих трофеев, свидетельства убийства оленей, кабанов и особенно серн, которых, по слухам, Франц-Иосиф истребил более двух тысяч. Охота никогда не привлекала князя, а эта – еще меньше, чем другие. И потом, как искать тень женщины, обожавшей животных, в мавзолее, воздвигнутом в честь их уничтожения? И он предпочел побродить по парку, медленно поднимаясь к розовой мраморной беседке, которую императрица приказала построить в 1869 году, чтобы там писать, мечтать, размышлять, воображая себя обычной владелицей поместья, такой же, как любая другая женщина, свободно гуляющей взглядом по окружающим ее убежище цветам и деревьям, за которыми не скрывается никакая охрана.Разумеется, князь Морозини – дитя народа, который австрийцы долгие годы держали в плену, – вовсе не пылал страстью к их императорам, но, будучи человеком благородным, он не мог не восхищаться красотой императрицы Елизаветы, сияющей с многочисленных портретов, не мог не сочувствовать кровоточившим в ее сердце многочисленным ранам. И именно ее скорбную и гордую тень он искал, чтобы похитить у нее мучившую его тайну...Стоя под елью, князь с некоторым разочарованием рассматривал вычурную постройку, выполненную под сильным влиянием ненавистного ему стиля трубадуров, как вдруг его размышления прервал приветливый голос:– Я никогда особенно не любил эту беседку. В ней проявилось преклонение баварских принцев перед Средними веками, навеянное Рихардом Вагнером. Пусть не так исступленно, как у несчастного короля Людвига II, но это сооружение все же напоминает, что наша Елизавета была его кузиной и очень его любила.Закутанный в шерстяной плащ, в фетровой шляпе с перышком на голове, с тростью в руке, господин Легар поглядывал на Альдо с лукавой улыбкой.– А вы мне не говорили, – добавил он, – что вы такой страстный поклонник Сисси.– Не такой уж страстный, но, когда приходишь сюда, трудно не поддаться магии воспоминаний о ней. Особенно если именно с ней связаны твои поиски. Один из моих высокопоставленных клиентов и правда воспылал к ней своего рода посмертной страстью: он поручил мне разыскать принадлежавшие покойной вещи.– По всей видимости, их здесь немало, но я был бы очень удивлен, если бы вам согласились продать хоть одну.– Я на это и не надеюсь. Хотя – кто может знать... Нет, я больше рассчитывал встретить кого-нибудь из преданных ей когда-то людей...– А теперь – более или менее нуждающихся? Вполне возможно, их достаточно много бывает в этом парке. А-а, вот и одна из них! – добавил музыкант, незаметно указывая на одетую в черный бархат даму, которая вышла из мраморного замка и теперь стояла, спрятав руки в муфту, у маленькой веранды, увитой диким виноградом, чьи багряные листья уже начали устилать землю.– Мне не кажется, что она в нужде, – заметил Морозини, узнав графиню фон Адлерштейн.Она – нет, она даже старается облегчить участь других, но она может оказаться вам полезной. Пойдемте, я вас представлю!И, не дожидаясь ответа, композитор двинулся к графине. Альдо пришлось последовать за ним. В конце концов, даже интересно, как она его примет?Легара старая дама встретила как нельзя лучше. Лицо ее осветила приветливая улыбка, которая, впрочем, сразу же погасла, едва она заметила Морозини. Тот счел необходимым перехватить инициативу.– Вы слишком стремительны, дорогой маэстро, – попенял он, кланяясь графине так почтительно, что это удовлетворило бы и королеву. – Я уже имел честь быть представленным госпоже фон Адлерштейн... и я не уверен, что новая встреча ей приятна.– Почему бы и нет, князь, если вы не станете просить невозможного? После вашего ухода я почувствовала раскаяние, но в тот день у меня разыгрались нервы. Вот вам и досталось. Весьма сожалею.– Никогда и ни о чем не надо жалеть, сударыня. Особенно о порыве великодушия. Вы стремились защитить вашу подругу, но, клянусь честью, я вовсе не желал ей зла, совсем наоборот.– Значит, я ошиблась, – отозвалась графиня, доставая из муфты тончайший платочек и непринужденно промокая им нос, что снимало с ее слов всякий налет раскаяния. И тут же продолжила: – Вы намерены задержаться здесь на какое-то время? А я думала, вы уехали вместе с вашим другом-археологом.«Ей, без всякого сомнения, очень хочется от нас отделаться!» – понял Морозини, но вслух произнес самым почтительным тоном:– Мы же здесь именно благодаря тому, что он – археолог: он страстно интересуется так называемой гальштатскои цивилизацией, а поскольку мы давно не виделись, я и побуду с ним какое-то время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40