В тот раз, когда я собирался быть честным и рассказать о моем прошлом, ты исчезла на неделю.
– Так ты совращал девушек? – повторила она вопрос. – Но прошу тебя, не включай в этот список миссис Мюррей.
– Только если они хотели быть совращенными. – Его лицо вдруг омрачилось.
Он был потрясающе красив, и было в нем нечто такое, что она подумала: эти девушки вряд ли сопротивлялись соблазну.
Однако со времен своей юности он очень изменился. У него была репутация человека, посвятившего себя служению короне. Его послужной список сделал бы честь и человеку более зрелого возраста. И все же она не сомневалась, что стоило бы ему поманить пальцем любую женщину, она, не колеблясь ни минуты, оказалась бы в его постели. Даже миссис Мюррей.
– Расскажи мне о своей матери.
Она, видимо, его удивила.
– А что – о моей матери?
– Я разрываюсь между желанием сказать правду, – призналась она, – и намерением заключить с тобой сделку. Мы обменяемся тайнами. Ты расскажешь мне о Китае, а я о том, что знаю о твоей матери.
Он покачал головой, и теперь этот жест вызвал у нее раздражение.
– Расскажи мне о ней.
– Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я рассказал. Она умерла несколько лет тому назад.
– Мне известно о ее смерти. Расскажи мне о ее жизни, Маршалл. Я знаю, что она увлекалась садоводством, обожала разводить цветы. Что еще она делала?
– Она управляла Эмброузом все те годы, когда мой отец был в Египте. Без нее этот замок, наверное, превратился бы в руины. Моим самым ранним воспоминанием о ней был ее приказ отремонтировать фасад замка.
Давина помолчала с минуту, вспомнив записи в дневнике, сделанные одинокой женщиной, которая провела большую часть своей жизни, мечтая о человеке, которого никогда не было рядом.
– Она знала о том, что твой отец одержим Египтом, когда выходила за него замуж?
– На самом деле ты спрашиваешь, знала ли она, что мой отец все эти годы собирался оставить ее ради Египта?
– Возможно, – призналась Давина.
– Ее родители, очевидно, были друзьями моих дедушки и бабушки. Хотя это не был брак по любви, они были знакомы друг с другом.
«Дольше, чем мы с тобой», – подумала Давина, но вслух ничего не сказала.
– Но это нельзя назвать ответом на мой вопрос, если только он не был одержим Египтом всю свою жизнь, еще до женитьбы.
– Я думаю, что все началось, когда он был молодым человеком. Он познакомился с Египтом во время своей поездки по Европе для завершения образования.
– Как это печально для нее.
Ответа не последовало.
– По крайней мере, – продолжала она, – если бы у нее была возможность посетить Египет, она могла тоже увлечься этой страной, и у них появился бы общий интерес.
– Ты этим часто занимаешься? Я имею в виду – пытаешься переписать историю? Разве столь уж важно, что могло бы произойти, если на самом деле этого не случилось?
– Возможно, твоя мать не была бы так несчастна, – ответила она, стараясь воспринять его вопрос не как риторический, как он скорее всего его и задумал, а всерьез. – Если бы она могла понять, что именно он чувствует и почему он посвящает так много своего времени чужой стране и чужой культуре, ей было бы легче.
– Откуда ты знаешь, что она была несчастна?
– Полагаю, что это знание может служить предметом нашего с тобой торга. Что произошло в Китае?
Выражение его лица моментально изменилось. Улыбка исчезла, а в глазах появилось нечто такое, чего она еще не видела, но этот взгляд предупреждал ее, что эту тему лучше не затрагивать.
– Как тебе удается выглядеть одновременно испуганным и сердитым? – спросила она.
– Почему ты настаиваешь на своем вопросе?
– Ты знаешь о том, что, если захочешь, можешь внушать страх?
– Кому угодно, но только не тебе. Ты нисколько не робеешь, о чем бы ты меня ни спрашивала, моя леди жена.
– А мне следует робеть, ваше сиятельство?
Он резко сел и спустил ноги с кровати. Она протянула к нему руки, но Маршалл уже натягивал, брюки, а потом и рубашку.
Он оглянулся на нее всего раз, и при этом его лицо искажала гримаса боли.
– Я ни с кем не обсуждаю то, что было в Китае, Давина. Даже с тобой.
Она не ответила, и он взглянул на нее еще раз.
– Хочешь знать, Давина, почему я никогда не обращаю внимания на боль? В Китае мне день и ночь давали с едой опиум. Бывали дни, когда я сидел в углу почти без сознания и не понимал, где я. А потом мои тюремщики забавлялись тем, что несколько дней не давали мне опиума. Мое тело было как в огне, в голове – пустота. Я тогда сделал бы все, что угодно, за дозу опиума. Я мог бы убить собственную мать.
Молчание повисло в воздухе.
– Ты поэтому думаешь, что сходишь с ума?
Он не смотрел на нее, занятый тем, что зашнуровывал ботинки.
– Это было очень давно. Я уже почти год не принимаю опиум. У меня сейчас не должно быть ни галлюцинаций, ни бредовых состояний.
– И ты винишь в этом себя, Маршалл? Разве это логично?
Он опять взглянул на нее.
– Разве ты не должен быть просто благодарен судьбе за то, что выжил и вернулся домой?
– Ты решительно желаешь видеть во мне героя, не так ли?
Она задумалась.
– Не в этом дело. Я полагаю, что, как всякому человеку, тебе свойственно ошибаться. Мне кажется, ты будто гордишься тем, что ты загадочный отшельник. С какой-то целью ты поддерживаешь миф о себе как о Дьяволе из Эмброуза. Ты скорее всего не очень любишь общество людей, но это не совсем в твоем характере. Думаю, что все это от того, что ты разочаровался в самом себе. Ты не смог соответствовать тем критериям, которые ты сам для себя установил. Эти критерии, которые мы для себя устанавливаем, иногда гораздо выше тех, которые определяются для нас обстоятельствами.
– Ты слишком молода для подобных философских рассуждений.
– Я вовсе не философствую. Просто мне интересно все, что касается тебя. В конце концов, ты мой муж, и я хочу понять, почему ты решил забаррикадироваться в Эмброузе. В данный момент я приблизилась к тому, чтобы узнать больше правды, чем несколько дней назад.
Он встал.
– Ты не понимаешь, Давина. Ты не знаешь, на что я способен. Что я сделал. Ты видишь только то, что хочешь видеть. В некоторых ситуациях такая наивность, возможно, и оправданна, но здесь и сейчас может быть опасной.
– Ты предупреждаешь меня о том, что можешь причинить мне вред, Маршалл? Я в это не верю. Я убеждена, что ты скорее причинишь вред себе, чем тронешь хотя бы пальцем другое человеческое существо.
– Расскажи это людям, которые были под моим началом и погибли. Расскажи это их призракам, которые меня преследуют. Расскажи об этом их женам и матерям.
Давина сжала руки, стараясь не выдать волнения, которое вызвали у нее его слова, хотя, глядя на его лицо, она боялась расплакаться. Она поняла, что сейчас он не примет слов утешения, поэтому она сказала лишь то, во что искренне верила:
– Я уверена, что ты не несешь за это ответственности.
– Давина, ты предпочитаешь не верить, что все, что я тебе рассказал, – правда. Неужели ты такая идеалистка? В том, что я тебе рассказал, нет ничего хорошего, или приличного, или чистого. Это страшно и мерзко.
Она кивнула.
– Я не боюсь этого, Маршалл. Если тебе станет от этого легче, я могла бы собраться с духом и немного испугаться. Я постараюсь уговорить себя, что ты ужасен – настоящий Дьявол из Эмброуза. Я даже буду писать самой себе записочки, которые бы мне об этом напоминали.
– Перестань улыбаться, и я, может быть, тебе поверю, – сказал он, покачав головой. – Не думай, будто я не заметил, что каждый раз, как я называю тебя «леди жена», ты обращаешься ко мне «ваше сиятельство».
Он протянул ей руку.
Она взяла ее и встала голой перед ним.
– Если я ничего не сумела добиться одним способом, Маршалл, мне придется зайти с другой стороны.
– Я уже называл тебя упрямой, не так ли?
Она проигнорировала его замечание.
– Могу я остаться с тобой сегодня?
– Ты считаешь себя моим талисманом, Давина? Раз ты со мной, у меня не будет видений? Я не буду слышать ничьих голосов, кроме твоего?
– Когда ты со мной, Маршалл, – спокойно ответила она, – у тебя ничего этого не будет. – Она тряхнула головой, словно для убедительности. – Ты будешь нежным любовником и самым внимательным мужчиной. Идеальным мужем. Когда ты со мной.
– В таком случае ты не знаешь настоящего Маршалла Росса.
Она отмахнулась.
– Позволь мне остаться с тобой. Я покажу тебе, какие выучила иероглифы, а ты сможешь научить меня каким-нибудь другим.
– Я сыт Египтом по горло! – резко бросил он. – Лучше займемся чем-нибудь шотландским.
Она улыбнулась:
– Шотландским?
Он притянул ее к себе, и прикосновение его одежды к ее обнаженному телу показалось ей странно возбуждающим.
Она обняла его за шею и прижалась к нему всем телом.
– Я готова играть с тобой в любые игры, Маршалл.
Глава 19
– Давина, ты должна сосредоточиться на мяче, – сказал Маршалл. – Когда замахиваешься, следи за мячом.
Давина замахнулась битой для гольфа, но лишь слегка задела мяч.
Повернувшись, она сердито посмотрела на Маршалла.
Из-за того, что все время шел дождь, Маршалл соорудил временное поле для гольфа в большом зале и настоял на том, чтобы Давина научилась играть в эту игру. Он сидел у нее за спиной и давал указания.
– Давай еще раз.
Она взяла биту обеими руками и сказала:
– У меня получилось лучше, чем раньше.
– Я удивлен, что ты никогда прежде не играла в гольф, Давина. Это же шотландская традиция…
– Знаю, – прервала она его. – Первые правила игры были написаны в 1744 году. Я знаю об игре, но это не означает, что умею играть. Печальная правда в том, что у меня вообще не очень хорошо получается, Маршалл. – Она хмуро посмотрела на мяч, сосредоточилась на нем, а потом замахнулась изо всех сил. Мяч взлетел в воздух, ударился о поперечную балку на потолке и с грохотом приземлился на какой-то стул. – Ура! Я попала в четвертую лунку.
– Я все равно выигрываю, – заявил он. Стук в дверь не позволил ей ответить. Джейкобс остановился в дверях, глядя на них обоих.
– Сэр, – сказал камердинер. Он был явно чем-то обеспокоен. – Меня послали поговорить с вами.
– Кто тебя послал, Джейкобс?
– Дворецкий, ваше сиятельство, и три служанки.
– Не экономка? – поинтересовалась Давина.
– Никто не захотел ее беспокоить, ваше сиятельство, – ответил Джейкобс, отвешивая ей поклон.
– Неужели все так боятся этой женщины?
Она ждала, что Джейкобс ответит на ее вопрос утвердительно, но он лишь слабо улыбнулся:
– Мне поручили попробовать защитить некоторые предметы Эмброуза, которые являются исторической ценностью.
– Предметы?
– Ваше сиятельство, не передвинуть ли мне, например, некоторые вазы? Или чем-либо прикрыть наиболее ценные окна? – Джейкобс бросил взгляд на один из самых красивых витражей. – Может быть, закрыть его войлоком, сэр? Этому окну триста лет.
– По-моему, нас журят, Давина, – обратился к ней Маршалл.
– Нас ставят на место, – ответила Давина, опуская биту. – А как насчет люстры, Джейкобс? На мой взгляд, Маршалл ее почти разбил.
Несколько подвесок нижнего яруса действительно были в плачевном состоянии.
– Не дадите ли мне какой-нибудь совет, Джейкобс? – спросила Давина. – Я не совсем уверена, что Маршалл играет честно.
На лице Джейкобса отразился ужас.
– Ваше сиятельство, я не играю в гольф и ничего в нем не понимаю.
– Молодец, Джейкобс, что поддержал меня, – сказал Маршалл.
Джейкобс попятился вон из комнаты. Было слышно, как он приказал служанкам принести войлок.
Маршалл и Давина переглянулись.
– Расскажи мне еще раз, что такое птичка, орел и альбатрос, – попросила Давина Маршалла.
– Не думаю, что тебе следует беспокоиться о них. Все эти слова относятся к отличным ударам.
– Но я могла бы попрактиковаться. Тогда я наверняка у тебя выиграла бы.
– Сейчас моя очередь, – с улыбкой ответил Маршалл.
– Тебе не кажется, что это не очень по-джентльменски – так открыто торжествовать?
– Просто я слишком азартен, вот и все.
– Все же я должна еще попрактиковаться. Мне очень хочется у тебя выиграть.
– Сегодня это не случится, – сказал он и рассмеялся, когда она ударила его рукой по плечу.
– Давай играй, – сказала она и шлепнулась на стул.
Он прислонил биту к небольшому столику, подошел к ней и, протянув руку, поднял со стула.
– Ты способная ученица и за это должна быть вознаграждена. Я целый час буду делать все, что ты захочешь.
– Всего один час? Я требую весь день. А еще лучше… я жажду провести с тобой целую ночь. Ты будешь спать рядом со мной до самого утра.
– Давина. – Он обнял ее и наклонился так, чтобы его нос коснулся ее носа. – Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, какая ты непредсказуемая?
Она улыбнулась:
– Постоянно. Непрерывно. Неизменно. Всегда.
– Но еще не ночь.
– Не ночь, – согласилась она. – Сегодня дождь льет не переставая, а гром гремит так, что гроза, наверное, не скоро закончится.
– И что нам делать со всем этим временем? – спросил он, поцеловав прежде мочку ее уха. – Мы можем перейти в какое-нибудь тихое, уединенное место и обсудить, чем мы могли бы заняться.
– Но выбирать буду я.
– И что бы ты хотела, чтобы я делал?
– Целовал меня везде – в глаза, в нос, в шею, в грудь, – без намека на улыбку, сказала она. – Представил бы себе, что я – иероглиф, а ты изучаешь все изгибы моего тела и определяешь, что они символизируют.
Он огляделся, очевидно, для того, чтобы убедиться, что в комнате, кроме них двоих, никого нет, и обхватил ладонью одну ее грудь.
– Например, этот изгиб? Как ты думаешь, какое у него самое важное значение?
– Питание? Плодородие?
Он удивил ее тем, что прижал к себе и обнял. Больше он ничего не сделал – просто окружил ее своим телом, словно она была ценнейшим артефактом, который нуждается в защите.
– Что ты делаешь? – почти шепотом спросила она.
– Держу тебя, – таким же шепотом ответил он и провел пальцами по ее спине и ягодицам. – Зачем ты так утягиваешься корсетом? Тебе этого не нужно.
– Ты хотел бы, чтобы я была распутной, Маршалл? – Со мной – да.
Их окружала тишина большого зала. Ей вдруг захотелось поблагодарить его за то, как он к ней относится, но как такую мысль можно выразить словами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34