Арман Фальер!В справочнике я нашла его портрет. Значит, вот этот человек недавно был с Каролиной в одном и том же месте, дышал с ней одним воздухом.Не знаю, чего я ждала от своих изысканий, но географическая сторона в этой истории была для меня единственно доступной. Остальное было непостижимо.Ну что Каролине делать в Париже? Вдобавок, она определенно была там не одна.«Мы» – написала она. Что еще за «мы»?Из раздумий меня вывел удивленный голос:– Чем это ты занимаешься?В дверях стояла мама. Я даже не услышала, как она вошла! В недоумении она смотрела на карты и книги, разбросанные по полу.– У нас сочинение завтра. Сказали, будет что-то о Франции… – попыталась я выкрутиться.– Вот как? Но ведь ты обычно не пишешь на географические темы.Она подошла к окну, поправила занавески. Конечно, она видела меня насквозь. География никогда не была моим любимым предметом. Разозлившись на саму себя, я собрала книги в охапку и помчалась в школу.И с чего я так разволновалась? Что на меня нашло, в самом деле?Впрочем, стоило мне на школьном дворе увидеть Ингеборг, все как рукой сняло. Она подбежала ко мне и сообщила, что ей удалось уговорить одного закупщика, известного своим скопидомством, отдать нам целую партию подпорченного сыростью шерстяного белья – при условии, что мы заберем его сегодня, сразу после уроков.Нас ждала большая и важная работа. Нам с Ингеборг было для чего жить. Пусть Каролина порхает себе по Парижу и предается светским удовольствиям. Какая же это жалкая и пустая жизнь по сравнению с нашей, богатой и деятельной!В течение следующих недель открытки из Парижа пошли сплошным потоком – маме, папе и Роланду. С видами Нотр-Дам, Эйфелевой башни, Лувра, Елисейских нолей, собора церкви Сакре-Кёр – и все с теми же бесконечными восторгами.И еще она все время писала «мы» и «нас», не объясняя, к кому это относится.Но меня эти открытки больше не трогали. Наши с Каролиной дороги безнадежно разошлись. И я из-за этого не горевала – ведь у меня была Ингеборг. Хотя дома, естественно, о Каролине теперь говорили часто.– Вы что, поссорились с Каролиной? – спросил однажды Роланд.– Нет. Почему ты так решил?– У тебя такой странный вид, когда мы о ней говорим.Меня это задело за живое, а тут еще Надя, впившись в меня взглядом, добавила:– Раньше у тебя что ни слово, то Каролина, а теперь только эта Ингеборг…– Но послушайте… Что я могу сейчас сказать о Каролине? Ее же здесь нет.Надя с Роландом посмотрели на меня осуждающе.– Вот как? Значит, можно не говорить о своих друзьях только потому, что их сейчас нет? Вообще забыть о них? Ты это имеешь в виду?– Нет… конечно, не это.Но Надя не сдавалась, она решила меня доконать.– Ты больше не скучаешь по Каролине?Ну что я могла на это ответить! Мы все были привязаны к Каролине. Но если ей нечего сказать нам, кроме того, что было в открытках, то она могла бы и вовсе оставить нас в покое. Зачем ей нужно, чтобы о ней постоянно вспоминали?Я теперь дружила с Ингеборг. Мы были знакомы не больше трех месяцев, но казалось, что знали друг друга всю жизнь. С тех пор как подружились, мы каждый день проводили вместе.Ингеборг никогда бы себя так не повела, как Каролина. Сначала совсем забыть о нашей семье, а потом забрасывать ничего не значащими открытками!..Как-то в пятницу, в начале декабря, я была дома у Ингеборг. На чердаке дома, где она жила, была каморка, которую нам разрешили использовать для наших благотворительных целей. Мы называли ее штаб-квартирой. Сюда мы стаскивали все, что Ингеборг удавалось раздобыть. Частью это были непригодные вещи, мы откладывали их в сторону и только что разобрались с последней рождественской посылкой. Большой ящик стоял готовый к отправке. Нужно было успеть до того, как все ринутся посылать подарки. Ингеборг сказала, что займется этим сама. Как правило, мы помогали друг другу и ходили на товарную станцию вместе. Но в этот раз она заявила, что я не понадоблюсь. Ей помогут родственники. Она настаивала на этом. Я могу совершенно не беспокоиться.Уже потом я припомнила, что в тот вечер она вела себя как-то иначе. Когда я собралась домой, она пошла меня провожать. В этом не было ничего необычного. Но теперь она вдруг взяла меня под руку, крепко сжала ее и не отпускала всю дорогу. Мне подумалось, это должно что-то значить. Но, поскольку в остальном все было как всегда, я не стала об этом размышлять.Я помню, мне показалось, что она серьезней обычного. Торжественней, что ли. Как всегда, дойдя до крепостного моста, мы остановились попрощаться. Сняли варежки, и она взяла мои ладони в свои. Это был наш ритуал.– Черный! – сказала Ингеборг.– Черный! – повторила я.Это означало, что мы обещаем сдержать слово и быть на конфирмации в черных платьях.Она торопливо поцеловала меня в щеку и побежала домой.Я даже не оглянулась, чтобы посмотреть ей вслед.Я ничегошеньки не заподозрила.Когда на следующий день я пришла на урок катехизиса, ее в классе не оказалось, и учитель коротко сообщил нам, что Ингеборг на занятиях больше не будет: она уехала домой, в Портланд.Это было непостижимо. Как гром среди ясного неба.Лишь спустя несколько дней я нашла в своей парте маленький запечатанный конверт. Он лежал между страницами географического атласа. Что удивительно – рядом с картой Парижа – из всех возможных стран и городов! В конверте было письмо от Ингеборг, написанное, судя по всему, второпях.
«Берта! Дорогая подруга! Эти несколько строчек – на случай, если сегодня вечером, когда мы увидимся, мужество мне изменит. Я должна сказать тебе, что уезжаю домой, в Вестерботтен. Сейчас я в таком же замешательстве и недоумении, в каком, наверное, будешь и ты, когда узнаешь об этом. Но на то не моя воля, а Божья. Не будь я убеждена в этом, я бы ни за что не подчинилась – ведь ты это знаешь, правда? Большего я не могу тебе сказать. Мне горько оттого, что приходится покидать тебя без объяснений. Но это не значит, что я с тобой расстаюсь, ты не должна так думать. Я навсегда останусь твоей подругой и знаю, что ты всегда будешь моей. Вверим же наши судьбы Господу. Письма я писать не люблю, поэтому и не обещаю, что буду это делать. Да благословит тебя Господь. Прощай и будь счастлива. Навеки преданная тебе подруга, Ингеборг».
Я остолбенела. Ингеборг никогда не вернется. Это было ясно. Не знаю почему, но я не сделала ни единой попытки найти ее. Потеря с самого начала показалась такой безвозвратной, что мне это даже не пришло в голову.Но, как ни странно, я могла думать о ней без горечи. Я поверила в ее слова о том, что мы не расстаемся. Между нами образовалась как бы тайная связь. Словно в то время, что мы провели вместе, нам посчастливилось найти волшебный источник, из которого теперь я могла черпать силы.Я не размышляла о причине, из-за которой она исчезла. На то воля Божья, написала она. Во всяком случае, она так считала. Сама я не поняла ничего, но для меня это было неважно. Божья это воля или нет, главное, что Ингеборг я больше никогда не увижу. Единственное, что я могла сделать, это попытаться жить дальше – так, будто ничего не произошло.Я подолгу молилась за Ингеборг каждый вечер, и мне казалось, я чувствую, как она молится за меня. И в то же время мое религиозное рвение стало быстро убывать. Да и какой смысл был теперь в конфирмации, если Ингеборг не будет рядом?В школе после ее отъезда, как водится, поползли слухи.Повсюду шептались о том, что она ждет ребенка. Потому и уехала в такой спешке. Но в нашей школе всегда было так: чуть что – сразу ребенок.Объяснение не менялось из года в год, и я не думаю, чтобы кто-то действительно в это верил.Ингеборг забыли на удивление скоро.Пошел снег, наступила зима, начались праздники. После рождественских каникул, когда мы пришли в школу, о ней больше никто не говорил.Постепенно даже мои воспоминания стали тускнеть, я вспоминала об Ингеборг с грустью, но без особой тоски. Зато ощущение внутренней пустоты вернулось, и мало-помалу я снова начала думать о Каролине. ГЛАВА ЧЕРВЕРТАЯ Моему терпению пришел конец. Я просто обязана была выяснить, каким образом Каролина очутилась в Париже, с кем она там была. И почему она уехала из Замка Роз.Поразмыслив, я решила написать Акселю Торсону Управляющий в Замке Роз

. Он-то должен был знать. Но это было нелегко: ведь я понятия не имела, что могло произойти в замке. Возможно, Каролина просто сбежала оттуда. Или, может, ее разоблачили и выставили за дверь. К тому же нельзя было забывать, что она представлялась моим «братом», и возникал вопрос: неужто мне так мало о брате известно, что приходится спрашивать?Аксель Торсон обещал напомнить о себе, когда это «потребуется». То есть когда мать Арильда и Розильды, которую считали умершей, почувствует себя в силах открыться перед детьми. А до этого, как было сказано, я должна держаться в стороне.Стало быть, для письма к нему нужна причина. Но какая?С грехом пополам я решила эту головоломку. После вступительных фраз о здоровье, погоде и тому подобном я написала следующее:
«Карл в Париже – подумать только! Хотя чему тут удивляться! Это у девочек одни обязанности, а мальчики всегда делают что хотят. Мы получили от Карла кучу открыток, но ни одного письма, и боюсь, он забыл, что нужно дать свой адрес. Он, вероятно, считает, что достаточно послать открытку с видом улицы и поставить крестик у дома, где живешь. Так вот я и подумала: может, кто-то из вас знает сто адрес? И в таком случае не могли бы вы его дать? Дело не в том, что мы беспокоимся. Карл нигде не пропадет. Но как-то глупо, когда не можешь написать собственному брату».
Я положила письмо в конверт и отослала.В ожидании ответа я не находила себе места. Из Парижа открытки приходили что ни день, а из Замка Роз не было ни строчки. Я уж и в самом деле начала бояться, что Каролину разоблачили. В таком случае Аксель Торсон, скорее всего, мне не ответит, а обратится прямо к моим родителям, и эта безобразная история выйдет наружу. Родители узнают, что за обманщица у них дочь.Все это мучительно долгое время почтальон был самым важным человеком в моей жизни. Мне приходилось следить за тем, какие письма получают родители, сторожить у почтового ящика всякий раз, когда приносили почту. Ох, как это было тяжело! Я довела себя до того, что стоило мне завидеть почтальона, как сердце начинало бешено колотиться… Время шло, приближалось Рождество. А письмо все не приходило!Утро выдалось чудесное. Ветра не было, медленно падал снег. Снежинки мерцали в мягком свете, льющемся от газовых фонарей. Тишина стояла полная, не слышно было даже собственных шагов. Все дышало покоем. Мы читали в школе утреннюю молитву, на партах горели свечи. А меня терзала тревога. Каким оно будет, это Рождество?Так долго тянуть с ответом – это не похоже на Акселя Торсона. С его-то обязательностью… Да и требовалось от него всего одна строчка – сказать мне, есть у него адрес или нет. Значит, что-то все же произошло! Наверное, нас разоблачили, но Аксель не решается написать. Характер у него миролюбивый, и не в его привычках затевать скандалы. С другой стороны, как человек чести он наверняка счел бы своим долгом так или иначе поставить моих родителей в известность. Поэтому, когда придет письмо, я должна перехватить его любой ценой.Теперь до меня дошло, что имела в виду Каролина. Она говорила: то, что я тайная дочь твоего отца, касается не только нас двоих, но и всей семьи. И эта история, разумеется, тоже станет известной. Пошатнется одна карта – рушится весь домик. Потянешь за одну ложь – размотается весь клубок. Вот в чем дело.Словом, я приготовилась к худшему. И мне даже поделиться было не с кем. Ах, если бы со мной была Ингеборг! Она единственная, кому бы я смогла об этом рассказать. Она бы выслушала и поняла меня как никто другой.От одной только мысли о ней мне стало легче. Да, я это чувствовала: где бы она ни находилась, она не забыла обо мне. Порой я почти физически ощущала, что она здесь, рядом. И все эти дни ее незримое присутствие придавало мне силы. Не знаю, как бы я справилась, если бы не думала об Ингеборг. Вот, значит, какой крепкой была наша дружба! Она творила чудеса. Мне удавалось выглядеть спокойной – при том, что в душе царил кромешный ад.Дома все говорило о приближении Рождества. Запах пряного печенья и шафрана, генеральная уборка, секретничанье с подарками, маканые свечи При таком способе изготовления свечей фитиль неоднократно опускают (обмакивают) в горячий воск, пока свечи не приобретут необходимую толщину

, всеобщая радостная суета… Никто и не догадывался, что в любой момент может разразиться катастрофа.И вот оно пришло, это письмо…Но не маме с папой, а мне! Аксель Торсон просил прощения за задержку: он был в Стокгольме, по делам. В спокойном и дружеском тоне он сообщал, что Карл уехал в Париж вместе с Арильдом и Розильдой, которые должны встретиться со своим отцом. Максимилиам Фальк аф Стеншерна получил отпуск на несколько недель Из армии

, и хотел провести это время с детьми. Он снял для них небольшие «апартаменты» на маленькой улочке рядом с Булонским лесом – и вот их адрес.По многим причинам эта поездка оказалась весьма кстати, и не в последнюю очередь из-за «несчастной особы, которая, как я надеюсь, скоро сможет воссоединиться со своей семьей». Аксель намекал на Лидию Фальк аф Стеншерна Жена Максимилиама; мать Арильда и Розильды, которая исчезла. Все считали ее умершей, но Берта узнала от Акселя, что она жива

.Кое-что меня удивило. Аксель писал, что София Фальк аф Стеншерна, вдова Вольфганга, брата Максимилиама, поехала во Францию вместе со всеми. Но, как я поняла из разговоров с Верой Торсон, эту даму не особенно любили. Муж Софии погиб при катастрофе «Титаника», и теперь она жила одна в небольшой усадьбе поблизости от Замка Роз. Овдовев, она вдруг решила, что должна стать хозяйкой замка, поскольку ее муж был старшим из братьев. Вольфганг, в свое время занимавшийся коммерцией, обанкротился и продал свою часть имения Максимилиаму, младшему брату.Поводом для поездки был, конечно, еще и недуг Розильды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36