Она отчаянно покраснела. Покосилась в сторону постели.
– А вот это вы бросьте, – сказал Данил. – Женщина вы, скажем прямо, очаровательная, а во мне голубого только и есть, что куртка, но не собираюсь я вас насильно укладывать, право… Болтовня все насчет наших нравов. Меня другое в данный момент интересует… Куда вы его засунули? Под ванну куда-нибудь, а? «Книги» пресловутые, из-за которых чемодан-де мне руку и оттягивал…
Марина сидела с видом провалившейся разведчицы, достаточно умной, чтобы не выдавать свой откопанный гестаповцами парашют за оконную занавеску.
– В общем-то я и без вашего с Юлией разговора доискался уже, что Будд в музее было два, – сказал Данил. – И вынесли вы обоих, звезда моя… Второго тоже распечатали?
– Нет, – сказала она, все еще заливаясь румянцем. – Юлия сказала, что найденного в первом вполне достаточно, полностью завершенный текст… Конечно, неудобно вышло…
– Да господи, ни в чем я вас не упрекаю, с чего бы мне вдруг? – сказал Данил примирительно. – Я бы на вашем месте тоже не доверял… Вот только получилось у вас совершенно по-детски. Я же говорю, это не ваши игры, у вас в таких ни навыка, ни, честно скажем, возможностей… Ну, несите уж.
Она осталась сидеть. Спросила, опустив глаза:
– Получается, я, как пишут в романах, целиком и полностью в ваших руках?
– Получается, – сказал Данил. – Только я бы на вашем месте не комплексовал и не переживал. Есть руки и похуже, успели уже убедиться…
– Скажите честно. Я хоть что-то получу? По-моему, вас на моем месте этот вопрос тоже заботил бы до чрезвычайности. Поживите-ка на музейную зарплату…
– Вопрос, конечно, резонный, – сказал Данил, подумав. – И отвечу я вам совершенно честно. Вы мне все равно нужны. Чтобы я мог контролировать Юлию, если она вздумает вилять – будут еще нюансы и сложности, как без них в таком деле… Убивать вас никто не будет, мы не «Коза ностра», да и смысла нет… Будь вы торговым посредником, получили бы на приличной сделке процентов пять. Столько я и намерен вам предложить. Поймите, ведь ваш личный вклад, минимальнейший. Нужно еще найти и взять – а это, ручаюсь, та еще работка…
– А сколько это – пять процентов?
– Ну, мы же не видели еще клада, мы, честно говоря, до конца и не уверены… В любом случае – миллионы. И миллионы. Признаюсь, мне не хочется сдавать все государству. Я лучше продам сам.
– А вас не поймают? – спросила она с искренней тревогой.
– Постараюсь, чтобы не поймали. До сих пор не ловили как-то…
– Это и называется – бизнес?
– Это называется – плоды перестройки, – сказал Данил. – Ну, несите товарища Гаутаму…
Она и в самом деле направилась в ванную. Данил повертел в руках тяжелого, как пара кирпичей, загадочно ухмылявшегося толстячка, потряс, приблизив ухо – нет, ничего не стучало, не болталось.
– Если все, как с первым, там пергаментный свиток, обложенный чем-то вроде ваты, – сказала Марина. – Вата набита очень туго…
– А он не рассыплется?
– Нет. Пергамент – вещь прочная, да и пролежал без доступа воздуха…
– Долго, как по-вашему?
– Лет пятьсот.
– Ого! – сказал Данил. – Вообще-то лет пятьсот назад у нас тут ничего интересного и не происходило… Ермак еще не нагрянул.
– Зато постоянно вторгались маньчжуры. Потому-то местные племена, кстати, моментально и пошли в московские подъясачные. Сказания твердят – кровь рекой текла… Маньчжуры гребли все под метелку, были основания прятать и хранить места в глубокой тайне. Если только оставались в живых те, кто помнил и знал… Статуэтка, правда, изготовлена не у нас, здесь практически не было буддистов, одни язычники. Юго-восточнее, по направлению к Байкалу… Она принадлежит к так называемой «школе Дугаржап-Мэнкэ» – по названию одного из дацанов… а может, имени мастера. До сих пор не установлено точно.
– Но ведь этак и клад окажется черт знает у какого черта на куличках? – спросил Данил. – Вы не задумывались? Тогда придется еще труднее…
– Юлия сказала – «это у нас».
– Юлия, Юлия… – проворчал Данил. – Вечно этот припев. Думаете, она позвонит, как обещала?
– Очень хочется думать… – сказала Марина с ноткой колебания. – Одно я определенно поняла, вы-то наверняка не уловили, – она уже покинула ту квартиру, где была вчера, где-то скрывается… А ваш… коммутатор может определить, откуда звонили?
– Не в случае с межгородом, – пожал плечами Данил. – Попробуем что-нибудь придумать, но сомневаюсь…
– Это повышает мои шансы? – глянула она вполне кокетливо. – Вы ведь сами говорите, что я – единственное звено…
– А если – не единственное? – резонно спросил Данил. – Если она к тому же свалится нам на голову с целой шайкой москвичей, тоже жаждущих процента?
– Вряд ли она доверится кому-то в столице, – серьезно сказала Марина. – Вот там-то гораздо больше шансов оказаться лишней у стола. Нам, как старым знакомым, она доверяет больше хотя бы потому, что прекрасно изучила и хорошо представляет, чего от нас ждать…
– А вы, я смотрю, обладаете толикой здорового цинизма? – хмыкнул Данил.
– Время такое, – в тон ему ответила Марина.
– Ну да, всегда время виновато… – пробормотал Данил под нос. – Ладно, я пошел в гараж. Там есть хорошая мастерская, а мне вопросов задавать не принято. Вас не коробит, что вскрытие будет произведено в столь антинаучных условиях?
– Ох, после того как ребята черт знает где вскрывали первую… Вы покажете, если что-то найдется?
– Непременно.
– Можно, я немного пока выпью?
– Бога ради, – сказал он. – Только не увлекайтесь, вдруг мне потребуется консультация…

…Пока басовито гудел станок и повизгивал металл по металлу, он стоял в сторонке, у окна. Любопытство было какое-то ленивое, вторичное, что ли.
– Готово, – сказал механик.
Данил обернулся. Парень держал Будду основанием вверх, как вазу – и там, чуть пониже среза, виднелся плотный сероватый ком, туго вбитый в пустотелое туловище творца учения о нирване.
– Благодарю, – сказал Данил. – И забыть начисто…
Он так и нес статуэтку до коттеджа, в той же позиции, зажав под мышкой срезанный бронзовый кружок. Пытался вспомнить по дороге имена каких-то исторических личностей или названия городов, связанных с этими местами в пятнадцатом веке, но, как ни изощрялся, не вспомнил. Потому что, кажется, так ничего об этом и не читал. И не смог бы сказать точно, были ли здесь или возле Байкала какие-то города.
Марина встретила его любопытно-хмельным взглядом. Успела уже «усидеть» полбутылки ликера – и на сей раз не озаботилась возней с юбкой, так что Данил, предвидя кое-что наперед, иронически хмыкнул. Про себя, конечно. Ножки безусловно заслуживали внимания – а вот прямолинейная женская логика, незамысловатая, как гребешок, заслуживала лишь сожаления. Ну да, уже не две, а три пуговички расстегнуты…
– Цирковой номер, – сказал он, садясь и устраивая Будду меж колен. – Чем бы нам… ага.
Подцепил этот ком, и в самом деле оказавшийся чем-то вроде плотной ваты, вилкой и лезвием собственного перочинного ножика. Легонько потянул, примеряясь. Ком выскочил легко. Марина чихнула, смешно морща нос. Ему самому явственно щекотал ноздри сухой и летучий запах – то ли пыли, то ли кожи. Теми же археологическими орудиями осторожно развернул слежавшуюся вату. Обнаружился сероватый сверток толщиной с граненый стакан.
– Пергамент? – спросил он.
– Ага. Бумаги здесь делать не умели, а папируса не было. – Марина почти касалась его щеки своей, так что Данил чувствовал свежий запах ее кожи. – Разворачивайте, не бойтесь, там был точно такой же, и он выдержал…
Он осторожно отогнул краешек. Пергамент и в самом деле не собирался рассыпаться в прах – но так и норовил свернуться назад, в более привычную за столетия позицию. Данил крепче сжал пальцы.
Черные строчки выведены аккуратно, но буквы совершенно незнакомые, напоминавшие то ли пляшущих брейк муравьев, то ли обрывки паутины.
– Ну да, тайджиутский, как и в первом тексте… – Марина заглядывала ему через, плечо. – По-моему, и текст тот же – я столько на него таращилась… Но не ручаюсь.
– М-да, я бы тоже не ручался, – с сомнением покачал головой Данил, пытаясь сообразить, в чем заключаются различия меж иероглифами, и уловить какую-то систему. Но все эти закорючки выглядели одинаковыми. – Это слова или буквы?
– Помесь букв со слоговым письмом.
– Вы так-таки ничего и не понимаете?
Марина покачала головой:
– Я изучала только древнехягасский, и то, каюсь, скверно. – Ткнула пальчиком с ярко-красным ногтем. – По-моему, это означает «конь». Юлия показывала, – озорно блеснула глазами. – А в иных случаях – еще и «мужскую силу»…
Отняла палец, и загадочный знак тут же стал неотличим от прочих, затерявшись среди них. Чуть закинула голову, прикрыла глаза, полуоткрыла губы и откровенно ждала ответного хода. Данил усмехнулся и, перехватив левой рукой искавшую его плечо ладонь, прошептал ей на ухо, чувствуя, признаться, некое электрическое мельтешение в крови:
– Думаешь, это увеличит процент?
– Я не блядь, – жарко прошептала она в ответ. – Просто хочется. Все как в кино, – перехватила-таки его руку и уверенно повела вверх по гладкому бедру. – И никаких тихих пристаней, надоело, когда тебя вместо жилетки держат…
Данил неловко расстегивал крепление кобуры – она вечно мешала в столь непредвиденных ситуациях. Впрочем, не такая уж неожиданная ситуация и была – женщины весьма стереотипны, если речь заходит о закреплении договоров… Справился наконец с подпружиненной скобой и, не глядя, кинул кобуру подальше на широкую постель. В конце концов он был живым человеком и тоже жаждал отвлечься от сложностей. И, снимая с нее платье, стягивая невесомые трусики, боялся одного – вдруг запищит рация, случалось ей взвывать некстати…
Глава третья
Мой друг уехал в Магадан, снимите шляпу…
Он сидел в уголке аппаратной, забившись поглубже меж полированным стеллажом и стеной, чтобы не торчать над душой у радиста. Но радист все равно то и дело оглядывался на него, виновато пожимал плечами.
«Леший» не подал в девять утра «три семерки». Вообще не вышел на связь, чего не случалось не только на памяти Данила, но и за все время существования левого платинового прииска.
«Заимка» молчала. Несмотря на то что в дополнение к личной рации Самура там была запасная, проверявшаяся ежедневно. Вызывать их самих было бы бессмысленно, рация «заимки» никогда не работала на прием…
Курил он уже беспрестанно. Конечно, оставались уютные естественные объяснения – землетрясение, паводок, приступ скарлатины, все одновременно отравились колбасой. Напал снежный человек или вылезший из речки Беди заблудившийся динозавр. Упал метеорит. Загорелась тайга. И прочее – читайте сборник «Антология таинственных случаев» с любой страницы…
До половины десятого он старался внушить себе, что молчание «Лешего» никак не связано с последними событиями. Самур мог подвернуть ногу, забредя ненароком далеко от прииска, по глупой случайности не взял с собой оружия, не смог выстрелом подать сигнал бедствия, и товарищи по работе (никто из которых не имеет права лезть к рации в отсутствие бригадира) отправились его искать…
Одно немаловажное уточнение: Самур н и к о г д а не уходил с прииска. А в те дни, когда он уезжал в Шантарск, на рацию получал право сесть доверенный. Тот же доверенный, кстати, случись с Самуром что-то непредвиденное, просто обязан был выйти на связь и дать «три девятки». У него был свой заместитель, а у того – свой, и так далее, по цепочке…
В десять Данил уже просто курил, не строя версий. Радист представления не имел, отчего «три семерки» от «Лешего» так важны – он просто-напросто знал, что от абонента с этим позывным в с е г д а, что ни день, поступают в девять утра «три семерки». А сегодня их не поступило. Поневоле станешь дергаться…
В пять минут одиннадцатого Данил решительно поднял его со стула повелительным жестом, сел, нацепил наушники и распорядился:
– Вызывай «Марала».
Радист, неуклюже изогнувшись рядом, принялся вызывать.
«Марал», личный контакт Данила, год назад осел в деревне Чарушниково, купил дом, выходивший тремя окнами на единственную дорогу, по которой из села могли проехать машины к Беде, и занялся довольно нехитрым делом – сидел и ждал. У моря погоды. Больше ничего в его обязанности не входило – жить себе и немедленно сообщать, если в окрестностях начнется подозрительное шевеление, и в случае такового подать Самуру сигнал тревоги по «Всплеску», крошке-рации одноразового действия. «Марал» был вертухаем в отставке, всю жизнь мечтал доживать век в деревне и оттого своими обязанностями не тяготился ничуть (да к тому же из-за каких-то загадочных свойств организма спал часа по три в сутки, чутко, как собака). Данил в свое время побывал там и убедился, что дело у бывшего «сапога» поставлено на совесть – поперек узкой, стиснутой соснами однопутки тот положил стокилограммовую тракторную борону, и при малейшем шевелении около нее посторонних во дворе оживал злющий цепной кобель, способный лаем поднять мертвого. Односельчане, считавшие новопоселенца бывшим начальником охраны какого-то засекреченного космодрома (Данил сам пустил эту фишку, выпив с мужиками на бревнах у магазина), отнеслись ко всему как к милому безобидному чудачеству малость свихнувшегося на строгой секретной работе мужика, прозвав его «комендантом Беди». В деревне весьма терпимы к чудачествам, если только они безобидные. А посторонние в ту сторону, к Беде, и не ездили – охотники и шишкобои привыкли отправляться пешком, геологи давно не наведывались…
В наушниках затрещало.
– «Марал», говорит «Марал».
– Это Кирилл, – сказал Данил.
После короткого молчания поинтересовались:
– Начальник, точно вы?
– Лампадка у тебя белая, с красными точками, – сказал Данил.
– Точно, – хехекнул «Марал». – Что стряслось?
– У вас спокойно?
– Спокойней некуда. Даже ветра нету. Борона как валялась, так и валяется, Левко дрыхнет в конуре, а по небу ничего не жужжало… У соседа с нашего конца «Ниву» угнали, так и не нашли пока, но это ж не по вашей части… А так все тихо.
1 2 3 4 5 6