https://wodolei.ru/catalog/accessories/
На Гуаме в то время проживало около сорока тысяч чаморро, примерно столько же их было на Тиниане, Сайпане и других более мелких Марианских островах.
Но потом миссионеров начали преследовать неудачи. Один из них, брат Лауренсо, окрестил в Анатиане новорожденного; через несколько дней ребенок умер. Местные чаморро решили, что в смерти младенца повинен миссионер, и убили Лауренсо. Он стал первым «мучеником» первой христианской миссии в Микронезии. Вскоре после этого был убит еще один миссионер – Луис Медина и с ним его мирской брат филиппинец Ипполит де ла Круз. К тому же иезуиты неожиданно для себя обнаружили, что на Гуаме живут чужеземцы, которые с антипатией относятся к богоугодному делу. Судьба привела их сюда издалека. Это были индиец и африканец, служившие вместе на испанской шхуне «Ла Консепсьон», которая разбилась у берегов Гуама почти четверть века назад. Третьим, оказавшимся на острове также после кораблекрушения, был китаец, которого чаморро звали Чоко. Он прожил здесь более двадцати лет и играл довольно видную роль на острове. Именно китаец больше всего противодействовал стремлениям миссионеров крестить местных младенцев.
Сами чаморро не все были готовы признать христианскую веру. На Сайпане, например, жители потребовали, чтобы Санвиторес сначала сотворил чудо, доказывающее, что христианство сильнее их собственных верований. После неудач на Сайпане и Тиниане руководитель миссионеров решил сосредоточить свои усилия в деле обращения языческих душ на самом Гуаме. Но ни рядовые островитяне, ни «высокие люди» уже не относились к иезуитам с прежней благосклонностью. В джунглях они убили одного из помощников Санвитореса. Тогда испанские солдаты, прибывшие на остров по приказу королевы для охраны миссионеров, застрелили чаморро Гуафака и несколько десятков других аборигенов.
Иезуиты стали терять своих последователей. Однажды Санвиторес попытался вопреки воле родителей окрестить дочь влиятельного островитянина, некоего Матапанги из деревни Тумон, который сначала принял, а затем отверг веру белых людей. После этого нападения было совершено на самого главу иезуитов. Друг Матапанги, Хурао, проткнул миссионера копьем, а Матапанга его добил.
Смерть Санвитореса вызвала целую волну ответного насилия. На Гуаме происходило то же, что и в Мексике или Перу после того, как туда пришли Кортес и Писарро.
Королева Мария-Анна, некогда разрешившая Санвиторесу отправиться на Острова грабителей, теперь, после его смерти, послала для защиты оставшихся в живых иезуитов новые отряды солдат. Последние под предлогом мести за убийство Санвитореса принялись уничтожать целые деревни чаморро. Меры усмирения, предпринятые солдатами, были настолько ужасны, что против них подняли голос даже сами иезуиты.
Санвиторес погиб в начале апреля 1672 года – ровно через десять лет после того, как впервые сошел на берег в Уматаке.
Фанатичный иезуит сделал центром своей деятельности Аганью, а не Уматак. И все же все исторические события, связанные с жизнью Гуама, сосредоточивались вокруг великолепного Уматака. После того как опустошительный тайфун 20 ноября 1663 года целиком уничтожил Аганью, губернатору острова Эсплану не оставалось ничего иного, как вместе со своими чиновниками и солдатами переселиться в Уматак. Губернатор распорядился реставрировать и достроить поврежденный тайфуном храм Святого Дионисия. Однако вскоре здание было вновь разрушено – на этот раз землетрясением. В 1849 и в 1902 годах храм пострадал от новых землетрясений. Наконец, в 1962 году он был сильно поврежден тайфуном «Карина».
Следы испанских сооружений я обнаружил и в других местах Уматака. Все это были военные укрепления. Одна из испанских крепостей возвышается на Замковой скале, у самого входа в залив Уматак. На противоположном, южном, высоком берегу залива стоит другая хорошо сохранившаяся крепость – Ла-Соледад. Но и она, разумеется, мертва в наши дни. Ее стены годятся сейчас лишь для того, чтобы привязывать к ним карабао – буйволов.
На северной стороне гавани виднелись остатки наблюдательного пункта Святого Ангела. В личном саду одного местного жителя можно увидеть еще одну маленькую крепость – Сан Хосе. Крепость Санта Барбара стояла совсем рядом со знаменитым храмом. Если от крепостных стен давно остались одни воспоминания, то храм сверкает яркими красками, как будто с него только что сняли леса.
В отличие от красочного храма остальные строения современного Уматака выглядят довольно серо. Несколько десятков бедных домиков чаморро кажутся спящими. Залив Уматак действительно прекрасен, но и сама деревня разочаровала меня. Казалось, полвека назад время здесь остановилось, и притом надолго.
Некогда оживленная, людная деревня превратилась в довольно тихую и обособленную. В этом, быть может, и нет ничего плохого... По крайней мерея могу спокойно наблюдать за рыбаками Уматака, которые на своих утлых лодчонках направляются к ближайшему рифу, чтобы забросить там свои мешки. Дело в том, что местные жители иногда ловят рыбу здесь таким же способом, как и в далекие доколониальные времена. Для этой цели они используют свежие плоды дерева футу, растущего на побережье. (Сушеные же плоды футу идут на поплавки, поддерживающие рыбацкие сети.) Во время отлива островитяне доставляют мешок, наполненный размолотым футу, на коралловый риф и там прочно его привязывают. Начинается прилив, и к рифу устремляются стаи рыб. Футу действует на них как наркотик. После отлива рыбакам остается лишь «подбирать» свой улов.
Рыбная ловля на Гуаме считается мужским делом, а обработкой полей чаще всего занимаются женщины. Поля расположены не рядом с деревней, как, например, на Маршалловых островах, а на соседних холмах и у подножия горы Лам-Лам. Выращивают здесь батат, фасоль. Обрабатывают землю длинным орудием, напоминающим традиционные копья чаморро. Я встречал здесь также ямс и таро. Меню островитян разнообразят тропические фрукты – бананы, а также плоды хлебного дерева и, разумеется, кокосовые орехи.
Копра до недавнего времени была единственным товаром, который продавали жители Уматака. До второй мировой войны несколько раз в год сюда приплывал на яхте торговец и скупал копру. В наши дни обитатели деревни сами возят ее в столицу острова. Еще совсем недавно они пользовались повозками, запряженными буйволами. Сейчас же многие жители имеют даже автомобили.
Времена на Гуаме меняются: на полосу его аэродрома садятся реактивные лайнеры, связывающие два континента; по дорогам движутся современные автомобили. Однако Уматак словно ни о чем и не знает, как будто он повернулся спиной к безумному веку техники.
От прошлого в Уматаке остались лишь памятник Магеллану, испанские крепости и сине-белый храм. На Уматаке – вечер. Красное тропическое солнце опускается в океан. До свидания, Уматак! Спокойной ночи...
ЗАХВАТ ОСТРОВА ГРАБИТЕЛЕЙ
Уматак – это резервация колониального периода на Гуаме времен парусников, миссионеров, солдат и испанских чиновников, которые прожили там, однако, недолго. Они переселились в Аганью, которая и по сей день остается столицей Гуама. С этого времени не Уматак, а Аганья становится единственным подлинно европейским городом Микронезии. Европейский здесь означает испанский, и никакое сегодняшнее влияние Соединенных Штатов – ни американская техника, ни американская культура – не смогло лишить Аганью ее кастильского характера.
Аганью, так же как и города Южной и Центральной Америки, испанцы создавали по образу и подобию собственных городов. Для обороны этого европейского города Микронезии испанцы построили мощную крепость. Как это ни странно, она пережила все превратности судьбы и стихийные бедствия и была разрушена лишь в годы войны на Тихом океане, в которой испанцы не принимали участия.
Через сто лет после гибели Санвитореса последний иезуит покинул Гуам. Как и отовсюду, иезуиты, согласно эдикту испанского кроля Карлоса III, были изгнаны и с крупнейшего микронезийского острова. Хотя те, кто пережил кошмары контрреформации в Европе, говорили об этом ордене с ужасом, надо признать, что иезуиты все же понимали нужды чаморро лучше, чем солдаты, всей душой ненавидевшие службу в далекой колонии испанской империи и вымещавшие свой гнев на островитянах.
Когда последователи Санвитореса покинули Гуам, там остались лишь одни солдаты. После этого Марианские острова вступили в один из самых трагических периодов своей истории, длившийся более ста лет. Чаморро тайно покидали Гуам, но солдаты их насильно возвращали. Островитяне гибли от болезней, завезенных сюда белыми людьми. Солдаты усиленно способствовали тому, что на Гуаме быстрее, чем на каком-либо другом микронезийском острове, увеличилось число метисов. Чаморро-испанские дети заполнили Гуам, они, впрочем, во многом восприняли образ жизни чаморро и до сих пор говорят на их языке.
Кроме испанских галеонов (они регулярно посещали Гуам, совершая рейсы из мексиканского порта Акапулько на Филиппины), остров не знал ничего похожего на то, что называется «кипучей жизнью». В эти годы на Гуаме побывал первый и, вероятно, единственный мой земляк – чешский ботаник Тодеуш Хенке. На Гуам он прибыл на борту корвета в составе исследовательской экспедиции, отправленной испанским королем Карлосом IV в путешествие вокруг света.
Руководил экспедицией капитан Маласпина. Хенке должен был отправиться с Маласпиной из порта Кадис, но задержался, и корветы ушли без него. Тогда Хенке отплыл на другом корабле в Уругвай. Оттуда, из Монтевидео, он через весь континент смело двинулся в Чили. Но и здесь его постигла неудача: судно, на котором он плыл по Ла-Плате, разбилось. Хенке потерял большую часть своих книг и имущества. Он мог лишиться и большего – жизни, однако ему все же удалось спастись и продолжить свой путь. Хенке перебрался через Анды и наконец, обойдя в погоне за Маласпиной полмира, переплыв океан и пройдя целый континент, все же догнал его в Сантьяго. На борту корвета «Дескубиерта» Хенке проплыл вдоль всего Тихоокеанского побережья Америки – от Чили до Аляски. И лишь на самом севере Маласпина распорядился изменить курс и повернул в открытый океан.
Экспедиция Маласпины подошла к Гуаму в декабре 1791 года. Всего двенадцать дней пробыл Хенке на острове. Но даже за этот короткий срок сумел собрать большую коллекцию местных растений. Сейчас одна часть ее находится в Королевском гербарии в Мюнхене, а другая – в Королевском саду в Мадриде.
Итак, мой земляк пробыл на острове всего двенадцать дней. Да и все, кому удавалось побывать в то время на Гуаме, подолгу там не задерживались, а ведь, кроме галеонов и ученых, остров посещали лишь тайфуны да различные эпидемии. Особенно свирепствовала корь, которая почти полностью истребила еще оставшихся в живых чаморро.
Остров грабителей жил, точнее, влачил существование одиноко и замкнуто где-то на краю света. Королевский двор в Мадриде нисколько не заботился о развитии колонии, от которой не видел никакого проку. И тем не менее Гуам в XVIII и XIX веках был единственной настоящей колонией в Микронезии. Именно поэтому я рассказываю о его прошлом подробнее, чем о давней судьбе других микронезийских островов и атоллов.
В конце прошлого века о Гуаме заговорили генералы. Но уже не испанские, а американские. В 1898 году вспыхнула американо-испанская война. В июне того же года к Филиппинам направился небольшой американский конвой, состоящий из трех транспортных судов и крейсера «Чарлстон». Когда капитан Гласс вскрыл в море конверт с инструкциями, то, к своему великому удивлению, узнал, что, прежде чем идти к Филиппинам, он должен захватить остров Гуам.
Капитану Генри Глассу ничего не оставалось, как изменить курс. К концу июня крейсер подошел к острову. Он вошел в Оротский канал, ожидая, что крепость Аганьи, укрытая прибрежными скалами, обрушит на него смертоносный огонь. Но не раздалось ни одного выстрела. Тогда «Чарлстон» открыл огонь первым. Но не по крепости Сантьяго, которой не мог причинить никакого вреда, а по небольшому укреплению Санта-Крус, построенному на маленьком островке в устье залива. Первый, второй, третий залпы – снова никакого ответа.
Капитан Гласс приказал остановить двигатели, бросить якорь и ждать, что будет дальше. Спустя некоторое время от берега отошла лодка с испанскими офицерами. Вступив на борт крейсера, они принесли извинения за то, что не смогли ответить на приветственный салют, так как на Гуаме совершенно нет боеприпасов. Американский капитан был поражен таким ходом событий, но еще более удивились испанцы, узнав, что между Испанией и Соединенными Штатами идет война.
Радио в то время еще не существовало, и испанцы на Гуаме не имели никакого представления о событиях, происходящих в мире. Сражаться, однако, было нечем – испанский губернатор Гуама немедленно капитулировал вместе со своим гарнизоном.
Захват острова не вызвал ни одной жертвы, и, кроме «салютных», не прозвучало ни одного выстрела. Чтобы дать хотя бы какую-то работу артиллеристам, капитан Гласс приказал в честь окончания «битвы» за Гуам устроить на этот раз действительно салют двадцатью одним залпом.
На этом все кончилось. Пленных испанцев погрузили на четыре американских корабля. Остров покинули и победители. На Гуаме не осталось ни одного солдата оккупационной армии. Новую американскую колонию по приказу Гласса должен был защищать единственный американский гражданин, живший в то время на острове, – зубной врач Портесэч. Для этой цели ему выдали револьвер!
Насколько я знаю, это единственный в истории случай, когда управление колонией доверили дантисту. Через некоторое время на подмогу удивительному губернатору пришел фрегат «Лексингтон». Испанские времена Гуама окончательно отошли в прошлое. На башне крепости Сантьяго и над всей Аганьей вместо испанского флага взвился американский, и он реет над островом до сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Но потом миссионеров начали преследовать неудачи. Один из них, брат Лауренсо, окрестил в Анатиане новорожденного; через несколько дней ребенок умер. Местные чаморро решили, что в смерти младенца повинен миссионер, и убили Лауренсо. Он стал первым «мучеником» первой христианской миссии в Микронезии. Вскоре после этого был убит еще один миссионер – Луис Медина и с ним его мирской брат филиппинец Ипполит де ла Круз. К тому же иезуиты неожиданно для себя обнаружили, что на Гуаме живут чужеземцы, которые с антипатией относятся к богоугодному делу. Судьба привела их сюда издалека. Это были индиец и африканец, служившие вместе на испанской шхуне «Ла Консепсьон», которая разбилась у берегов Гуама почти четверть века назад. Третьим, оказавшимся на острове также после кораблекрушения, был китаец, которого чаморро звали Чоко. Он прожил здесь более двадцати лет и играл довольно видную роль на острове. Именно китаец больше всего противодействовал стремлениям миссионеров крестить местных младенцев.
Сами чаморро не все были готовы признать христианскую веру. На Сайпане, например, жители потребовали, чтобы Санвиторес сначала сотворил чудо, доказывающее, что христианство сильнее их собственных верований. После неудач на Сайпане и Тиниане руководитель миссионеров решил сосредоточить свои усилия в деле обращения языческих душ на самом Гуаме. Но ни рядовые островитяне, ни «высокие люди» уже не относились к иезуитам с прежней благосклонностью. В джунглях они убили одного из помощников Санвитореса. Тогда испанские солдаты, прибывшие на остров по приказу королевы для охраны миссионеров, застрелили чаморро Гуафака и несколько десятков других аборигенов.
Иезуиты стали терять своих последователей. Однажды Санвиторес попытался вопреки воле родителей окрестить дочь влиятельного островитянина, некоего Матапанги из деревни Тумон, который сначала принял, а затем отверг веру белых людей. После этого нападения было совершено на самого главу иезуитов. Друг Матапанги, Хурао, проткнул миссионера копьем, а Матапанга его добил.
Смерть Санвитореса вызвала целую волну ответного насилия. На Гуаме происходило то же, что и в Мексике или Перу после того, как туда пришли Кортес и Писарро.
Королева Мария-Анна, некогда разрешившая Санвиторесу отправиться на Острова грабителей, теперь, после его смерти, послала для защиты оставшихся в живых иезуитов новые отряды солдат. Последние под предлогом мести за убийство Санвитореса принялись уничтожать целые деревни чаморро. Меры усмирения, предпринятые солдатами, были настолько ужасны, что против них подняли голос даже сами иезуиты.
Санвиторес погиб в начале апреля 1672 года – ровно через десять лет после того, как впервые сошел на берег в Уматаке.
Фанатичный иезуит сделал центром своей деятельности Аганью, а не Уматак. И все же все исторические события, связанные с жизнью Гуама, сосредоточивались вокруг великолепного Уматака. После того как опустошительный тайфун 20 ноября 1663 года целиком уничтожил Аганью, губернатору острова Эсплану не оставалось ничего иного, как вместе со своими чиновниками и солдатами переселиться в Уматак. Губернатор распорядился реставрировать и достроить поврежденный тайфуном храм Святого Дионисия. Однако вскоре здание было вновь разрушено – на этот раз землетрясением. В 1849 и в 1902 годах храм пострадал от новых землетрясений. Наконец, в 1962 году он был сильно поврежден тайфуном «Карина».
Следы испанских сооружений я обнаружил и в других местах Уматака. Все это были военные укрепления. Одна из испанских крепостей возвышается на Замковой скале, у самого входа в залив Уматак. На противоположном, южном, высоком берегу залива стоит другая хорошо сохранившаяся крепость – Ла-Соледад. Но и она, разумеется, мертва в наши дни. Ее стены годятся сейчас лишь для того, чтобы привязывать к ним карабао – буйволов.
На северной стороне гавани виднелись остатки наблюдательного пункта Святого Ангела. В личном саду одного местного жителя можно увидеть еще одну маленькую крепость – Сан Хосе. Крепость Санта Барбара стояла совсем рядом со знаменитым храмом. Если от крепостных стен давно остались одни воспоминания, то храм сверкает яркими красками, как будто с него только что сняли леса.
В отличие от красочного храма остальные строения современного Уматака выглядят довольно серо. Несколько десятков бедных домиков чаморро кажутся спящими. Залив Уматак действительно прекрасен, но и сама деревня разочаровала меня. Казалось, полвека назад время здесь остановилось, и притом надолго.
Некогда оживленная, людная деревня превратилась в довольно тихую и обособленную. В этом, быть может, и нет ничего плохого... По крайней мерея могу спокойно наблюдать за рыбаками Уматака, которые на своих утлых лодчонках направляются к ближайшему рифу, чтобы забросить там свои мешки. Дело в том, что местные жители иногда ловят рыбу здесь таким же способом, как и в далекие доколониальные времена. Для этой цели они используют свежие плоды дерева футу, растущего на побережье. (Сушеные же плоды футу идут на поплавки, поддерживающие рыбацкие сети.) Во время отлива островитяне доставляют мешок, наполненный размолотым футу, на коралловый риф и там прочно его привязывают. Начинается прилив, и к рифу устремляются стаи рыб. Футу действует на них как наркотик. После отлива рыбакам остается лишь «подбирать» свой улов.
Рыбная ловля на Гуаме считается мужским делом, а обработкой полей чаще всего занимаются женщины. Поля расположены не рядом с деревней, как, например, на Маршалловых островах, а на соседних холмах и у подножия горы Лам-Лам. Выращивают здесь батат, фасоль. Обрабатывают землю длинным орудием, напоминающим традиционные копья чаморро. Я встречал здесь также ямс и таро. Меню островитян разнообразят тропические фрукты – бананы, а также плоды хлебного дерева и, разумеется, кокосовые орехи.
Копра до недавнего времени была единственным товаром, который продавали жители Уматака. До второй мировой войны несколько раз в год сюда приплывал на яхте торговец и скупал копру. В наши дни обитатели деревни сами возят ее в столицу острова. Еще совсем недавно они пользовались повозками, запряженными буйволами. Сейчас же многие жители имеют даже автомобили.
Времена на Гуаме меняются: на полосу его аэродрома садятся реактивные лайнеры, связывающие два континента; по дорогам движутся современные автомобили. Однако Уматак словно ни о чем и не знает, как будто он повернулся спиной к безумному веку техники.
От прошлого в Уматаке остались лишь памятник Магеллану, испанские крепости и сине-белый храм. На Уматаке – вечер. Красное тропическое солнце опускается в океан. До свидания, Уматак! Спокойной ночи...
ЗАХВАТ ОСТРОВА ГРАБИТЕЛЕЙ
Уматак – это резервация колониального периода на Гуаме времен парусников, миссионеров, солдат и испанских чиновников, которые прожили там, однако, недолго. Они переселились в Аганью, которая и по сей день остается столицей Гуама. С этого времени не Уматак, а Аганья становится единственным подлинно европейским городом Микронезии. Европейский здесь означает испанский, и никакое сегодняшнее влияние Соединенных Штатов – ни американская техника, ни американская культура – не смогло лишить Аганью ее кастильского характера.
Аганью, так же как и города Южной и Центральной Америки, испанцы создавали по образу и подобию собственных городов. Для обороны этого европейского города Микронезии испанцы построили мощную крепость. Как это ни странно, она пережила все превратности судьбы и стихийные бедствия и была разрушена лишь в годы войны на Тихом океане, в которой испанцы не принимали участия.
Через сто лет после гибели Санвитореса последний иезуит покинул Гуам. Как и отовсюду, иезуиты, согласно эдикту испанского кроля Карлоса III, были изгнаны и с крупнейшего микронезийского острова. Хотя те, кто пережил кошмары контрреформации в Европе, говорили об этом ордене с ужасом, надо признать, что иезуиты все же понимали нужды чаморро лучше, чем солдаты, всей душой ненавидевшие службу в далекой колонии испанской империи и вымещавшие свой гнев на островитянах.
Когда последователи Санвитореса покинули Гуам, там остались лишь одни солдаты. После этого Марианские острова вступили в один из самых трагических периодов своей истории, длившийся более ста лет. Чаморро тайно покидали Гуам, но солдаты их насильно возвращали. Островитяне гибли от болезней, завезенных сюда белыми людьми. Солдаты усиленно способствовали тому, что на Гуаме быстрее, чем на каком-либо другом микронезийском острове, увеличилось число метисов. Чаморро-испанские дети заполнили Гуам, они, впрочем, во многом восприняли образ жизни чаморро и до сих пор говорят на их языке.
Кроме испанских галеонов (они регулярно посещали Гуам, совершая рейсы из мексиканского порта Акапулько на Филиппины), остров не знал ничего похожего на то, что называется «кипучей жизнью». В эти годы на Гуаме побывал первый и, вероятно, единственный мой земляк – чешский ботаник Тодеуш Хенке. На Гуам он прибыл на борту корвета в составе исследовательской экспедиции, отправленной испанским королем Карлосом IV в путешествие вокруг света.
Руководил экспедицией капитан Маласпина. Хенке должен был отправиться с Маласпиной из порта Кадис, но задержался, и корветы ушли без него. Тогда Хенке отплыл на другом корабле в Уругвай. Оттуда, из Монтевидео, он через весь континент смело двинулся в Чили. Но и здесь его постигла неудача: судно, на котором он плыл по Ла-Плате, разбилось. Хенке потерял большую часть своих книг и имущества. Он мог лишиться и большего – жизни, однако ему все же удалось спастись и продолжить свой путь. Хенке перебрался через Анды и наконец, обойдя в погоне за Маласпиной полмира, переплыв океан и пройдя целый континент, все же догнал его в Сантьяго. На борту корвета «Дескубиерта» Хенке проплыл вдоль всего Тихоокеанского побережья Америки – от Чили до Аляски. И лишь на самом севере Маласпина распорядился изменить курс и повернул в открытый океан.
Экспедиция Маласпины подошла к Гуаму в декабре 1791 года. Всего двенадцать дней пробыл Хенке на острове. Но даже за этот короткий срок сумел собрать большую коллекцию местных растений. Сейчас одна часть ее находится в Королевском гербарии в Мюнхене, а другая – в Королевском саду в Мадриде.
Итак, мой земляк пробыл на острове всего двенадцать дней. Да и все, кому удавалось побывать в то время на Гуаме, подолгу там не задерживались, а ведь, кроме галеонов и ученых, остров посещали лишь тайфуны да различные эпидемии. Особенно свирепствовала корь, которая почти полностью истребила еще оставшихся в живых чаморро.
Остров грабителей жил, точнее, влачил существование одиноко и замкнуто где-то на краю света. Королевский двор в Мадриде нисколько не заботился о развитии колонии, от которой не видел никакого проку. И тем не менее Гуам в XVIII и XIX веках был единственной настоящей колонией в Микронезии. Именно поэтому я рассказываю о его прошлом подробнее, чем о давней судьбе других микронезийских островов и атоллов.
В конце прошлого века о Гуаме заговорили генералы. Но уже не испанские, а американские. В 1898 году вспыхнула американо-испанская война. В июне того же года к Филиппинам направился небольшой американский конвой, состоящий из трех транспортных судов и крейсера «Чарлстон». Когда капитан Гласс вскрыл в море конверт с инструкциями, то, к своему великому удивлению, узнал, что, прежде чем идти к Филиппинам, он должен захватить остров Гуам.
Капитану Генри Глассу ничего не оставалось, как изменить курс. К концу июня крейсер подошел к острову. Он вошел в Оротский канал, ожидая, что крепость Аганьи, укрытая прибрежными скалами, обрушит на него смертоносный огонь. Но не раздалось ни одного выстрела. Тогда «Чарлстон» открыл огонь первым. Но не по крепости Сантьяго, которой не мог причинить никакого вреда, а по небольшому укреплению Санта-Крус, построенному на маленьком островке в устье залива. Первый, второй, третий залпы – снова никакого ответа.
Капитан Гласс приказал остановить двигатели, бросить якорь и ждать, что будет дальше. Спустя некоторое время от берега отошла лодка с испанскими офицерами. Вступив на борт крейсера, они принесли извинения за то, что не смогли ответить на приветственный салют, так как на Гуаме совершенно нет боеприпасов. Американский капитан был поражен таким ходом событий, но еще более удивились испанцы, узнав, что между Испанией и Соединенными Штатами идет война.
Радио в то время еще не существовало, и испанцы на Гуаме не имели никакого представления о событиях, происходящих в мире. Сражаться, однако, было нечем – испанский губернатор Гуама немедленно капитулировал вместе со своим гарнизоном.
Захват острова не вызвал ни одной жертвы, и, кроме «салютных», не прозвучало ни одного выстрела. Чтобы дать хотя бы какую-то работу артиллеристам, капитан Гласс приказал в честь окончания «битвы» за Гуам устроить на этот раз действительно салют двадцатью одним залпом.
На этом все кончилось. Пленных испанцев погрузили на четыре американских корабля. Остров покинули и победители. На Гуаме не осталось ни одного солдата оккупационной армии. Новую американскую колонию по приказу Гласса должен был защищать единственный американский гражданин, живший в то время на острове, – зубной врач Портесэч. Для этой цели ему выдали револьвер!
Насколько я знаю, это единственный в истории случай, когда управление колонией доверили дантисту. Через некоторое время на подмогу удивительному губернатору пришел фрегат «Лексингтон». Испанские времена Гуама окончательно отошли в прошлое. На башне крепости Сантьяго и над всей Аганьей вместо испанского флага взвился американский, и он реет над островом до сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27