Я кашлянул и прочистил горло. Я уже собирался было сказат
ь: здравствуйте, уважаемая. Но что-то в глотке у меня заклинило. Я ничего не
мог сделать. Даже взглянуть на нее не мог, потому что голова отказывалась
поворачиваться на шее. Решимость моя испарилась. Мне показалось, что сей
час я грохнусь в обморок. Я падаю, сказал я себе; я в состоянии коллапса. А по
том произошло самое странное: я побежал. Я подбрасывал ноги, закидывал го
лову и несся, как последний дурак. Работая локтями, ноздрями ловя соленый
воздух, я делал ноги, словно олимпиец, словно спринтер на последнем отрез
ке к победе.
Ну а сейчас ты что делаешь, Бандини? Почему ты бежишь?
Мне хочется бежать. Ну и что с того? Полагаю, я могу побегать немного, если м
не так хочется, не правда ли?
Мои подметки клацали по пустынной улице. Я набирал скорость. Двери и окна
проносились мимо удивительнейшим образом. Я никогда раньше и вообразит
ь не мог, что способен развивать такую скорость. Я стремглав проскочил За
л Докеров и плавно свернул на Франт-стрит. Длинные склады отбрасывали на
дорогу черные тени, среди них разносилось поспешное эхо моих шагов. Я уже
был возле доков, через дорогу от меня, за линией складов Ц море.
Я Ц не кто иной, как Артуро Бандини, величайший спринтер в истории аннало
в спортивной славы Америки. Гуч, могучий голландский чемпион, Сильвестр
Гуч, демон скорости из страны ветряных мельниц и деревянных башмаков, оп
ережал меня на пятьдесят футов Ц могучий голландец устроил мне забег вс
ей моей карьеры. Выиграю ли я? Такой вопрос задавали себе тысячи мужчин и ж
енщин, собравшиеся на трибунах, Ц в особенности женщины, поскольку сред
и спортивных писак я в шутку был известен как «женский бегун» в силу того,
что среди спортивных болельщиц был неимоверно популярен. Теперь же триб
уны ревели от неистовства. Женщины воздевали руки и умоляли меня победит
ь Ц ради Америки. Давай, Бандини! Давай, Бандини! Ох ты, Бандини! Как же мы те
бя любим! Женщины волновались, хотя беспокоиться не о чем. Ситуация под на
дежным контролем, и я это знал. Сильвестр Гуч уставал; он не мог выдержать
такого темпа. Я же приберегал себя для этих последних пятидесяти ярдов. Я
знал, что смогу разгромить его. Не бойтесь, мои дамы, все, кто любит меня, не
страшитесь! Честь Америки зависит от моей победы, я это знаю, и когда Амери
ка нуждается во мне, вы найдете меня на месте, в самой гуще борьбы, готовым
пролить свою кровь. Гордыми, прекрасными скачками я миновал пятидесятия
рдовую отметку. Господи, только посмотрите, как этот человек бежит! Визг р
адости из тысяч женских ртов. В десяти футах от финишной ленточки я ринул
ся вперед, прорвав ее за четверть секунды до могучего голландца. Трибуны
взревели от восторга. Вокруг собрались операторы кинохроники, умоляя ск
азать хоть несколько слов. Пожалуйста, Бандини, пожалуйста! Оп
ираясь на стену доков Американо-Гавайской компании, я хватал ртом возду
х и, улыбаясь, соглашался выступить перед парнями с заявлением. Приятная
компания, что и говорить.
Ц Я хочу передать привет моей маме, Ц прерывисто начал я, еще задыхаясь.
Ц Ты здесь, мама? Привет! Видите ли, джентльмены, когда я был мальчишкой ещ
е в Калифорнии, после школы я бегал разносить газеты по маршруту. А мама мо
я в то время лежала в больнице. Каждую ночь она была практически при смерт
и. Вот тогда-то я и научился бегать. Ужасно сознавать, что я могу потерять м
аму, не закончив с доставкой вилмингтонской «Газетт», поэтому я бежал, ка
к безумец, стараясь закончить маршрут, а потом мчался пять миль до больни
цы. Таковы были мои тренировки. Я хочу поблагодарить вас всех и еще раз пер
едать привет моей мамочке в Калифорнии. Привет, мам! Как там Билли и Тед? Со
бачка поправилась?
Смех. Перешептываются о моей простой природной скромности. Поздравлени
я.
Но в конечном итоге удовлетворения от победы над Гучем немного, хоть это
и великая победа. Запыхавшись, я уже устал быть олимпийским бегуном.
Все дело в женщине в фиолетовом пальто. Где она сейчас? Я поспешил обратно
к бульвару Авалон. Нигде никого не видно. Если не считать стивидоров в сле
дующем квартале да мотыльков, что кружатся возле уличных фонарей, бульва
р пуст.
Дурак! Потерял ее. Она исчезла навсегда…
Я начал кружить по кварталу. Вдали раздался лай полицейской собаки. Это Г
ерман. Про Германа я знал все. Пес почтальонов. Искренний пес: не только ла
ял, но и кусался. Однажды гнал меня много кварталов, сдирая у меня с лодыже
к носки. Я решил прекратить поиски. Все равно уже поздно. Как-нибудь в друг
ой раз, вечером, я ее отыщу. Завтра с утра пораньше надо быть на работе. И я д
винулся домой по Авалону.
Снова увидел табличку: «Платим Самые Высокие Цены За Старое Золото». Мен
я она тронула до глубины души, поскольку ее прочла она, женщина в фиолетов
ом пальто. Она видела и чувствовала все это: ломбард, стекло, витрину, стар
ье внутри. Она прошла по этой самой улице. Вот этот самый тротуар ощутил на
себе зачарованный груз ее веса. Она дышала этим воздухом и нюхала это мор
е. С запахом мешался дым ее сигареты. Ах, это просто слишком, просто слишко
м!
Возле банка я коснулся того места, о которое она зажгла спичку. Вот Ц на к
ончиках моих пальцев. Чудесно. Крошечная темная черточка. О черточка, теб
я зовут Клаудиа. О Клаудиа, я люблю тебя. Я поцелую тебя, чтобы доказать сво
ю преданность. Я огляделся. На два квартала в обе стороны Ц никого. Я нагн
улся и поцеловал темную черточку.
Я люблю тебя, Клаудиа. И умоляю выйти за меня замуж. Мне в жизни больше ниче
го не важно. Даже труды мои, эти тома, предназначенные Вечности, Ц они нич
его не значат без тебя. Выходи за меня, иначе я пойду к докам и прыгну в море
вниз головой. И я снова поцеловал темную черточку.
И тут с ужасом заметил, что весь фасад банка покрыт точно такими же темным
и черточками и полосами от тысяч и тысяч спичек. Я сплюнул в отвращении.
Ее след должен быть уникальным Ц нечто вроде ее самой, простое и в то же в
ремя таинственное, такая черточка от спички, какой мир до сих пор не знал.
Я отыщу ее, даже если придется искать вечно. Ты слышишь меня? Навеки вечно.
Пока не состарюсь, я буду стоять здесь, все ища и ища таинственную черточк
у своей любви. Меня никто не разубедит. Итак, начинаю: вся жизнь или один ми
г Ц какая разница?
Не прошло и двух минут, как я ее нашел. Я был уверен в ее происхождении. Малю
сенькая черточка, такая слабая, что почти незаметна. Только она могла так
чиркнуть спичкой. Чудесно. Крохотная черточка с едва различимым намеком
на росчерк в конце, хвостик художества, будто змея изготовилась к броску.

Между тем кто-то приближался. Я уже слышал шаги.
Очень старый человек с седой бородой. Он шел с клюкой, в руке держал книгу
и, казалось, о чем-то глубоко задумался. Прихрамывал, опираясь на палку. У н
его были очень яркие и маленькие глазки. Я нырнул под арку, пока он не прош
ел мимо. Потом вылез опять и осыпал черточку дикими поцелуями. И вновь я ум
оляю тебя выйти за меня замуж. Любовь нетленнее моей никому не ведома. При
лив и время никого не ждут. Дорога ложка к обеду. Под лежачий камень вода н
е течет. Выходи за меня!
Вдруг ночь содрогнулась от слабого покашливания. Опять этот старик. Прош
ел по улице ярдов пятьдесят, а потом обернулся. И теперь стоял, опираясь на
свою клюку, и пристально меня рассматривал.
Дрожа от стыда, я поспешил прочь. В конце квартала оглянулся. Старик придв
инулся к самой стене. Он тоже ее изучал. Шел по моим следам. Я содрогнулся п
ри одной мысли об этом. Еще квартал Ц и я опять обернулся. Он по-прежнему б
ыл там, этот ужасный человек. Остаток пути домой я бежал как угорелый.

Девятнадцать

Мона с матерью уже были в постели. Мать тихонько похрапывала. В гостиной д
иван стоял разложенным, постель моя расстелена, подушка взбита. Я раздел
ся и нырнул под одеяло. Минуты шли. Я не мог заснуть. Ощупал свою спину, зате
м бок. Попробовал живот. Минуты текли. Я слышал, как они тикают в часах у мат
ери в комнате. Прошло полчаса. Сна ни в одном глазу. Я ворочался и чувствов
ал, как саднит мой разум. Что-то не так. Час. Я уже начал злиться, что не могу з
аснуть; я весь вспотел. Скинул ногами одеяло и просто лежал, пытаясь что-н
ибудь придумать. Утром вставать рано. На фабрике из меня ничего путного н
е выйдет, если я хорошенько не высплюсь. Однако глаза у меня слипались и их
пекло, когда я пытался зажмуриться.
Эта женщина. Как изгибались ее формы на улице, как мелькнуло ее белое боле
зненное лицо. Постель стала невыносимой. Я включил свет и закурил. Первая
же затяжка обожгла мне горло. Я выбросил сигарету и поклялся бросить кур
ить навсегда.
Обратно в постель. И снова Ц с боку на бок. Вот женщина. Как же я любил ее! Из
гибы ее бедер, голод в затравленных глазах, мех возле шеи, стрелка на чулке
, ощущение у меня в груди, цвет ее пальто, проблеск ее лица, зуд у меня в паль
цах, дрейф за нею по улице, холод мерцавших звезд, глупая щепка теплого мес
яца, вкус спички, запах моря, мягкость ночи, грузчики, щелчки бильярда, бус
инки музыки, изгибы ее бедер, музыка ее каблуков, упрямство походки, стари
к с книгой, женщина, женщина, женщина.
У меня родилась мысль. Я скинул одеяло и соскочил с дивана. Ах, что за идея! О
на обрушилась на меня лавиной, будто рухнул дом, будто стекло вдребезги. М
еня охватили огонь и безумие. В ящике Ц бумага и карандаши. Я сгреб их и по
спешил на кухню. Там было холодно. Я зажег печь и открыл дверцу духовки. Си
дя голышом, я начал писать.

Любовь вековечная,
или
Женщина для мужской любви,
или
Omnia Vincit Amor Любовь
победит всё (лат.).

Роман
Артуро Габриэля Бандини

Три заглавия.
Превосходно! Великолепное начало. Три заглавия, во как! Поразительно! Нев
ероятно! Гений! В самом деле гений!
Да еще это имя. Ах, выглядело оно величественно.
Артуро Габриэль Бандини.
Такое имя требует тщательного изучения по мере того, как будут катиться
века за бессмертными веками: это имя Ц для бесконечных эпох. Артуро Габр
иэль Бандини. Звучит даже лучше, чем Данте Габриэль Россетти. Да и он к том
у же итальянцем был. Принадлежал к моей расе.
Я писал:

«Артур Баннинг, мультимилли
онер-нефтеторговец, tourdeforce , primafacie , petitmaitre и
tabled'hote Воп
лощенная ловкость, при отсутствии доказательств в пользу обратного, щег
оль и табльдот (искаж. фр. и лат.).
, большой любитель восхитительных, прекрасных, экзотических, сахар
иновых и созвездноподобных женщин во всех частях света, в каждом уголке
земного шара, женщин в Бомбее, Индия, в земле Тадж-Махала, Ганди и Будды; жен
щин в Неаполе, земле итальянского искусства и итальянской фантазии; женщ
ин на Ривьере; женщин с озера Банфф; женщин с озера Луиза; в Швейцарских Ал
ьпах; в Посольской Кокосовой Роще Лос-Анджелеса, Калифорния; женщин со зн
аменитого PonsAsinorun
Ослиный Мост (лат.).
в Европе; тот самый Артур Баннинг, отпрыск древнего вирджинского с
емейства, с земли Джорджа Вашингтона и великих традиций Америки; тот сам
ый Артур Баннинг, по-мужски красивый и высокий, шести футов и четырех дюйм
ов в носках, distingue
видный (фр.).
с зубами как жемчуг и определенным, проворным, расторопным, outre
чрезме
рным (искаж. фр.).
качеством, на которое все женщины падки по большому счету, вот этот
Артур Баннинг стоял у фальшборта своей могучей, всемирно известной, горя
чо любимой американской яхты, «Ларчмонт VIII», и наблюдал пагубным взором, м
ужеподобающими, вирильными, мощными глазами карминные, красные, прекрас
ные лучи Старого Соле, шире известного под названием солнца, что погружа
ло себя во мрачные, фантасмагорически черные воды Средиземноморского О
кеана, где-то к Югу от Европы, в год Господа нашего тысяча девятьсот и трид
цать пятый. И вот стоял он, отпрыск зажиточного, знаменитого, могуществен
ного, велеречивого семейства, галантный homo
человек (лат.).
, со всем миром у его ног и великим, мощным, изумительным, баннинговск
им, состоянием в распоряжении; и все же, пока он стоял там, что-то тревожило
Артура Баннинга, сухого, высокопарого, потемневшего в лице, по-мужски при
влекательного, загорелого, под лучами Старого Соле: ведь то, что не давало
ему покоя, заключалось в том, что, хоть он и путешествовал сквозь многие зе
мли и моря, и к тому же реки, и хотя любил он и имел адюльтеры, о которых насл
ышан весь мир, через посредство средств прессы, могущественной, всепогло
щающей прессы, он, Артур Баннинг, этот отпрыск, был несчастлив, и, будучи бо
гатым, знаменитым, могущественным, он был одинок и невостребован для люб
ви. И, стоя там, столь язвительно, на борту своего «Ларчмонта VIII», утонченне
йшей, прекраснейшей, наимощнейшей яхты, когда-либо выстроенной, он задав
ался вопросом, будет ли девушка его мечты, встретит ли он ее вскоре, будет
ли она, эта девушка его мечты, походить хоть в чем-нибудь на девушку из его
мальчишеских снов, снов его детства, там, тогда, когда он был лишь мальчишк
ой, мечтая на брегах реки Потомак, в баснословно богатом, зажиточном поме
стье его отца, или будет она бедна?
Артур Баннинг зажег свою дорогую, по-мужски привлекательную вересковую
трубку и воззвал к одному из своих подчиненных, простому второму помощни
ку, и спросил у подчиненного спичку. Этот достойный, знаменитый, хорошо из
вестный и знающий персонаж в мире морских судов и вообще в военно-морско
м мире, человек интернациональной репутации в мире кораблей и сургуча, н
е оспаривал, но предупредительно предложил спичку, с почтительным покло
ном подобострастия, раболепия, и молодой Баннинг, по-мужски красивый, выс
окопарый, поблагодарил его вежливо, однако чуть gauche
бестактно (фр.)

, а затем возобновил свои донкихотствующие мечтания об удачливой д
евушке, которая придет день, и станет его суженой невестой и женщиной его
самых необузданных снов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22