— Твоя — не твоя, а забирай ее отседова поскорее. Мейтланд небось к тебе налаживается.
С этими словами Дугал круто свернул в ближайший переулок. Хантер не стал оглядываться, но максимально ускорил шаг. Оставалось надеяться, что обязанности задержат полковника на время, достаточное для бегства. По гостиничной лестнице Хантер взлетел в мгновение ока. С похмелья он запыхался и вспотел, но у двери номера приостановился, не решаясь взяться за ручку. Внутри его не ожидало ничего, кроме презрительного взгляда и ледяного молчания.
Трус.
Жалкий трус.
Но как он мог посмотреть в глаза Сэйбл после того, как вчера вечером так вел себя с ней? Сначала обидел, а потом… потом… Если бы даже она решила никогда больше не разговаривать с ним, она и тут была бы права.
Снаружи донесся звук трубы, собиравшей солдат на утреннюю поверку. Дольше задерживать отъезд было неблагоразумно: до открытия ворот форта оставалось всего десять минут.
Он негромко постучался.
Сэйбл все утро боялась услышать именно этот звук: стук в дверь. Умоляя Бога сделать так, чтобы это был Хантер, она метнулась к окну и осторожно отогнула жалкую занавеску. Полковник Мейтланд как раз повернулся в сторону гостиницы. Она в панике отскочила от окна. Неужели он уже послал за ней конвойных?
Стук повторился. На этот раз он был громче, требовательнее.
— Кто там? — осторожно спросила она.
— Это я, Хантер.
— Что?! — Сэйбл едва устояла на ногах от громадного облегчения. — С чего это вам вздумалось стучать?
Она не знала, что Хантер тоже испытал облегчение — от того, что его не собирались наказывать молчанием.
— Ты в приличном виде?
Сэйбл оглядела себя с ног до головы. Можно ли назвать «приличным видом» мужскую рубашку сверху и одеяло вокруг бедер? Невольно она бросила взгляд на разворошенную постель и всем сердцем пожелала, чтобы Хантер ничего не помнил о том, что случилось ночью. Однако, когда она промямлила что-то невнятное и он вошел, она сразу поняла по выражению его лица, что он прекрасно все помнит. Она отвернулась с острым чувством стыда. Она, должно быть, порочна до мозга костей, потому что не отказалась бы повторить все, что было между ними, прямо сейчас.
А Хантер в это время думал о том, что, конечно же, противен Сэйбл, раз она не хочет даже смотреть на него.
Дверь за ним захлопнулась со стуком. Оба подпрыгнули.
— Здесь одежда, — сказал он коротко, бросая на кровать принесенный сверток.
Сэйбл повернулась. Сверток был объемистый. Он лежал среди сбившихся простыней, где они ночью занимались… занимались… Она не знала, как это назвать. Пальцы Хантера были тогда пальцами пианиста, а ее тело казалось прекрасным инструментом, который он заставлял звучать на все более высокой ноте. Вот только эта нота осталась звенеть с какой-то печальной незавершенностью. Пусть. Это было все равно что умирать бесконечной сладкой смертью.
Сэйбл попробовала стереть воспоминание, которое считала непристойным, но оно не исчезало, как и печать прикосновений Хантера на теле. Тот прошел к окну и так же, как недавно она, выглянул на улицу, отодвинув край занавески.
— У нас не очень много времени, — сказал он, подождал, пока она заглянет в щелку поверх его плеча, и ткнул пальцем в сторону бараков. — Как только Мейтланд покончит с текущими делами, дойдет очередь до нас. Не удивлюсь, если он воспользуется методами испанской инквизиции.
Он круто повернулся. Сэйбл поспешно отступила за пределы его досягаемости.
— Солдаты вокруг так и кишат, — заметила она, нервно теребя край одеяла. — Как же мы выберемся из форта? Если комендант уже подозревает истину, он, конечно, не даст нам подобраться к воротам! Меня дрожь пробирает, когда подумаю, что будет с Маленьким Ястребом, если нас…
— Прекрати! — прикрикнул Хантер, которому больше всего хотелось обнять ее и утешить. — У нас нет времени на истерику. Укрывая тебя, я совершаю предательство, так что избавь меня от обмороков, нервных припадков и тому подобного идиотизма!
— Никто не собирается падать в обморок, мистер Мак-Кракен, но вы же не станете отрицать, что мы находимся под угрозой ареста?
— Не стану, — буркнул тот.
Сэйбл помолчала, обдумывая положение. С той самой минуты, как Мейтланд утвердится в своих подозрениях, никто не посмеет тронуть ее даже пальцем. Другое дело — Хантер.
— Наверное, вам лучше выйти из игры, мистер Мак-Кракен, — наконец сказала она с решительностью, которой не чувствовала. — Будет несправедливо, если вы пострадаете по моей вине.
— Ты уж прости, Фиалковые Глаза, но мы с тобой повязаны одной веревочкой.
Громадное облегчение быстро затопило в ней чувство вины. Это не укрылось от острых глаз Хантера. Он понял, что ему только потому и было предложено дать задний ход, что Сэйбл рассчитывала на то, что он никуда не денется. Он усмехнулся краешком губ, не вполне понимая, что чувствует по этому поводу.
Женщины — странные создания, подумал он, взяв длинную прядь цвета красного дерева с плеча Сэйбл и задумчиво перебирая ее пальцами.
Сэйбл настороженно встретила его взгляд. Что это было, ласка? Или Хантер давал ей понять, что придется платить за лояльность? Но в глазах цвета темного серебра ничего нельзя было прочитать, словно там залегла тень. Она спросила себя, насколько важную роль она играет в жизни Хантера, в его мыслях и чувствах, но и сама не могла бы сказать, как много он значит для нее.
Если бы только можно было поговорить с ним откровенно, узнать, что означает чувство неудовлетворенности, мучавшее ее вчера ночью, знает ли он что-нибудь об этом, и если знает, то почему оставил ее в таком состоянии! Он обещал, что она увидит звезды, но они лишь сверкнули мимолетно и исчезли. Она хотела говорить обо всем, в том числе о том, кем была на самом деле. Утаивать правду дальше было неуместно и опасно. Но времени почти не оставалось, да и отчужденное выражение глаз Хантера не располагало к задушевной беседе.
— Я подожду за дверью, — вдруг сказал он и быстро пошел к выходу. Однако не вышел сразу, а помялся, не поворачиваясь, и это заставило Сэйбл заранее почувствовать себя неловко. — Ты… э-э… видишь ли… дело в том, что… насчет прошлой ночи. Мне очень жаль, что ты оказалась… э-э… участником.
Он заставил себя встретиться с ней взглядом, ожидая всего самого худшего от этой попытки затронуть щекотливую тему. Он не подозревал, какую огромную жалость разбудил тогда в сердце Сэйбл, сколько сочувствия породил своими нечеловеческими криками.
Самолюбивый, гордый человек, время от времени становящийся игрушкой призраков.
— Вы не сделали ничего ужасного, мистер Мак-Кракен, — ответила она с самым непринужденным видом, на какой была способна. — Человек, который видит кошмар, не отвечает за свои поступки.
Хантер едва сумел скрыть удивление. Он прощен? Что же, вот так, без оговорок?
— Не все так просто, Сэйбл… — начал он, смущенно откашлявшись.
— Я смогу лучше вас понять, если узнаю, в чем причина ваших кошмаров. Может быть, когда-нибудь вы расскажете мне и…
— Никогда.
Хантер произнес это единственное слово ровным, пустым голосом и снова повернулся к двери. Он живет с чувством вины, которое ему не по плечу, подумала Сэйбл и поспешила сделать еще одну попытку.
— Хантер!
Тот замер и зажмурился, словно это могло помочь уловить слабое эхо слова, только что слетевшего с ее губ. Ему хотелось снова и снова слышать, как она обращается к нему по имени.
Он повернулся. Сэйбл стояла совсем рядом, и, хотя он понимал, что у них нет времени даже на извинения (не говоря уже о воспоминаниях), он позволил себе оживить в памяти то, что случилось ночью. Горячее, возбужденное женское тело в его руках. Запах ее желания, чем-то похожий на запах свежей пихтовой хвои. Влажный шелк ее кожи и то местечко, где она особенно нежна, где находится средоточие ее женской сущности. Но главное, он вспомнил ее самозабвенный возглас — знак того, что она узнала рай в его объятиях. Как же жить дальше с сознанием всего этого? Да он попросту сойдет с ума от неудовлетворенных желаний!
Но в следующее мгновение Хантеру бросилось в глаза смущение на лице Сэйбл, и радостное волнение разом умерло в нем.
— Не говори ничего, — сказал он чужим, скрипучим голосом, заметив, что она собирается продолжить уговоры. — Если ты хочешь, чтобы мне стало легче, просто оставь все, как есть. Ты не можешь привести доводов, которые извинили бы мое поведение.
— И все-таки я считаю, что не стоит так винить себя.
— Стоит или не стоит, я виноват и буду помнить об этом, как помнил до сих пор.
— Виноваты не только вы. Я позволила вовлечь меня в… в происходящее, — храбро возразила Сэйбл.
— У тебя не было выбора.
— Выбор есть всегда, мистер Мак-Кракен.
— Разве? — Хантер горько усмехнулся. — Например, я не могу справиться со своими кошмарами, несмотря на то, что только об этом и мечтаю. Кто знает, что может случиться со мной в очередной раз? Вдруг я впаду в неистовство, в буйство? Ты должна держаться подальше от меня в такие моменты. Я мог даже взять тебя силой…
— Но вы этого не сделали, — мягко перебила Сэйбл. — Человек несовершенен, мистер Мак-Кракен. Вы не владели собой и нуждались в том, чтобы кто-нибудь отвлек вас, вытащил из кошмара. Я просто оказалась под рукой.
— Ты ведь и сама знаешь, что это не так, — буркнул Хантер (Господи, он готов был закричать в ответ на эту проповедь милосердия!). — Я хотел именно тебя вчера ночью, как хотел много дней подряд — и не только физически. Я знаю, что это невозможно, никогда. Даже если ты станешь свободной. И давай на этом закончим, пока разговор не зашел слишком далеко.
Он распахнул дверь и занес ногу через порог, и ей пришлось преградить ему путь.
— Дай мне пройти.
— Простите себя, мистер Мак-Кракен, как я прощаю вас, — сказала Сэйбл просто, касаясь ладонью щеки со шрамом. — Если вы будете упорствовать, обвиняя себя, я сочту вас самым упрямым ослом на земле.
Странное дело: Хантер вдруг почувствовал себя легче, словно в душе улеглось взбаламученное штормом море. Возможно, он даже мог бы простить себя… со временем. Он улыбнулся.
— У тебя есть три минуты на сборы. Краска на лице почти исчезла после мытья, на руках и того хуже, так что старайся не поднимать головы и не разговаривай ни с кем, если только от этого не будет зависеть твоя жизнь.
— А вы пока выпейте еще кружку кофе, мистер Мак-Кракен. — Сэйбл обошла его и подтолкнула к выходу. — Только не очень крепкого, потому что ваш темперамент и без того взрывоопасен.
Дверь закрылась, и Хантер направился к лестнице, усмехаясь и качая головой. Сбегая по ступеням, он чувствовал себя так, словно с плеч упал тяжелый груз. Словно его не просто простили, но заверили в возможности чего-то жизненно необходимого.
Через несколько минут Сэйбл вышла из гостиницы и заспешила по дощатому тротуару, низко склонив голову. Ее новый наряд был куда более экзотическим: длинное прямое платье из оленьей кожи, украшенное раковинами и бусинками, ловко вплетенными в сложный рисунок. На каждый ее шаг они отзывались мелодичным кликаньем. Ноги буквально нежились в высоких мокасинах, отделанных бахромой. Волосы она заплела в две толстые косы, с кончиков которых свешивались тонкие кожаные ремешки и все те же раковинки. Весь этот маскарад призван был ввести в заблуждение обитателей форта (конечно, если бы они приняли на веру, что у метисок бывают волосы цвета красного дерева). К счастью. никто не знал, что под индейским нарядом на Сэйбл надеты прехорошенькие кружевные штанишки и тонкая сорочка.
К ее большому облегчению, вскоре она заметила Хантера. Ведя в поводу двух лошадей, он пересек глинистое болото улицы (сердце Сэйбл екнуло в надежде, что он решил избавить ее от необходимости переходить грязь вброд).
В это утро она выглядела не в пример привлекательнее вчерашнего. Чтобы избавить ее от любопытных взглядов, Хантер достал накидку из бычьей кожи с прорезями для головы и рук. Сэйбл приняла ее с благодарностью: в такой одежде никакой холод был не страшен. Прежде чем отойти еще по каким-то делам, Хантер вложил ей в руку некий весомый предмет.
— Я слышал, ты отлично управляешься с этой штукой.
К немалому удивлению Сэйбл, это оказался тот самый нож, которым она воспользовалась в лавке Моффета для защиты от наглого приказчика.
Она была польщена этим своеобразным признанием заслуг и с гордостью укрепила на талии свое первое личное оружие. Она даже сдвинула ножны так, чтобы рукоятка ножа была легко доступна, и убедилась, что может выхватить его без усилия. Когда же она обвела взглядом окружающее, оказалось, что все, кто находится поблизости, смотрят на нее. Пожалуй, самый пристальный взгляд был у Тревиса Моффета.
— Садись в седло, — негромко посоветовал Хантер, заметив ее неловкость.
— Погоди, погоди, паря! На пару словечек тебя!
Невозможно было не узнать простонародную манеру выражаться и ужасный акцент Дугала Фрейзера. Хантер внутренне застонал. Сэйбл уже поднялась на обрубок толстого ствола, с которого женщины садились в седло.
— Я постараюсь не задерживаться, — сказал он, едва шевеля губами, и пошел кузнецу навстречу, чтобы тот не мог рассмотреть лица Сэйбл (не было никакого смысла снабжать Дугала лишними сведениями и тем самым тоже толкать его на предательство).
Временно оставшись в одиночестве, Сэйбл как раз собиралась вставить ногу в стремя, когда ее плеча коснулась ладонь. Она повернулась и встретила взгляд лейтенанта Кирквуда.
— Позвольте вам помочь?
Она молча помотала головой и склонила голову даже ниже, чем прежде.
— Знаете, вы очень изменились…
У Сэйбл не было ни малейшего желания поддерживать вежливую беседу, поэтому она приготовилась вскочить на лошадь.
— …с тех пор, как я видел вас в Вашингтоне. Это было в модном итальянском ресторане «У Сальваторе».
— Вы ошибаетесь, — хрипло прошептала она, испуганно косясь по сторонам и не решаясь послать лейтенанту выразительный взгляд из страха, что он будет замечен зеваками.
— Ошибаюсь? — Ной пожал плечами с видом человека, услышавшего нелепость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67