Ко мне домой они соваться не смеют.
– Где он, кстати, находится, этот дом? – Фадир посмотрел по сторонам, ища что-нибудь наподобие карты. С дикарскими амулетами, вплетенными в рыжие косы, он мало подходил к этой ученой обители, однако ему такой облик нравился. Много человеческих жизней прошло с тех пор, как он по праву именовался варваром, но от некоторых вещей отказаться трудно.
– Какая разница где? Ты нашел меня, я позволил тебе войти – так садись и рассказывай, что тебя привело ко мне. – Рамирус указал на пару кожаных кресел у стола красного дерева. Стол был завален книгами и манускриптами, как будто магистра прервали посреди ученых трудов. – Из угощения сам себе наколдуй что хочешь. – Рамирус повел рукой, и в ней появился бокал с красным вином. – Будь как дома.
«Ага, стану я тратить у тебя Силу почем зря», – с раздражением подумал Фадир, хотя по магистерским меркам Рамирус, надо сказать, вел себя очень гостеприимно.
Гость опустился в скрипнувшее под ним кресло и наколдовал-таки себе кружку эля, не считаясь с затратами. Кружка из вощеной кожи больше годилась для сельской таверны, чем для этой изысканной комнаты, и Фадир надеялся задеть ею хозяина за живое.
– Я слышал, ты больше не ищешь себе покровителя, – начал он. – Это правда или так, слухи?
– А у тебя, я слышал, завелась привычка совать нос в чужие дела. Правда ли это?
Фадир вздохнул и решил, что со светской беседой на этом можно покончить.
Он поставил кружку на стол – колдовской сквознячок как раз вовремя сдул бумаги с нужного места – и сказал без дальнейших проволочек:
– Пожиратели душ вернулись.
Рука Рамируса, собравшаяся поднести бокал ко рту, застыла на полдороге.
– А Дантен сошел с ума.
– Дантен всегда был сумасшедшим. Рассказывай про пожирателей душ.
И Фадир рассказал все, от начала и до конца. Про колдуна Антуаса, пришедшего в Санкару, про учиненный ему допрос, про бойню в Кориалусе, про гнездо, про догадки Коливара… все как есть. Рамирус слушал молча и за все время сделал только одно движение: выронив свой бокал, тут же растаявший в воздухе, сложил пальцы домиком. Его седые брови сошлись над глазами, наполнившимися каким-то нечеловеческим холодом.
Дослушав до конца, он промолвил тихо:
– Коливар всегда был горазд выдумывать фантастические истории…
– Не смейся над тем, чего не знаешь. Я был там и видел все собственными глазами.
– Я не договорил, – жестом остановил его седовласый магистр. – Несмотря на его фантазии, он смыслит в этих делах больше всех на свете.
– Стало быть, ты ему веришь.
– Когда речь идет об этих созданиях, ни один человек лгать не станет. Даже Коливар, – с недоброй улыбкой проговорил Рамирус.
Он снова подошел к окну и долго стоял там, глядя на поврежденный сад.
– У них есть союзники среди людей, Рамирус, – произнес Фадир, – и Дантен, возможно, один из них.
Рамирус ничего не ответил.
– Мы предполагаем, если бы он понял, что такое на самом деле пожиратели душ, то впредь бы держался от них подальше. – Седой магистр по-прежнему молчал. – Коливар говорит, ты единственный, кто способен взять его в оборот.
– «Взять в оборот» Дантена – дело нехитрое. Но наш Закон запрещает трогать его, пока один из нас состоит у него на службе. Так чего же ты от меня хочешь? Чтобы я пришел к нему и предложил свой совет? Или цветы ему послал в колдовской обертке, чтобы он смягчился и подобрел? Дантен – не знающий жалости негодяй, и нужно ему только одно: власть. Явись к нему пожиратель душ – можно не сомневаться, он первым делом прикинет, как этого пожирателя лучше использовать. Если кто из смертных на такое способен, так это Дантен Аурелий.
– Но должен же он понимать, что возращение подобных существ ставит под угрозу весь мир…
– А он не рассчитывает дожить до самого худшего. В этом благо и проклятие смертных, не так ли? Какое дело Дантену до того, что лет через пятьсот кому-то снова придется сражаться с чудовищами? – Рамирус обратил к гостю страшные, почерневшие внезапно глаза. – Если эти чудовища помогут ему укрепить свою империю прямо сейчас, пусть о дальнейшем беспокоятся грядущие поколения.
– Ты правда так думаешь? Ведь завоевателям вроде Дантена далеко не все равно, какое наследство они оставят после себя. Ты говоришь мне, что этот король не такой, что будущее для него пустой звук, что он готов променять мир, в котором будет править его родной сын, на преходящие воинские успехи. Я убежден, что ты знаешь Дантена лучше других магистров, и потому принимаю на веру твои слова, хотя мой опыт общения с иными правителями говорит мне обратное.
– Ты прав, – признал после долгого молчания Рамирус. – Тот Дантен, которого я помню, никогда бы не пошел на такую сделку. Его остановила бы даже не цена, а понимание того, что столь огромной и злой силой, какой слывут пожиратели душ, управлять невозможно. Много можно сказать о Дантене Аурелий, но быть полновластным хозяином положения для него важнее всего.
– Похоже, бразды правления ускользают из его рук, – заметил Фадир, на что Рамирус опять промолчал. – Его приближенные говорят, что он становится все более вспыльчивым. Самые невинные причины вызывают у него припадки буйного гнева. Союзники шепчутся о том, что королем теперь управляют каприз и чувство, а не здравый рассудок, и боятся, что это влияет на трезвость его суждений. Он даже собственную семью не оставляет в покое. – Заметив, что Рамирус напрягся при этих словах, Фадир сделал паузу, чтобы дать ему высказаться, но тот упорно молчал. – Разве нельзя допустить, что в подобном состоянии ума Дантен способен на самые невероятные вещи? Например, пересечь черту между честолюбием и безответственностью.
Рамирус скривился, словно от боли, и сказал:
– Я слышал об этом. Слышал от человека, который не стал бы мне лгать. Все верно. Дантен меняется на глазах, и не в лучшую сторону.
– Что можно предпринять по этому поводу?
– Ничего. Мы говорим о Дантене Аурелии. И у него теперь новый магистр, поэтому мы по Закону не можем использовать магию против этого короля. Не сказать, чтобы этот наш Закон вызывал во мне теплые чувства, но я хорошо понимаю, для чего он был принят. Поэтому я хотел бы спросить, что ты, собственно, предлагаешь.
– Его королевский магистр должен, конечно же, понимать всю опасность союза с чудовищами.
– Почему должен? Когда те правили миром, магистров на земле еще не было. Мы, как и смертные, знаем об икетах по легендам и песням, сложенным долгое время спустя после их исчезновения. Рассказывать о них в пору их расцвета люди не смели. Магистру, правда, все равно следовало бы понимать что к чему. И если Дантен как-то поддерживает икетов, пусть даже без своего ведома, это плохо, из рук вон плохо.
– Так ты согласен помочь?
– Помочь – в чем? – резко спросил Рамирус.
– Коливар полагает, что Дантен изменил бы свой образ действий, если бы мог взглянуть на картину более широко.
– Коливар глуп. Никто не заставит Дантена изменить его «образ действий». – Рамирус снова сел, поглаживая резной подлокотник кресла, словно руку любовницы. – Были когда-то три человека, способных говорить Дантену правду, не рискуя вызвать его гнев. Одним из них был я, но теперь Дантен по известным нам обоим причинам меня слушать не станет. Второй была его жена Гвинофар, но их с королем отношения тоже, скажем так… изменились. Теперь и она бессильна.
– А третий?
– Третьим был принц Андован. Одни боги знают, почему Дантен так ценил его мнение, но он ценил. Быть может, причина в том, что юноша не особенно рвался к власти, и отец его соперником не считал. Быть может, просто потому, что у Андована были глаза его матери. Кто знает, какие чувства правят сердцем тирана? Принц, не желающий сесть на отцовский трон, может говорить совершенно искренне, не боясь, что в его словах станут искать тайный мотив.
– Андован – это тот, что умер?
– Тот самый. Все прочие сыновья, не исключая безумного отшельника Сальватора, лелеют подозрительные для отца замыслы. Они могут неделю талдычить о страшных пожирателях душ, но Дантен услышит в этом лишь эхо их личных амбиций. И сделает как раз обратное тому, что они насоветуют. Ты уж прости, Фадир. Я знаю, ты искал не такого ответа, но другого я дать не могу.
– И совет Дантену тоже некому дать.
– Некому, кроме этого Костаса. И я подозреваю… – Рамирус осекся, не закончив мысли.
– Подозреваешь – что?
Рамирус снова надолго умолк. Если на одной чаше его весов лежала сейчас магистерская любовь к тайнам, а на другой – необходимость сотрудничества, Фадиру оставалось только ждать, какое он примет решение.
– Когда-то я ставил опыты, – заговорил наконец Рамирус, – выясняя, как влияет магия на разум смертных. Когда мы подчиняем мысли человека своим желаниям, меняется ли он и в чем-то другом? Хорошо известно, что ошибка в подобных делах может стоить объекту рассудка, но есть ли менее разительные перемены, которые настают постепенно и ускользают от нашего внимания? Мои опыты дали утвердительный ответ на эти вопросы. Со временем естественные преграды в душе человека слабеют, и он начинает воспринимать от своего повелителя не только простые приказы. Он может приобрести какие-то свойства самого чародея… нечто вроде духовного заражения. Я проделал тогда грандиозный труд – и, как ты, полагаю, согласишься, весьма полезный.
Фадир онемел. Неужели Рамирус только что поделился с ним знанием, которое может дать ему преимущество над другими магистрами? Если так, то это неслыханно. Магистры – прежде всего соперники, а потом уже все остальное.
«Вот мера того, сколь серьезной находит он эту задачу, – с дрожью подумал Фадир. – Каких крайностей потребует от нас борьба с этой новой угрозой».
– По-твоему, Дантен страдает от избытка магических манипуляций? И мнимое безумие короля происходит от того, что его разумом играет кто-то другой?
– Ты понял не совсем верно, брат мой, – сверкнул глазами Рамирус. – Костас – не причина его безумия. Костас и есть безумие.
Он вернулся к окну. Заходящее солнце светило сквозь прожженные в лабиринте дыры.
– Остается вопрос: как намерен Коливар справиться с магистром, вышедшим за пределы разума, и успешно догоняющим его королем, не нарушая Закона, который сковывает нас всех?

Глава 36

Девушка, она же мальчик, она же богиня – обыкновенная ведьма.
Странно, как Андован не догадался об этом раньше. Как еще объяснить уверенность, с которой она пообещала пристроить его в караван Нетандо, – точно знала, что ее просьбе никто не откажет? Кто еще может быть в этом уверен, если не ведьма? Разве что знатная дама, но не похоже, что в Лианне течет благородная кровь – хотя гордость, которую она выказывает порой, не уступает гордости самих Аурелиев.
Вышло, правда, не совсем ловко, когда она впервые заговорила о нем с Нетандо. Отказ Андована сообщить какие-либо сведения о себе благоприятному решению не способствовал. Ни одному уважающему себя купцу не понравилась бы такая скрытность. Конкуренты всегда норовят подсунуть тебе шпиона, а о соглядатае, засланном разбойниками, и подумать-то страшно. Однако Нетандо, поломавшись для порядка, все же взял Андована к себе. Только ведьме такое под силу.
Между тем Андован стал задумываться об этом лишь к концу долгого первого дня. Он подрядился служить разведчиком, что отвечало его природным дарованиям, и почти все время ехал далеко впереди каравана. Познакомиться поближе с той, кого он нарек Лианной, не было никакой возможности.
Большой караван представлял собой товарищество двух торговых людей – Нетандо и южанина Урсти, чьи пряности насыщали воздух самыми разнообразными ароматами. Чернокожие воины Нетандо на вид были способны не просто победить, но и загрызть любого врага, охранники Урсти сидели на козлах, притворяясь простыми рабочими, везущими дерево или камень. Обманутые этим злодеи, напав на караван, оказались бы в западне. Стратегия Нетандо, рассчитанная на устрашение, явно шла вразрез с замыслом другого купца.
Андован удивлялся, как два таких разных человека согласились путешествовать вместе, но караван шел в горы, местность заведомо опасную, и всякий лишний боец стоил того, чтобы закрыть глаза на мелкие разногласия. Воровские шайки бесчинствовали повсюду, а уж на извилистых горных дорогах путникам приходилось быть осторожными вдвойне. Не будь у Нетандо с Урсти намерения закупить товары, доступные только здесь, они бы вовсе этим путем не поехали.
Так или иначе, в первый день Андован и другие разведчики зорко высматривали, не покажется ли где неприятель. Для Андована, учитывая его нездоровье, это был изнурительный труд, тем более что он никому не хотел показывать своей слабости. Зато его охотничьи навыки здесь развернулись в полную силу. Содранная кора и взрытая земля, говорившие его спутникам лишь о том, что кто-то здесь побывал, многое открывали ему.
Пока что обходилось без происшествий, и все человеческие следы, попадавшиеся им, были старые. Быть может, это богиня Лианна хранила его?
Лианне-ведьме он не все рассказал о ее тезке – но, возможно, девушка и без него знала этот миф. Каждую весну Лианна сходит на землю, чтобы сразиться со своим единокровным братом Умбаром, который правит миром в зимние месяцы. Когда они бьются, сама земля содрогается, а лед, которым Умбар сковал реки, ломается, и вода уносит его. Но полной победы Лианна добивается лишь после того, как соблазнит своего брата; жар их страсти согревает холодную землю и открывает дорогу лету.
Андован подозревал в глубине души, что зимний бог давно уже смирился с неизбежностью поражения и ведет свою войну лишь ради этой заключительной стадии, но сейчас принца куда больше занимала другая Лианна, смертная.
Она завладела его мыслями с первой же встречи, а когда Нетандо проговорился, что она умеет колдовать, одержимость Андована стала втрое сильней. Кто она и зачем присоединилась к этому каравану? Сначала он думал, что она как-то связана с его болезнью, но потом разуверился в этом. Будь так, чары Коливара непременно дали бы ему знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51