Сюзанна его так любила, а впопыхах отъезда игрушку забыли. Без нее, наверное, девочка плачет.
Детская в поместье Уиндхэмов, комната с низким потолком, была расположена под самой крышей дома. В ней стояла старомодная мебель, стены перекрещивали дубовые брусья, доски на полу вспучились и скрипели. Не то что эта светлая, полная воздуха комната, выходящая окнами на Лондонскую площадь. В каждом ее углу еще слышались отголоски воркования Сюзанны. Летиция еще видела в колыбельке ее беззубую улыбку.
Она положила ягненка на каминную полку и медленно направилась к двери. Начался июнь. Недалеко то время, когда общество разъедется: в провинцию и на дорогие курорты, вроде Бата.
Филипп еще не сообщал, каковы его планы на лето, но Летиция надеялась, что хоть какое-то время они проведут в родовом имении. А спрашивать не хотела, чтобы не выдать волнения. Если муж почувствует ее состояние, то может вовсе лишить возможности поехать в Суссекс.
Когда Летиция спускалась по лестнице, она услышала, как хлопнула дверь. Женщина тут же повернулась и направилась наверх: к себе она никого не ждала, а встречаться со знакомыми Филиппа не хотела.
Но вдруг графиня остановилась. До нее донесся женский голос:
— Могу я видеть лорда Уиндхэма по важному делу?
— Я передам его светлости, что вы пришли, — отвечал дворецкий. — Извольте подождать в гостиной.
Летиция узнала голос леди Уорвик. Неужели у нее снова свидание с Филиппом? Как бы то ни было, Летиция чувствовала, что не все так безмятежно в их отношениях, но не могла понять, то ли дама оказалась капризная, то ли Филипп потерял к ней интерес.
Она замерла на ступеньке и слышала, как через вестибюль прошел муж — кованые сапоги процокали по мраморным плитам пола. Он открыл дверь гостиной, и раздался его насмешливый голос:
— Неожиданная честь, леди Уорвик. Я… — Дверь захлопнулась.
Летиция благоразумно направилась к себе. Она искренне хотела, чтобы отношения между мужем и любовницей если и дали трещину, наладились бы в ближайшее время. Настроение Филиппа в последнее время стало еще хуже. Летиция больше не могла сносить его жестокого обращения. Она мечтала только об одном — чтобы граф вообще забыл о ее существовании. Октавия шагнула навстречу графу.
— Филипп, дорогой, я пришла извиниться за нелепицу вчерашнего дня. Я так смущена и расстроена. — Она прижала ладони к щекам, словно для того, чтобы их остудить.
— Я больше на тебя не сержусь, — серьезно ответил тот и наполнил бокалы, стоящие на столике, вином.
— Спасибо, — покорно сказала Октавия. — Я понимаю, ты вправе на меня негодовать. Так все по-глупому вышло. Но виноват тот ужасный человек.
Она содрогнулась и сделала большой глоток.
— Слава Богу, теперь он в Ньюгейте. Пойдешь смотреть, как его будут вешать?
Филипп рассмеялся:
— Какая ты кровожадная! Конечно, пойду.
Он рассматривал Октавию поверх края бокала и думал, как она желанна: огромные влажные глаза, румянец на щеках на фоне прозрачной бледности кожи. Взгляд переместился на грудь, слегка поднимающую кружева у выреза бледно-зеленого платья. Затем ниже, где бархат темно-зеленой юбки подчеркивал изящный изгиб бедер.
Филипп непроизвольно облизал губы. На него нахлынуло неистовое желание. На лбу выступил пот. Она пришла, потому что она его хочет. Зачем бы еще она стала так униженно извиняться?
Граф поставил бокал на стол.
— Подойди.
Октавия покорно приблизилась. На губах играла нерешительная улыбка, но в ней угадывалось желание. Филипп прижал девушку к себе, взял лицо в ладони, запрокинул поцелуем голову.
Октавия застонала и, изогнувшись, коснулась бедер мужчины, руки лихорадочно скользили по телу, проникли под сюртук — все ниже, ниже.
— Черт побери, Октавия. — Филипп оторвался от ее губ как раз тогда, когда она стала опасаться, что он сломает ей шею. — Черт побери, ты сводишь меня с ума. Скоро ты будешь моей.
— Да… да… скоро, — прошептала она. — Ждать осталось недолго.
Граф глядел на ее пылающее желанием лицо, чуть сощурив серые глаза. Красивый мужчина, подумала Октавия. Но что-то в нем было порочное. Ее не отпускала мысль, что нечто до боли знакомое в нем обратилось во зло.
Она закрыла глаза и вздохнула, изображая страсть.
— Где твой муж?
Октавия готовилась к этому вопросу, но он все же застал ее врасплох.
— Уехал в деревню проверить, как идут дела в имении. Вернется только через неделю.
— Тогда я приду к тебе. Нечего больше тянуть да откладывать. Буду на Довер-стрит сегодня же.
— Прекрасно, — обрадовалась Октавия. — Вечером я еду с друзьями на спектакль, потом ужинаю в «Пьяцце». Приезжай после полуночи. Я буду тебя ждать. И на улице не останется любопытных глаз.
— Значит, до вечера. Дворецкий тебя проводит. — И, не проронив больше ни слова, оставил Октавию в гостиной одну.
Девушка залпом осушила бокал и направилась к двери. На пороге появился дворецкий:
— Сюда, мадам.
Он проводил ее до самого выхода, словно хотел убедиться, что сомнительная гостья не прикарманит столовое серебро. На улице Октавию поджидал портшез, она села внутрь, не чувствуя, что с верхнего этажа за ней следят глаза. Там, у окна, стояла Легация и никак не могла взять в толк: кто же может добровольно захотеть переспать с Филиппом Уиндхэмом?
Небо затянуло тучами, и, когда носильщики побежали по улицам Лондона, упали первые капли дождя. На Довер-стрит они внесли портшез прямо в вестибюль, чтобы избавить мадам от необходимости срочно вызывать парикмахера.
— Расплатись, Гриффин, — распорядилась Октавия. — Фрэнк так и не появлялся?
— У меня подозрение, миледи, что маленький дьяволенок бродит вокруг дома. — Дворецкий подал монеты носильщикам и кивнул лакею, чтобы тот проводил их до двери. — Повариха тоже так считает. Сам он явно не показывается, но мы видели, как мелькала его тень. Тогда повариха выставила тарелку с холодными пирогами, и наутро она оказалась пустой.
— Похоже на Фрэнка, — согласилась Октавия. — Может, еще объявится, если будем все время оставлять для него еду. По крайней мере он поймет, что мы на него не сердимся. А то, наверное, боится, что отдадим констеблям.
— Если хотите знать мое мнение, миледи, я бы так и поступил, — заявил дворецкий. — К чему поощрять воришку… Извините, мадам, что говорю так свободно.
Октавия грустно покачала головой:
— Ты волен говорить что угодно, Гриффин, но я не хочу отдавать ребенка под суд. И так же считает лорд Уорвик.
— Слушаюсь, миледи, — поклонился дворецкий. — Полагаю, его светлость вернется не раньше конца недели?
— Да, — подтвердила Октавия, и ее голос прозвучал приглушенно. — Если не случится ничего неожиданного. — Девушка не хотела загадывать. Он все равно вернется.
А пока ей следует покончить с Филиппом Уиндхэмом. В спальне возилась Нелл — отбирала платья для починки и глажки. Октавии нравилась ее комната, и все в ней напоминало Руперта. Все, на что бы ни падал взгляд, хранило память о нем. Они проводили здесь счастливые ночи. Нет, Филиппа Уиндхэма Октавия принимать здесь не станет.
— Нелл, поставь цветы в маленькую гостиную. — Она заглянула в шкаф, прикидывая, что надеть. — И скажи Гриффину, что я там буду ужинать после театра. Я жду гостя… и не хочу, чтобы нас беспокоили. Так что… пусть подадут что-нибудь, что мы сможем разложить сами. Хотя бы омара, шейки крабов, копченого гуся. И конечно, шампанское.
— Слушаюсь, мадам. Какое платье вы наденете в театр?
— Как раз стараюсь решить. — Октавия провела рукой по висевшим платьям. — Пожалуй, из золотистой тафты.
Платье было экстравагантным, богато расшитым серебряной нитью. Спереди оно плотно облегало грудь и талию, но сзади свободными складками ниспадало с плеч.
Руперт его особенно любил.
На глаза Октавии навернулись слезы, к горлу подступил комок. Нельзя думать ни о чем, кроме настоящего. Живи только этой минутой и не размышляй о будущем. Сегодня ей предстоит отнять кольцо у Филиппа, и никаких иных мыслей сейчас не должно быть.
Вечер показался Октавии бесконечным. Она едва могла говорить со своими спутниками и отвечать на любезности принца Уэльского. Кокетничала, смеялась, и никто не догадывался, какая тяжесть у нее на душе. Она запретила себе думать о Руперте. О том, что его могут посадить в телегу и повезти на площадь Тайберн.
Ее глаза лихорадочно блестели, на щеках пылал болезненный румянец, но те, кто это заметил, приписали необычное возбуждение действию шампанского.
От шума, блеска мириад свечей в обеденном зале, от необходимости поддерживать светский разговор разболелась голова. Октавия будто со стороны слышала свой слегка охрипший голос и понимала, что иногда путает слова. Но ее спутники, разгоряченные шампанским, не замечали этого.
Она рассчитывала увидеть графа Унндхэма, но он так и не появился. Только что пробило полночь, когда карета привезла ее на Довер-стрит.
— В маленькой гостиной все, как вы пожелали, миледи. — Гриффин низко поклонился. Его голос не выразил никаких чувств, и было непонятно, что думал дворецкий о ночном свидании госпожи в отсутствие мужа.
— Спасибо. Когда гость прибудет, можешь отправляться спать.
Отдавая плащ, Октавия не смотрела на Гриффина: она боялась прочесть в его глазах осуждение.
Шторы в гостиной были опущены, и ее освещали два канделябра. В воздухе плавал аромат роз. Октавия изучила сервированные на круглом столе блюда: в шероховатых раковинах жемчугом отливали устрицы, дымился пирог со спаржей, закрытый горшочек хранил жар искусно приготовленного жареного картофеля, рядом — тарелки с миндальным печеньем и земляникой. Над всем этим возвышались две бутылки шампанского.
Октавия удовлетворенно кивнула. Сейчас она была абсолютно спокойна. Руки уверенно вынули из ящика комода небольшой бумажный пакетик и опустили его за вырез платья.
Перед китайской ширмой у потухшего очага стоял диван, обтянутый ярко-желтой тафтой. Соблазнительное местечко!
Октавия ждала. Стук в дверь. Появился Гриффин и, тут же отступил в сторону: в комнату входил граф Уиндхэмский.
— Спасибо, Гриффин.
— Доброй ночи, миледи. — Дверь за дворецким закрылась.
— Ты пришел! — улыбнулась Октавия.
— А разве ты не ждала? — Филипп бросил перчатки на стул и помассировал пальцы.
— Надеялась. — Октавия подошла к нему. — Предвкушала весь вечер. Так хотела увидеть тебя в театре, но пришлось жестоко разочароваться. — Она красноречиво пожала плечами. — И вот ты здесь.
Губы Филиппа искривились в самодовольной усмешке. Октавия подавила отвращение. Хорошо бы погрузить в его грудь нож и медленно повернуть. Но вместо этого она взяла графа за руку и подвела к дивану.
— Выпьешь бокал шампанского?
— Подай бутылку. Я открою. — Он сел на диван и откинулся на спинку.
— Ну уж нет, сэр. Сегодняшним вечером тебе не придется делать ничего, кроме одного. — Октавия многообещающе улыбнулась.
Филипп подумал, что именно такая, пылкая, она ему и нравится. Сегодня… сегодня все пойдет на лад.
Граф лениво наблюдал, как, стоя к нему спиной, девушка возилась с бутылкой. Раздался негромкий хлопок, потом шипение разливаемого по бокалам вина.
— Ну вот, милорд. — Ослепительно улыбаясь, она принесла два бокала. — Предлагаю тост. За наше удовольствие, Филипп.
Он рассмеялся и принял бокал.
— Мне всегда нравился твой задор, дорогая. Надеюсь, муж его тоже ценит?
На секунду Октавия опустила глаза.
— Вот уж сомневаюсь. Приходится зря себя тратить. — Она коснулась своим бокалом его. — Первый тост мой, а потом — твой.
Девушка отпила вина и посмотрела на Филиппа. Тот сосредоточенно хмурился.
— Что-нибудь не так?
— Нет, просто пытаюсь придумать хороший тост. Октавия сделала еще глоток.
— Есть! За любовников. Пусть мужьям будет хуже. — В тишине комнаты его смех прозвучал необычайно грубо. Октавия опустила глаза, чтобы Филипп видел лишь один улыбающийся рот.
— Хочу, чтобы ты разделась, — отрывисто произнес он. Смех застыл на губах Филиппа, а его хищный взгляд заставил девушку вздрогнуть.
Но она по-прежнему улыбалась и, присев рядом на диван, предложила:
— Может, выпьем еще шампанского. А тем временем станем раздеваться: что-то сниму я, потом ты. Граф сделал большой глоток.
— Неужели ты думаешь, что будет так, как хочешь ты?
— Я только хочу, чтобы удовольствие было острее, — покорно пробормотала она.
Что же он не допивает шампанское? Бесси сказала, что зелье подействует через полчаса. Октавии вовсе не хотелось спешить.
— Мое удовольствие станет острее, если ты будешь мне во всем подчиняться. — В голосе Филиппа появились ледяные нотки. — Принеси сюда бутылку, а потом раздевайся.
Придется покориться, но делать надо все очень медленно. Странно, но ее нисколько не пугала мысль, что нужно обнажить тело. Это не самая большая жертва. Так что следует раздеваться. По крайней мере выше пояса.
Она снова наполнила бокалы, с радостью заметив, что Филипп выпил заветный бокал до дна.
Потом поцеловала в шею.
Пальцы Филиппа потянулись к ней, пробежали по округлостям груди, скользнули в декольте, нащупали соски. Октавия отрешилась от всего, оставив одну мысль: как заставить графа снять жилет.
Пятнадцать минут ушло на сглаживание, ласки и стоны. А потом жилет оказался в ее руках, и она с нарочито небрежным видом бросила его на пол. Непослушными пальцами она стала расстегивать рубашку Филиппа.
Граф откинулся назад, наслаждаясь ее желанием поскорее коснуться его тела. На самой Октавии к тому времени оставалась лишь одна кружевная рубашка. В диком порыве он разорвал ее от ворота до талии. Девушка попыталась выскользнуть, но он подмял ее под себя.
И вдруг Филипп притих. В упор посмотрел на нее, в глазах промелькнуло изумление.
Призывно улыбаясь, Октавия ласково погладила его по щеке.
— Хочешь, перед тем как мы продолжим, я покормлю тебя устрицами?
Уиндхэм скатился с нее.
— Принеси. И захвати другую бутылку шампанского.
В этот миг он схватил ворот изодранной рубашки и сорвал ее.
Октавия осталась голой, но нагота теперь ее нисколько не смущала — все внимание сосредоточилось на жилете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44