– Он, наверное, однажды пятнадцать суток отсидел и забурел с тех пор, – поддакнул Гусь.
– Я таких, как ты, сявка подзаборная, бушлатом гонял, – Гриневский побледнел, но говорил спокойно. Угрожающе спокойно. – А вы, петушки поднарные…
– А ну сел на место, парашник! – внезапно взвизгнул Ловкий, вытягивая руку с пистолетом.
– Как ты меня назвал? – Таксист сделал шаг в сторону Ловкого.
Прогремел выстрел. Пуля пробила доску ящика, над которым возвышался Гриневский и ушла в половые доски. В вагоне кисло запахло порохом.
– В следующий раз возьму выше, – пообещал Ловкий.
– Он всадит, – подтвердил Карташ, повернувшись к Петру. А сам подумал, что ох как не ко времени Гриневский завелся, лучше бы им атаковать этих уродов из засады, каковой являлись личины трусоватых караульщиков. Тогда у них имелся бы в запасе эффект внезапности…
– Сядь, Гриня, слушайся его, может, все и обойдется, – все-таки Алексей решил и дальше разыгрывать трусоватого караульщика. Пусть думают, что только этот высокий скуластый парень с коротким бобриком на голове такой храбрый и бывалый, а остальные тихи и неопасны. Ему вдруг пришло в голову, что есть смысл усилить свой образ, изобразить этакого полицая, который предает своих и изо всех сил пытается задобрить победителей, чтобы заслужить лучшую долю. Глядишь, на него станут обращать поменьше внимания.
– Я понимаю, это ваша территория, проезд через нее платный, – он заговорил торопливо, проглатывая слова. – Мы вам заплатим. Конечно. Я сейчас отдам наши деньги, у нас, правда, немного осталось, но все-таки. Я принесу?
– Не отлипай от своего ящика, сява, а то получишь пулю раньше своего борзого корешка, – и на этот трюк не купился Ловкий. – Ну-ка, глянь там, на досках, Шаповал! Чего-то этот борзый туда намыливался, теперь и этот бздливый туда же навострился… Наверное, там у них берданка пылится. Или ракетница.
Шаповал, переваливаясь с боку на бок, поплелся к нарам. И естественно быстро нашарил там лежащий в открытую пистолет системы «Глок».
– Гляди, братва, чего у них тут! – издали показал находку Шаповал.
– Может, они не врут, Крест, что в серьезном деле? – забеспокоился Гусь.
Вот и выяснилось, что Ловкого в его шайке кличут Крестом.
– А наплевать, – зато Ловкого-Креста ничто не могло обеспокоить. – Да не бэ, Гусяра, были б они в самом деле серьезные, нас предупредили бы заранее.
– И то верно, – Гусь сразу успокоился.
Шаповал-Кабанчик и не стал проводить углубленный обыск, тряхнул остальные шмотки, заглянул для порядка под поролоновый матрас и отошел. А вот если бы он поискал как следует, то не было б границ его удивлению, когда б у вагонных караульщиков обнаружился целый арсенал... Но лень и комплекция помешала Шаповалу заглянуть под ворох тряпья под нарами.
В этот момент вздрогнули сочленения и от головы к хвосту состава прокатилась волна лязга и грохота – вопреки ожиданиям, поезд простоял в городишке недолго. От неожиданного толчка деревенского вида хлопчик по кличке Рябой завалился на кучу угля, под которой терпеливо ждала своего часа платина. Остальные на ногах удержались.
– Теперь я вам распишу ситуацию, – Ловкий водил рукоятью «ТТ» по ладони. – Ваша жизнь – в вашем примерном поведении. Вы перед нами кругом виноваты. Дела проворачиваете на нашей поляне без спросу. Разъезжаете тут со стволом. А кабы шмальнули кого? Мусора стали бы на нас мокруху вешать, да?. Короче, за эти дела ответ держать надо. Наказание я назначаю такое... – провинциальный атаман выдержал прям-таки мхатовскую паузу и показал стволом пистолета на Машу. – Вот она. Она заплатит за вас. Бикса симпотная, холеная, нам годится. Сразу видать, студентка. Рябому так вообще царский подарок, он таких никогда и не пробовал. Ему только шмары давали, да и те соглашались лишь за бутылку, не за просто так. Правда, его номер будет четвертый, но и он не в обиде. Не в обиде, Рябой?
И Карташ понял, чего ждал Ловкий, почему тянул, почему ничего до этого момента не предпринимал. Карташ явственно увидел, как станут разворачиваться события дальше. Их, Гриневского и Карташа, будут убивать. Стоит поезду выбраться за пределы города, как их сбросят. Видимо, имеется по ходу движения подходящее местечко, где прыжок из поезда – а особенно совершенный не по своей воле – означает смерть. Например, мост через каменистую речушку, глубокий овраг... да какая разница, что там может быть! Да просто под колеса могут кинуть, главное – сделать все за городом, чтоб не скоро нашли. Свидетели этим ублюдкам не нужны. Да и с Машей, когда натешатся вволю, поступят точно так же. Пусть потом следствие станет гадать, чьи это трупы нарисовались, да как тела оказались здесь, катались ли ребятки на крышах в поисках экстремальных наслаждений, или это бичи, повздорившие на узкой площадке товарного вагона и поскидывавшие друг друга…
Значит, нельзя, ни в коем случае нельзя доводить дело до пересечения составом черты города…
– Рябой лыбится, значит, не в обиде, – продолжал заливаться соловьем Ловкий. – Свяжем вас, чтоб не пылили. Потом соскочим на своей станции, а девочка вас распутает. Если захочет. И по-другому у нас с вами никак не выйдет.
– Я согласен! – подобострастно воскликнул Карташ, продолжая работать образ полицая. Вскочил, вытянул перед собой руки, свел их вместе, сжал кулаки. – Вяжите. Баба все равно не наша маруха, приблудная она. Попросилась подкинуть, чтоб сэкономить на билете. Расплатиться натурой – оно ж дешевле, хе-хе... Вот и пусть расплачивается. А девка ладная, не пожалеете, мужики. Вяжите!
Алексей поймал на себе удивленный взгляд Гриневского. Но удивление мало-помалу начинало сходить с лица – видимо, Таксист уяснял игру Карташа, да и вообще перспективы их нынешнего положения. Значит, можно надеяться, что Гриневский вступит без пагубных проволочек.
Маша же как сидела на своем месте, сохраняя полное спокойствие, так и продолжала спокойствие сохранять. Умных и наблюдательных сия женская невозмутимость непременно насторожила бы. Но слишком уж эти захолустные отбросы уверены в своем численном превосходстве, слишком опьянило их оружие в руках…
К Карташу направился Гусь, по пути он отчекрыжил от бабины (ее прихватили в дорогу для всяких вагонных хозяйственных нужд) длинный кусок капроновой веревки.
– Давай сюда грабли, – Гусь подергал веревку, как бы проверяя на прочность.
– На, – повернулся к нему Карташ.
И когда Гусь приблизился вплотную, Алексей схватил его за рубашку и швырнул на Ловкого.
Выстрел грохнул незамедлительно. С реакцией у Ловкого, вполне согласно с присвоенным ему Алексеем погонялом, оказался полный порядок – разве что пуля, предназначавшаяся Карташу, досталась дешевому баклану по кличке Гусь. Со свинцом в теле тот завалился на своего ловкого приятеля.
А Алексей уже летел вперед, не заботясь о тылах. О тылах должен позаботиться Гриневский... Не должен подвести.
Ловкий сбросил с себя обмякшего подельника, высвободил руку с пистолетом... Но со всем остальным опоздал. Алексей прижал его вооруженную кисть к полу.
Ловкий нажал курок. И продолжал беспрерывно нажимать. Пули одна за другой уходили в стену вагона.
И тогда Карташ, недолго думая, применил не слишком зрелищный, но действенный прием: сверху лбом в лобешник, одной из самых крепких в организме лобной костью в лобную кость противника. Глаза Ловкого заволокла поволока, как у боксера на ринге, пропустившего тяжелый акцентированный удар. Кисть, сжимавшая «тэтэшник», разжалась.
Алексей не стал чудить и благородничать – дескать, офицерская честь не дозволяет добивать поверженного врага, а дозволяет лишь брать в плен и доставлять в расположение. Схватил пистолет с опустошенной обоймой и немного поработал им как кастетом. После чего вскочил на ноги.
Картина открылась такая.
Тихо стонал, ерзая по полу, раненый Гусь. Ловкий лежал бездвижно, разбросав руки и закатив глаза. А Гриневский катался по полу в обнимку с кабанистым Шаповалом, ввязавшись с ним в греко-римскую борьбу.
Кабанчик-Шаповал трофейный «Глок» с предохранителя не снял (Карташ это видел, поэтому пистолет в жирных руках изначально не слишком волновал его), а сейчас оружие валялось метрах в трех от борющихся. Надо бы прийти Гриневскому на помощь.
Но в схватку вписывался Рябой. Сей деревенский типаж не сразу кинулся в драку, а прежде схватил валявшуюся на угольной куче кувалду (сие орудие труда входит в обязательный комплект путешествующих в теплушке, ею разбивают большие, не пролезающие в топку куски угля) и попер на врагов своей кодлы, размахивая ею над головой как боевым молотом. «ТТ» разряжен, а до «Глока» Алексей добраться не успеет. Придется обойтись без огнестрельной помощи…
Но помощь пришла. Маша – Рябой ее в расчет не брал, обогнул как неживой объект – сняла с обеденного ящика сковороду с недоеденной шамовкой и, неумело, по-женски размахнувшись, влепила Рябому по спине.
Следовало бы, конечно, двинуть по балде, но и так вышло неплохо. Рябой охнул, выгнулся, повернулся, что-то нечленораздельно выкрикнув, и... открыл Карташу незащищенную спину. И уж никакая кувалда теперь ему не могла быть верной союзницей. Тем более, Карташ ее первым делом и выбил ударом ноги по запястью. А потом добавил кулаками и, наконец, пробил рябой, лупоглазой мордой лица доски ящика. Да так мордой лица в ящике и оставил.
Поезд уже выехал за город. Это ж тебе не Москва, чтоб долго-предолго тащиться на фоне городских пейзажей.
Алексей подобрал кувалду. С нею как-то быстрее получится закончить греко-римскую схватку Таксиста и толстого борца из вражеской команды. Но Гриневский, оказалось, уже и сам управился. Кабанчик с кликухой Шаповал лежал, уткнувшись лицом в пол, его рука была вывернута, как говорится, самым неестественным образом. Видимо, Гриневскому удалось провести болевой прием с последующим задержанием, вызывающим болевой шок и отключку сознания. Петр сейчас подошел к тому месту, где валялся так и не снятый с предохранителя «Глок».
Ну, вот и все...
– Леша! – крик Маши сзади.
Карташ резко развернулся, напрягаясь мышцами, готовый к незамедлительному действию... Но действовать не потребовалось.
Алексей успел увидеть, как подбегает к «теплушечному» проему и отчаянно, точно с обрыва в реку, бросается из вагона оживший Рябой.
– Ишь ты, каскадер! – Он подошел к проему, выглянул.
Рябой катился по насыпи, по длинному склону из щебенки, переходящей внизу в твердую землю с редкой и чахлой травой. Должно очень сильно повезти, чтобы не переломаться до полной несклеиваемости. Хотя – дуракам везет...
Алексей повернул голову посмотреть, что там впереди.
А впереди приближался мост. Вот, наверное, то самое место, которое предназначалось им с Гриневским для вечного упокоя. Речушка, даже отсюда видно, мелкая и каменистая, а лететь до нее долгонько... Что ж, господа уголовнички, кто к нам с мостом придет, от моста и погибнет.
– В темпе! – Карташ вернулся в вагон. – Придется немного поработать чистильщиками. Или лучше сказать, ассенизаторами.
Три тела просвистело в пролеты моста, отправилось к месту последней отсидки, омываться прозрачными водами неизвестной речки.
Когда все закончилось, Маша опустилась на первый попавшийся ящик, проговорила, нервно усмехнувшись:
– Что-то везет нам, товарищи авантюристы, на уголовные элементы, непременно желающие нас убивать и насиловать.
– Это не везение, товарищ барышня, – сказал Карташ, доставая сигареты. Он заметил, что пальцы слегка подрагивают. – Это – среда. – Он сильно, с удовольствием затянулся. – Среда, в которой мы с вами ныне обитаем. – В несколько тяг выкурив первую сигарету, прикурил от тлеющего окурка вторую. – Помню, ехал из Москвы в Шантарск. Нас в купе было трое, одно место пустовало. Трое мужиков. Кроме меня был интеллигент с непременной бородкой и очочками, его имя до сих пор отчего-то помню, приметное имечко – Родион Раскатников, из командировки возвращался. И третий – высокий, плечистый мужик средних годов. Как водится, уговорили бутылочку коньяку, приступили к следующей, и, пока еще не дошла очередь до преферанса, ведем, значит, типичный для поездов и случайных попутчиков непринужденный разговор...
Никто не перебивал его многословие. Он сейчас успокаивал нервы по-своему. И остальным нужно время прийти в себя. Гриневский тоже закурил, присев на ящик возле буржуйки.
– Поговорили за футбол, обсудили женщин, разговор зашел о драках, – продолжал свой рассказ Алексей. – Очкарик на эту тему особо не распространялся – ясно, что сказать-то по большому счету и нечего, интеллигент и драка суть две вещи несовместные, а вот этот высокий-плечистый говорит, что вот, мол, ему никогда в жизни не доводилось драться по-настоящему. Я бы, говорит, и полез вступаться за женскую честь, и разнимать дерущихся, век воли не видать, не побоялся бы превосходящих гопницких сил. Я, говорит, и силушкой не обижен, и каратэ занимался, и общеразвивающими видами спорта, до сих пор в тренажерный зал хожу, в бассейны всякие, форму поддерживаю. Но вот не попадал и не попадаю в ситуации, когда вопросы решают кулаки...
– Звиздел, – убежденно сказал Гриневский. – Просто проходил мимо, отворачивался, закрывал глаза.
– Думаю, не врал, – покачал головой Карташ. – Школу он, выяснилось, посещал элитарную, срочную в армии не служил, окончил престижный ВУЗ, потом, опять же благодаря большим родителям, пристроился отнюдь не на завод. По улицам он, считай, не ходит, из машины в подъезд, из подъезда в машину. Рестораны посещает те, где собирается приличная публика, отдыхать ездит на дорогие курорты. Среда, короче, обитания у него такая – исключающая эксцессы, подобные нашему нынешнему, и вообще исключающая мордобой и поножовщину.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7