Видать, булава Иванова
производила хорошее впечатление на заносчивых киевлян.
У трактира Иван слез с коня, броси поводья подбежавшему
мальчишке-половому и велел:
- Задашь меру овса, да протрешь досуха. Не ленись, а то обижу.
Иван двинулся в гостеприимно приоткрытые двери трактира. За его
спиной Емеля втолковывал половому:
- Нарубишь дров, только осиновые не бери, бери березовые. От них
жара больше, а копоти меньше. Золу выгребешь. Приду - проверю!
Свободный стол нашелся не сразу. Пришлось выгрести из-за него
четверых пьяных киевлян да отнести их к двери. После этого друзья
уселись друг против друга и лукаво переглянулись.
- Медовухи! - гаркнул Иван.
- Зелена вина! - добавил Емеля.
Из закуски имелись лишь медовые пряники по копейке пара и печеные
каштаны. Но друзей это не смутило.
- Как будешь к Несмеяне пробиваться? - поинтересовался Иван после
третьей кружки медовухи. - Простых мужиков к ней пускать не велено.
- А я простой? - плаксиво спросил Емеля, роняя голову в ладони. -
Простой, да?
- Емелюшка, не обессудь... - Иван похлопал друга по плечу. - Я-то
знаю, какой ты крутой, а Владимиру сие неведомо. Знаешь что, иди-ка со
мной в богатыри! Тут-то тебе дорога к Несмеяне открыта будет.
- Подумаю, - наполняя очередную кружку, сказал Емеля. - Подумаю...
Медовуха с пряниками шла замечательно. Когда бражники приступили к
зелену вину, на Ивана напала сентиментальность.
- Ох, отец-богатырь, как же ты без меня будешь? - причитал он. -
Кого теперь сечь станешь? Ох, мамка! Ох, печка теплая... Я ее, бывало,
по всей избе двигал, выбирал, где поуютнее...
- А моя печка сама ездит... - лепетал Емеля, - это все она...
Она удружила...
- Кто, она? Печка?
- Какая печка?
Иван поморгал и наполнил кружки заново.
- Она... - продолжал говорить загадками Емеля. - И в Киев она меня
отправили. Женись, говорит, на царевне. А я ехать не хотел, ленивый я
очень. К тому же и родным помогать надо. Папка старый... ик!.. мамка
старый... Как они дрова из леса возить будут?..
Емеля встал и побрел к двери. Иван продолжал пить. Когда Емеля
вернулся, будущий богатырь уже заказал новую четверть вина.
- Печку я домой отправил! - падая на стул, сообщил Емеля. - Пуская
она мамке дрова возит! Наливай!
От дальнейшего вечера у Ивана сохранились самые смутные
воспоминания. Помнилось, что ходили они с Емелей по трактиру и
спрашивали у бражников, не печенеги ли они. Но печенегов не нашлось.
Потом пили медовуху. Потом опять зелено вино. Иван кричал, что
Емеля ему теперь - брат родной, а Несмеяна - золовка ненаглядная.
И объяснял, что Емеля непременно будет богатырем. Пили. Требовали
у трактирщика закуску, но и пряники и каштаны кончились. Емеля клялся,
что для Ивана ему ничего не жалко. И что закусь он враз организует...
Потом опять искали печенегов. И, кажется, одного нашли.
***
... Солнышко ласково било в глаза Ивану-дураку. Будущий богатырь
разлепил очи ясные, проморгался и огляделся. Трактир был пуст. Емеля
исчез. Стол был уставлен пустыми четвертями, между которыми валялись
огрызки пряников и куча рыбьих костей. Видать, организовал-таки Емеля
закуску.
- Ай да мы, - прошептал Иван. - Богатыри, не мы... Трактирщик!
Из-под стойки выполз трактирщик.
- Где печенег? - спросил Иван строго.
- Не было такого, - признался трактирщик.
- А кого ж мы лупили за Русь-матушку?
- Мойшу-портного.
- Да?
Иван погрузился в раздумье. Потом сказал:
- Врешь. Печенег это был... А дружок мой где?
- Ушел с печенегом обновку шить богатырскую, - покорно сказал
трактирщик.
"Решился-таки в богатыри", - подумал Иван. Помолчал. Потом взял со
стола недогрызенный рыбий хвост и стал им обмахиваться.
- Душно мне... Тяжко... Поправиться бы, а?
- Вмиг! - ожил трактирщик, - Только что завоз был.
Вскоре на столе появилась немудреная богатырская снедь: крынка
огуречного рассола, коврига хлеба, пара бананов и спелый ананас. Иван
вяло выпил рассол, закусил бананами, потом размазал ананас по ковриге
и проглотил.
Полегчало...
- Сколько с меня, добрый человек? - поинтересовался он.
- Рупь с полтиной, да два гроша на чай, - сообщил трактирщик.
Иван, не споря, заплатил и, почти не пошатываясь, вышел в конюшню.
Оседлал Гнедка и медленно поехал в направлении богатырских казарм. По
дороге неторопливо проверял пожитки - не уперли ли ночью чего лихие
молодчики. Деньги целы. Булава на месте. Конь...
Конь на месте. Грамотка отцовская к Микуле... Грамотка!
Грамотки не было. С минуту Иван-дурак обшаривал карманы, и вдруг
шальная мысль забрела ему в голову. Емеля! Он грамотку спер!
Предатель! Негодяй! Ах, Емеля, Емеля, браток названный...
Глава первая,
в которой Иван опаздывает к собственному прибытию и готовится
трижды помереть.
Богатырские казармы были украшением стольного града Киева.
Окруженные цветущими каштанами и питейными заведениями, казармы
сии издавна стали местом отдыха горожан. Сюда приходили детушки малые
- на богатырей-заступничков посмотреть, старцы седобровые - о жизни
погутарить, девки веселые - род богатырский множить. Иван с восторгом
оглядывал праздную публику, и ему хотелось громко и радостно крикнуть:
"Я - Иван-дурак, будущий богатырь!"
Но он сдерживался.
Уже шагов за сто от казармы Иван заслышал задорный посвист сабелек
и глухое уханье булав. То богатыри забавлялись играми молодецкими.
Гнедок прянул ушами и подозрительно посмотрел на Ивана: туда ли мы
едем.
- Что ты, сыть, травяной мешок, спотыкаешься! - гаркнул Иван.
Открыл было рот снова, но забыл, что полагается говорить дальше, и
закрыл его.
Подъехали к воротам, отлитым из пудовых подков, износившихся под
лошадьми богатырскими. "Первое испытание", - понял Иван и распахнул
ворота. Очам его открылась чудная картина.
На широкой дубовой лестнице, перемежая дело импровизированными
присказками, фехтовались на булавах богатыри. Одеты они были в
кольчуги булатные, рубахи шелковые да сапоги кирзовые. Особенно
понравился Ивану толстый и потный богатырь лет пятидесяти, который,
обломав булаву о головы настырных сотоварищей, схватил за ноги другого
богатыря - с тонким интеллигентным лицом, и стал лупить противников
им. Интеллигентный богатырь при этом не терялся и в момент удара
пытался укусить сотоварищей за незащищенные части тела. Лестница
тряслась от богатырского хохота.
- Как пройти к Микуле Селяниновичу? - спросил Иван у проходящего
мимо богатыря, слезая с перепуганного Гнедка.
- К Микуле? Да по лестнице дубовой, в палаты каменные, - с
тщательно скрываемым почтением ответил богатырь.
Иван вдохнул побольше воздуха и, поминутно извиняясь, стал
протискиваться мимо резвящихся. Пару раз его огрели булавой, разок
укусили за ногу, но через каких-то полчаса Иван вошел-таки в палаты
каменные.
Микула Селянинович сидел на лавке и задумчиво перебирал руками
землю сырую, насыпанную в большую дубовую кадку. Он тосковал по
простому пахарскому труду, но как мог боролся с этим чувством.
- Исполать тебе, Микула Селянинович, - нараспев обратился Иван и в
пояс поклонился. - Привет тебе от старого друга, Ивана-Черная Рука,
Гроза морей. А я сынок его беспутный, Иван-дурак.
Пришел к тебе знатную службу сослужить, постоять за землю Русскую,
лечь костьми за дело правое.
- Сядь пока, - гулко произнес воевода и, убедившись, что его
трогательная тоска по прошлому замечена, отставил кадку в угол. - А
сколько ж тебе лет, дитя мое?
- О, очень много, сударь, восемнадцать! - с восторгом ответил
Иван.
- Рука твоя тверда?
- Тверда!
- Нога твоя тверда?
- О да!
- Ну и белиберда, - тоскливо простонал Микула, но все же
продолжил:
- Вот верная черта...
- Всегда! - не к месту, но в рифму встрял Иван.
- ... дурацкого, испытанного стиля. - Продолжил Микула
Селянинович, не обратив на него внимания. - О Боже!.. И я таким же
юным был, когда мы печенегов в первый раз побили...
Наступило тягостное молчание. Первым нарушил его Микула:
- Чего это мы, а?
- К слову пришлось, - вежливо ответил Иван-дурак. - Так я, значит,
в богатыри записаться хочу.
Микула помолчал, потом задумчиво произнес:
- В богатыри... Так ведь богатырю надобно иметь не только сердце
доброе, а ноги твердые, не только булаву тяжелую, а голову крепкую,
надобно еще...
Но Иван так и не узнал, что еще надобно настоящему богатырю.
Микула Селянинович медленно поднялся и переспросил:
- Так ты говоришь, что сын дружка моего старого, Ивана-Черная
Рука, Грозы морей? А где грамотка твоя рекомендательная?
- Нету, - со стыдом признался Иван. - Выкрадена ночью татем лихим.
- Выкрадена, говоришь. Может быть. На отца ты и вправду похож,
только рожа еще глупее. Но вот какая незадача: являлся уже утром один
добрый молодец с грамоткой, где сказано, что он - Иван-дурак!
- То тать ночной! - возопил Иван.
- Возможно, возможно... Но в богатыри он уже зачислен, и дать делу
обратный ход я не в праве. Посуди сам, добрый молодец: обстановка в
Киеве сложная. Владимир Красно Солнышко заботами затуманен, Василиса
Премудрая в сторону Кащеева Царства поглядывает...
Поп Гапон воду мутит, интригует. Бояны песенки крамольные по
кабакам поют... И тут такой скандал: богатырь-самозванец! Как же после
этого народ станет на защитников своих поглядывать? Нет, Иван. То
есть, не Иван, а незнакомый мне молодец. Не могу я тебя в богатыри
принять!
- А что же мне делать! - испуганно вскочил дурак. - Деньги как
вода меж пальцев текут, в городе жить лишь три дня разрешили!.. Не
могу я к батьке с позором воротиться! Хворостиной до смерти запорет!
Микула потер лоб.
- Что делать? Подвиг соверши, тогда я тебя и без грамотки в
богатыри зачислю. Будешь прозываться Иван-дурак Второй или Иван-дурак
Премудрый. Как захочешь. А рубли... тьфу! Возьми да свои настругай,
сейчас во всех губерниях так делают. Не захочет трактирщик принимать -
так ты его - булавой! Кстати, если красиво настругаешь, мне принеси, я
коллекцию собираю.
Иван кивнул и грустно поплелся к выходу.
- Эй, постой! - окликнул его Микула. - Можешь просто самозванца в
мать-сыру землю вогнать по маковку, грамотку свою забрать, да и
числиться богатырем. Я виду не подам, а остальные с тем богатырем еще
не побратались.
Воспрянув духом, Иван выбежал на дубовую лестницу. Богатырские
игрища на ней уже кончились, зато - о улыбка судьбы! - посреди
лестницы сидел предатель Емеля!
Иван вытащил булаву, поплевал на ладони, подкрался к Емеле сзади и
завопил:
- Попался, тать ночной! Вставай, то смерть твоя пришла! Выходи со
мной на сыру землю биться, я тебя в три удара в землицу вколочу!
Емеля повернулся и грустно сказал:
- Здорово, Иван... Чего орешь-то?
- Выходи со мной... - на тон ниже начал Иван.
- Банан хочешь?
- Хочу, - признался Иван и, отложив булаву, сел рядышком.
Емеля достал из-за пазухи связку спелых, лишь чуть-чуть мятых
бананов, и они принялись сноровисто очищать излюбленный россиянами
фрукт. После второго банана Иван осведомился:
- Чего ж ты, падла печенежская, грамотку мою спер?
- Как спер? - обиделся Емеля. - Ты ж сам ее подарил! Сам в руки
сунул, да уговорил в богатыри пойти, тобой назваться, чтоб к Несмеяне
допустили.
Иван потер лоб... И вспомнил. Точно. Пихал он Емеле в руки
грамотку, кричал слова задорные, уговаривал, словно девку красную...
Охохонюшки... Сам свое богатырское счастье отдал!
- Ну и как, допустили? - смущенно поинтересовался он.
- Вечером заступаю в караул у ее опочивальни, - грустно сказал
Емеля. - Да, Иван, тяжка служба! Как мне сегодня бока намяли,
вспомнить страшно... Эх, просил же я ее дать мне силу богатырскую!
Не пойму, то ли не дала, то ли я и прежде богатырем был...
Оплошала она.
- Кто "она"?
- Да щука моя волшебная, что все желания выполняет...
Иван крепко зажал рот боевой рукавицей. Ему вдруг явственно
вспомнилось, как стоящий в обнимку с полоненным печенегом Мойшей Емеля
вопит: "Закуски нет, Иванушка?! Не беда, исправим! Мне для тебя и ЕЕ
не жалко!" А еще вспомнились Ивану рыбьи кости на трактирном столе.
- У тебя память часто отшибает? - поинтересовался Иван.
- Нет, сегодня впервой такое случилось... Как медовуху пили -
помню, как печенега полонили - тоже. А дальше - хоть убей... К слову,
убивать-то ты меня будешь?
- Что ты, Емелюшка, - ласково сказал Иван, - То шутки наши,
богатырские. Ну, мне пора.
И он тоскливо пошел по коридору, вытирая о кольчугу измазанные в
бананах пальцы. Бедный Емеля! Лишился своей единственной опоры - щуки!
А ради кого? Ради него, дурака! Как тут обижаться...
Иван всхлипнул, промакнул глаза носовым платочком и сослепу
налетел на бредущего по двору богатыря.
О, это был богатырь, так богатырь! Лицо его было отмечено печатью
аристократизма, булава была украшена каменьями самоцветными, а походка
- почти тверда. От толчка Ивана он упал на землю, но сноровисто
поднялся и насупил брови.
- Извиняйте, - буркнул Иван и попытался проследовать дальше.
Но богатырь крепко держал его за кафтан.
- Добрый молодец! Вы скверно воспитаны! Вы толкнули богатыря,
находящегося в состоянии жестокого похмелья, и считаете, что это вам
сойдет с рук?!
- Я толкнул вас нечаянно, а толкнув - извинился, - ответил Иван,
пытаясь освободиться. Богатырь отпустил кафтан, но вслед презрительно
бросил:
- Сразу видно, что вы не киевлянин...
- Да! - взвился Иван. - Из-под Мурома я! Но это не помешает мне
окоротить на голову заносчивого киевлянина!
- Хорошо, - промолвил богатырь довольно. - В полдень на Куликовом
поле. И не забудь мамке с папкой отписать, что погиб от рук Добрыни
Никитича.
1 2 3 4