— но мы над ними смеялись, никто всерьез не воспринимал. А здесь совсем не так! Здесь никто ни над чем не смеется. И от этого — еще страшнее. Если бы менеджер от моего рассказа рассмеялся! Или хотя бы наорал на меня... Я бы тогда, наверное, успокоилась, решила бы — ну точно, ошибка какая-то. А так...Она нервно прищурилась, разглядывая стиснутый в ладони бокал.— А после этого случая вы хоть раз поднимались на шестнадцатый этаж?— Да постоянно, — ответила она скучным голосом. — Я же на работе. Хочешь не хочешь, приходится туда ездить. Но обычно я бываю там только днем. Вечером — никогда. И что бы ни случилось — ни за что не поеду вечером. Не дай бог еще раз пережить такое... Я поэтому и в вечернюю смену больше не выхожу. Так прямо и сказала начальству: не хочу — и точка.— Так, значит, до сих пор вы об этом никому не рассказывали?Она дернула подбородком.— Я ведь говорила... Вам сегодня рассказываю впервые. Раньше, может, и хотела бы рассказать — да некому. А теперь появились вы — и тоже интересуетесь, что же там происходит... Ну, на шестнадцатом этаже.— Я? С чего вы взяли?— Ну, не знаю... Про старый отель “Дельфин” вам что-то известно. И о том, как он исчез, сразу спрашивать начали... Вот мне и показалось — может, хоть у вас найдется какое-то объяснение тому, что со мною было...— Никакого объяснения у меня нет, — ответил я, немного подумав. — И про тот, старый отель я мало что знаю. Маленький, захудалый такой отелишко. Четыре года назад я там остановился, познакомился с хозяином, а теперь проведать решил... Вот и все. Не было в том отеле ничего примечательного. Ничего, что можно запомнить и потом рассказать.Про себя, в душе, я вовсе не считал старый отель “Дельфин” таким уж обычным - однако на нынешнем этапе знакомства откровенничать не хотелось.— И все-таки, когда сегодня днем я спросила, был ли это приличный отель, — вы ответили, мол, долго рассказывать... Что же вы имели в виду?— Имел я в виду кое-что очень личное, — пояснил я. — Начни я вам рассказывать — это действительно заняло бы кучу времени. Но после всего, что вы рассказали, я уже не думаю, что моя история как-то связана с вашей.Мой ответ, похоже, сильно ее разочаровал. Она скривила губы и какое-то время молча разглядывала руки.— Вы уж извините, что ничем не могу вам пригодиться. Вы-то мне вон сколько всего нарассказывали...— Да ладно, — вздохнула она. — Вы же не виноваты. А я хоть выговорилась, уже облегчение. Очень тяжело, когда долго держишь в себе такое. Постоянно тревога какая-то...— Еще бы, — сказал я. — Если такое держать в голове слишком долго, голова раздувается, как воздушный шар...И я изобразил руками, как моя голова раздувается на манер воздушного шара.Она молча кивнула. Потом еще раз взялась за кольцо на мизинце, покрутила, почти сняла — и вернула в прежнее положение.— Скажите честно... Вы мне верите? Ну, про шестнадцатый этаж... — спросила она.— Конечно, верю, — очень серьезно ответил я.— Правда? Но ведь это... очень ненормальная история, разве нет?— Да, пожалуй, нормальной ее не назовешь... И все же такие вещи иногда случаются. Это я знаю точно. Потому и вам верю. Так бывает: одно пересекается с другим — и образуется узел. Одно начинает зависеть от другого и наоборот.Она подумала над моими словами.— А с вами в жизни так бывало когда-нибудь?— Пожалуй... — кивнул я. — Думаю, да.— Страшно было?— Да там скорее не страх... — ответил я. — Просто разные узлы по-разному завязываются. В моем же случае...На этом все подходящие слова у меня иссякли. Словно кто-то говорил со мной по телефону из другой части света — и вдруг оборвали связь. Я отхлебнул еще виски и сказал:— Не знаю... Не могу хорошо объяснить. Но такие вещи случаются, это факт. И потому я вам верю. Кому-то другому, может, и не поверил бы. А вам — верю. Раз вы говорите — значит, так все и было.Она вдруг подняла голову и улыбнулась — немного не так, как улыбалась мне до сих пор. Какой-то очень личной улыбкой. Выговорившись, она действительно казалась намного спокойнее.— Интересно, с чего бы это? Поговорила с вами — и точно камень с души свалился... Обычно у меня с незнакомыми людьми нормального разговора не выходит, стесняюсь ужасно. А с вами вот — получается...— Наверное, это потому, что в некоторых местах мы с вами здорово пересекаемся, — усмехнулся я.Она, похоже, изрядно запуталась, придумывая, что на это ответить, — и в итоге не ответила ничего. Лишь глубоко вздохнула. Хорошим вздохом, без недовольства. Просто проветрила лишний раз легкие — и все.— Послушайте, вы есть не хотите? Я что-то ужасно проголодалась!Я тут же предложил сходить куда-нибудь поужинать как полагается, но она заявила, что легко перекусить прямо здесь вполне достаточно. Подозвав официанта, мы заказали по пицце и салату.За едой мы болтали о всякой всячине. О ее работе в отеле, о жизни в Саппоро и так далее. Она рассказала кое-что о себе. Двадцать три года. После школы поступила в училище, где готовят персонал для отелей, через два года закончила, пару лет проработала в одном из токийских отелей, потом по объявлению в газете подала заявку в новый отель в Саппоро. Переезд сюда, на Хоккайдо, был ей очень кстати: неподалеку от Асахикавы ее родители держали небольшую гостиницу в японском стиле.— Довольно приличная гостиница, — добавила она. — С давних времен сохранилась.— То есть, сейчас вы как бы тренируетесь, чтобы потом унаследовать ту гостиницу и принять дела на себя? — спросил я.— Да нет, дело не в этом... — сказала она. И в очередной раз поправила очки на носу. — О наследстве и всяких там планах на будущее я еще серьезно не думала... Просто мне нравится работать в отеле. Самые разные люди приезжают, останавливаются, потом снова едут куда-то... И мне хорошо, уютно становится. Сразу успокаиваюсь... Может, потому, что все детство в этом прошло?— Так я и думал!— Что вы думали?— Там, в фойе, мне совершенно ясно представилось, будто вы — дух отеля “Дельфин”.— Дух отеля? — Она рассмеялась. — Скажете тоже... Я даже не знаю, привыкну когда-нибудь к этой работе или нет...— Ну, вы-то уж непременно привыкнете, стоит лишь постараться, — улыбнулся я. — Вот только... В таких местах, как отель, ничто не задерживается надолго. Вас это не смущает? Ведь кто бы ни прибыл — все непременно уезжают дальше своей дорогой...— Ну конечно, — кивнула она. — Если бы кто-то начал задерживаться — я сама первой испугалась бы... Почему у меня так? Может, я просто трусиха? Кто бы ни появился, скоро исчезнет — и от одной мысли об этом спокойно на душе. Странно, да? Ведь у обычной женщины совсем не так, правда же? Обычная женщина должна хотеть чего-то конкретного, неизменного. Или нет?.. А я какая-то не такая. Отчего? Сама не знаю...— Я не думаю, что вы странная, — сказал я. — Просто вы еще не приняли Главного Решения.Она посмотрела на меня с изумлением.— Но... откуда вы это знаете?— Откуда? — переспросил я. — Да ниоткуда. Просто знаю, и все.Она задумалась на несколько секунд.— Расскажите о себе.— Да что рассказывать? Ничего интересного, — ответил я.Но она настаивала — мол, пускай, все равно интересно послушать. Тогда я рассказал ей чуть-чуть о себе. Тридцать четыре года, развелся, на жизнь зарабатываю тем, что пишу тексты — по заказам, от случая к случаю. Езжу на подержанной “субару”. Машина хоть и старенькая, но с магнитофоном. И кондиционер есть…В общем, рассказал ей “несколько слов о себе”. Голые факты.Она же, как ни странно, захотела узнать побольше о моей работе. Скрывать что-либо смысла не было, и я рассказал ей чуть больше. Про интервью с малолетней примадонной и про репортаж о деликатесах Хакодатэ.— Вот, наверное, интересная у вас работа! — воскликнула она.— За все эти годы не припомню ничего интересного. То есть, само это занятие — писать — мне не в тягость. И я не сказал бы, что писать не люблю. Когда пишу — успокаиваюсь. Но все-таки смысла в том, что я делаю, — ноль. Сплошная белиберда...— Например?— Ну, например, объезжаем по пятьдесят ресторанов в день и в каждом — только притрагиваемся к еде и оставляем все на тарелке. По-моему, здесь что-то в корне неверно.— Ну, не есть же вам все подряд, в самом деле!— Да уж... Начни мы есть все подряд — за три дня просто в ящик бы сыграли! А народ вокруг назвал бы нас идиотами. И даже над нашими трупами никто б не заплакал...— Так значит, тут уже ничего не попишешь? — засмеялась она.— Вот именно. Ничего не попишешь, — кивнул я. — Сам знаю. Все равно, что сугробы в метель разгребать. Ничего не попишешь — и оттого продолжаешь писать дальше. Не потому что хочется, а потому что ничего не попишешь.— Сугробы разгребать? — повторила она задумчиво.— Культурологические сугробы, — пояснил я.Затем она спросила меня о разводе.— Ну, развелся-то я не по своей воле. — ответил я. — Просто в один прекрасный день она взяла и ушла. С другим парнем.— Больно было?— А кому в такой ситуации не больно?Положив локти на стол, она подперла лицо ладонями и посмотрела мне прямо в глаза.— Простите... Я как-то неуклюже спросила. Просто мне трудно представить, что вы чувствуете, если вам делают больно. Что в душе происходит? Что вы делаете, как реагируете?— Нацепляю значок с Китом Харингом, — ответил я.Она рассмеялась.— И все?— Дело в том, — продолжал я, — что со временем такая боль становится хронической. Рассасывается внутри, становится частью твоей ежедневности — так, что самой боли как бы уже и не видно. Но она там, внутри. Просто различить ее, показать кому-то — вот она, моя боль, — уже невозможно. Показать, как правило, удается лишь какие-то мелкие болячки...— Просто ужас , как я вас понимаю, — вдруг сказала она.— В самом деле?— Может, с виду по мне и не скажешь, но... Мне в жизни тоже выпало много боли. Самой разной. Мало не показалось... — проговорила она очень тихо. — Там, в Токио, произошло кое-что. В итоге я уволилась из того отеля. Очень больно было. Больно и трудно. Есть вещи, с которыми я не способна ужиться так же просто, как со всем остальным...— Угу, — промычал я.— И до сих пор еще больно. Как вспомню о том, что случилось — хочется умереть, чтобы не было ничего...Она снова схватилась за кольцо на мизинце, сдвинула его, точно собираясь снять — и вернула на прежнее место. Затем отпила еще “Блади Мэри”. Поправила пальцем очки. И широко улыбнулась.Нагрузились мы с ней довольно неплохо. Даже не помнили, сколько чего заказали. Как-то незаметно перевалило за одиннадцать. Наконец, скользнув глазами по часикам на руке, она заявила, что завтра рано вставать, и что ей, пожалуй, пора. Я предложил подбросить ее на такси. На машине до ее дома езды было минут десять. Я заплатил по счету, и мы вышли на улицу. Снегопад продолжался. Не очень сильный, но тротуары успели покрыться белой коркой и хрустели у нас под ногами. Взявшись за руки, мы побрели к остановке такси. Она была подшофе и ступала не очень уверенно.— Слушай... А тот журнал — ну, который про скандал с недвижимостью написал... Как он назывался? И когда статья вышла, хотя бы примерно?Она сказала мне название. Еженедельное приложение к одной из известных газет.— Где-то прошлой осенью вышел. Я сама той статьи не читала, точно не скажу...Минут пять мы простояли на остановке под тихо падавшим снегом, пока не появилось такси. Все это время она держалась за мою руку. Она была очень спокойна. Я тоже.— Давно я так не расслаблялась! — вдруг сказала она. Что говорить, я сам давно так не расслаблялся. И я снова подумал о том, что наши сущности где-то пересекаются. Не случайно же меня так потянуло к ней при первой встрече...В такси мы беседовали о чем-то незначительном — о снегопаде, о холодах, о ее служебном расписании, о жизни в Токио и так далее. Всю дорогу, пока я болтал с ней об этом, в душе червяком копошился вопрос: как мне поступить с нею дальше? Ведь совершенно ясно: надави я еще чуть-чуть — и мы окажемся в одной постели. Что-что, а такие вещи я понимаю сразу. Хочетли она этого — мне, конечно, неведомо. Но что не станет возражать — я чувствую. По выражению глаз, дыханию, манере речи, движениям рук это различить легко. Но я хотел ее, это точно. И даже заранее знал: если бы мы переспали, это не усложнило бы жизни ни мне, ни ей. Я появился — и уехал дальше своей дорогой. Как она сама и сказала... И все же я никак не мог решиться. В уголке мозга свербило: поступать так с нею — нечестно. Девчонка на десять лет младше меня, в состоянии стресса, да еще и на ногах еле стоит. Воспользоваться этим — все равно что выиграть в покер краплеными картами. Чистое надувательство.С другой стороны, спросил я себя, — а что значит честность в такой области жизни, как секс? Если требовать, чтобы в сексе все было по-честному — то лучше уж людям сразу размножаться, как грибы. Честнее не придумаешь.И этот аргумент я тоже нашел вполне справедливым.Пока мое сознание металось меж двумя этими крайностями, машина подъехала к ее дому — и за какие-то десять секунд до прибытия она с потрясающей легкостью разрешила мою дилемму.— Я с сестрой живу, — просто сообщила она.И, поскольку необходимость что-то решать мгновенно отпала, я даже вздохнул с облегчением.Такси остановилось напротив подъезда огромной многоэтажки. Перед тем, как выйти, она спросила, не провожу ли я ее до двери квартиры. Дескать, ночью на лестнице иногда ошиваются странные типы, и одной ходить страшновато. Я велел водителю ждать — мол, вернусь через пять минут, — взял ее под руку, и по хрустящему снегу мы пошли по дорожке к подъезду. Поднялись по лестнице на третий этаж. Дом был простой, панельный, без архитектурных излишеств. Дойдя со мной до двери с номером 306, она остановилась, открыла сумочку, выудила оттуда ключ — и очень естественно улыбнулась:— Спасибо. Я прекрасно провела время.— Я тоже, — ответил я.Она отперла дверь и бросила ключи в сумочку. Захлопнула ее — резкий щелчок эхом разнесся по подъезду. И очень внимательно посмотрела мне прямо в глаза. Будто решала на классной доске задачу по геометрии. Она растерялась. Она не знала, как поступить. Она не могла проститься со мной, как положено. Это было ясно как день.Опершись рукой о стену, я ждал, что же она решит.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11