И много других людей умрет тоже. Весь тот здоровый, удобный мир… Но сейчас первым делом следует позаботиться о Маус.
Теперь Сиран уже не был Бардом. Он не относился к нормальному человеческому миру. Он шел по чужой стране богов и демонов, где все было диким, как в страшном сне, и только Маус связывала его с жизнью, где мужчины и женщины сражаются, смеются, любят.
Он сжал губы и начал подниматься на крутой голый склон Бен Биты – крепкий, кривоногий маленький мужчина в желтых лохмотьях, с загорелым невыразительным лицом и забытой за спиной арфой.
Ветер свистел над Запретной Равниной и катал солнечные шары в красном небе. А с вершины Бен Биты спускалась тьма.
На этот раз Сиран не испугался ее. В нем не осталось ничего, что могло бояться. Он вспомнил слова отшельника: “Суд. Ждут великие. Гибель и разрушение. Тень через весь мир. Мрак и смерть”. Что-то из прежних ощущений пришло к нему, он не был больше человеком.
Он переступил через страх. Судьба надвигалась, и он был частью ее.
Камни и сланец играли с Ним шутки в темноте.
Повсюду над Запретной Равниной были ночь, жалующийся ветер и резкий холод Далеко-далеко позади в небе горел слабый красный свет – отблеск моря, горящего собственным огнем.
Сиран поднимался выше.
Затем солнечные шары замигали. Слабая рябь света пошла от них, освещая пустошь жутким колдовским светом. Мерцание было еще хуже, чем темнота, потому что напоминало последнее биение умирающего сердца.
Холод внутри Сирана был сильнее внешнего холода.
“Тень через весь мир, мрак и смерть”.
Он поднимался на Бен Биту.

Глава 5

Камень был грубый и растрескавшийся, а Сиран лазил по горам и раньше. Он полз вверх через тошнотворный свет и холодный ветер, завывающий и бьющий его тем сильнее, чем выше он поднимался. В памяти Сирана плохо сохранился этот подъем. Он помнил только, что очень-очень долго добирался до балкона.
Он в кровь изодрал свое тело о камни, и сердце его лягалось, как злая лошадь. Но его это не тревожило.
Балкон был творение рук человеческих, проход за ним вел куда-то… И свет в небе появился снова. Правда, не совсем обычный: более слабый, менее горячий.
Когда Сиран смог встать, он вошел в проход, в квадрат, прорубленный в камне Бен Биты, Горы жизни.
Проход вел прямо и освещался мягким опаловым светом из невидимого источника. Затем коридор повернул под прямым углом и пошел спиральным скатом вниз.
От него отходили коридоры на разные уровни, но Сиран не обращал на них внимания – все они были темные и пыль веков лежала на их полах.
Все ниже и ниже – долгий, долгий путь. И тишина.
Глубокое непотревоженное молчание смерти и вечный камень – темные титаны, что следили за маленьким простым суетливым муравьем-человеком и никогда-никогда до сего времени не проклинали.
Затем скат выровнялся в широкий высокий коридор, глубоко врезавшийся в чрево горы. Он закончился золотой дверью в двенадцать футов высотой, которая была искусно гравирована и инкрустирована символами, о которых Сиран слышал только в легендах: Хан-Лахан-Михан-Змея, Круг и Крест, сияющие огнем драгоценных камней.
А над ними, подавляя обе створки громадной двери, был изображен КРЕСТ АНСАТА, символ вечной жизни, вырезанный из матового черного камня.
Сиран вздрогнул и задохнулся. На короткий момент им овладел чисто человеческий страх. Но затем он положил обе руки на дверь и распахнул ее.
Он вошел в маленькую комнату, увешанную гобеленами и тускло освещенную тем же матовым светом, что и коридор. Слабо заметные рисунки гобеленов показывали людей, животных и сражения. Рисунки казались дразняще знакомыми и одновременно пугающе чуждыми.
На полу лежал ковер из шкуры с головой существа, о котором Сиран никогда на слышал – что-то вроде гигантского темно-желтого кота с темной гривой и большими сверкающими клыками.
Сиран осторожно прошел по нему и отдернул тяжелый занавес в другом конце комнаты.
Сначала там была только тьма. Похоже, она заполняла широкое пространство; у Сирана было инстинктивное чувство объема. Он шагнул внутрь, очень осторожно, а затем его глаза заметили впереди свет, бледный, словно кто-то держал в пальцах жемчужину, помахивая ею в темноте.
Цыган и вор, Сиран производил не больше шума, чем струйка дыма, когда он двинулся вперед. Его ноги коснулись широкой и невысокой ступени, затем второй.
Он поднялся по ним; жемчужный свет стал сильнее и превратился в изогнутую стену излучения.
Коснувшись этой стены, он резко остановился и застыл перед этой изогнутой молочной толщиной, пытаясь разглядеть, что за ней.
На ложе из мехов и пестрых шелков спал мальчик, свет окутывал его и защищал. Он лежал нагой, небрежно раскинувшись. Кожа его была белой, как молоко, чуть окрашенной палевой теплотой света.
Он крепко спал. Можно было подумать, что он мертв, если бы не легкие движения груди при дыхании. Его голова была повернута к Сирану, одна рука подложена под щеку.
Густые кудрявые волосы, черные до синевы, падали ниже плеч на белый глех постели.?.гтт-т на его пальцах рук – в дюйм длины.
Лицо было совеем мальчишеским. Хорошее лицо, пожалуй, даже красивое. Щеки его были еще мягкими, как у девочки, ресницы длинные и темные.
Он выглядел спокойным, даже счастливым. Рот его чуть заметно улыбался приятному сну. Но все-таки было что-то…
Тень. Нечто невидимое, неосязаемое, хрупкое, как нота пастушьего рожка, принесенная бродягой-ветром.
Нечто неописуемое, как смерть, как нависающая сила.
Сиран чувствовал это, и его нервы внезапно задрожали, как струны арфы.
Затем он увидел, что ложе, на котором спал мальчик, представляет собой КРЕСТ АНСАТА, вырезанный из черного камня; его перекладины тянулись из-под плеч спящего, а завиток приходился над его головой, как громадный нимб.
В голове Сирана зашептали легенды, песни, сказки, фольклор. Символы и рисунки-образы.
Бас Бессмертный всегда считался гигантом, вроде горы, в которой он жил, и старым, поскольку бессмертие подразумевает века. Благоговение, страх и неверие проходили через эти легенды и детское желание сочинить сказку. Но была и более старая легенда.
Сиран, цыган и вор, носивший в себе музыку, как пьяница вино, слышал ее в глубинах горных лесов Гипербореи, куда даже цыгане редко захаживали. Самая старая легенда из всех – сказка о Сияющем Юноше Откуда-то, который идет в красоте и силе, никогда не старится и несет в своем сердце такой мрак, какого человек и понять не может.
Сияющий Юноша Откуда-то. Спящий улыбающийся мальчик, окруженный живым светом.
Сиран неподвижно стоял и смотрел. Лицо его было потерянным и почти пустым. Биение сердца замедлилось, дыхание с шумом выходило из его открытого рта.
Постояв, он шагнул вперед, в свет.
Свет оттолкнул его назад, испуганного и растерянного. Думая о Маус, он сделал попытку еще и еще, пока не убедился в тщетности своих усилий. Он закричал. Его голос отскакивал обратно к нему от невидимых стен, но спящий не пошевельнулся, даже ритм дыхания его не изменился.
Сиран скорчился в ужасающей слабости бессилия и, думая о Маус, заплакал.
И вдруг стена света исчезла.
Он не поверил своим глазам, но еще раз протянул руку и не встретил преграды. Тогда он бросился вперед, в темноту, пока не наткнулся на каменную ручку кресла.
А за ним и вокруг него снова, вспыхнул свет.
Только теперь свет изменился: он тускнел и мигал, и дергался, как будто боролся за свою жизнь…
Как солнечные шары. Как свет в небе, означающий жизнь для мира. Мигающее и стареющее сердце старика, последний взмах крыльев умирающей птицы…
Ужас схватил Сирана за горло, остановил его дыхание и сделал его тело более холодным, чем труп.
Сиран смотрел…
Свет разгорался, пульсировал и как бы завернул Сирана в себя, но все-таки был слабее, чем раньше.
Странное ощущение необходимости сошло на Сирана, нужда и срочность. Вспомнились слова андроидов: “Если не закончим вовремя… Если не закончим, ничто не будет иметь значения”.
Тень через весь мир, мрак и смерть. Порабощенная Маус с пустыми глазами строит сияющее чудище, которое станет уздой для мира по воле нечеловеческого мозга.
Это не вязалось со здравым смыслом, но оно что-то означало. Что-то смертельно важное. И ключ ко всей этой дикой смеси был здесь – черноволосый мальчик, спящий на каменном кресте.
Сиран подошел ближе. Мальчик чуть заметно шевельнулся, и лицо его стало встревоженным, как будто изменение света обеспокоило его. Но затем мальчик вздохнул, снова улыбнулся п уткнул головку глубже и сгиб руки.
– Бас, – сказал Сиран. – Лорд Бас! – Голос его звучал хрипло и необычно.
Мальчик не слышал. Сиран окликнул его громче.
Затем положил руку на гладкое белое плечо и потряс спящего, сначала осторожно, а потом сильнее. Мальчик Бас даже не моргнул.
Сиран потряс кулаками в воздухе и беззвучно выругался. Затем почти инстинктивно присел на каменную платформу и взял в руки арфу.
Он ни на что не надеялся. Просто игра на арфе была для него естественной, как дыхание, и то, что было внутри него, выходило наружу этим путем. Он не думал о музыке, он думал о Маус, и это было одно и то же.
Первые случайные аккорды зажурчали по стенам молочного света. Затем – скорбь Сирана передалась от его пальцев струнам, и он послал ее кружиться в неподвижном воздухе. Струны пели неистово и дико, но из-за этой дикости выходили звуки рвущегося сердца Сирана и его недавних слез.
Время исчезло. И Сиран – тоже. Здесь была только арфа, певшая погребальную песнь черноволосой Маус и миру, в котором она жила. Все остальное не имело значения. Важно было только это.
Наконец не осталось ничего, о чем могла бы кричать арфа. Последний трепет струн ушел в пустоту, и остался только маленький человек в желтых лохмотьях, молча скорчившийся у каменного креста, закрывший лицо руками.
Затем послышалось слабо и отдаленно как бы эхо слов, сказанных в другом месте и времени: – Не опускай завесу, Марсали! Не…
Сиран насторожился. Губы мальчика шевелились. Лицо с закрытыми глазами исказилось в мольбе. Руки тянулись, пытаясь удержать что-то, ускользавшее, точно туман. Темный туман. Туман снов. Он еще был в глазах мальчика, когда тот открыл их. Серые глаза, затуманенные сном. Затем туман сгустился в слезы…
Он вскрикнул: “Марсали!”, как будто его сердце рвалось вместе с дыханием. Он лежал неподвижно, устремив невидящие глаза на молочный свет. Из глаз его бежали слезы.
– Лорд Бас, – тихо сказал Сиран.
– Проснулся! – прошептал мальчик. – Я снова проснулся. Музыка… арфа звучала… Я не хотел просыпаться! Боже, как я не хотел!
Внезапно он сел. Ярость, слепая злоба в юношеском лице поразили Сирана, как удар кулаком.
– Кто разбудил меня? Кто посмел разбудить меня?
Бежать было некуда. Свет держал Сирана. И мысль о Маус. Сиран сказал:
– Это сделал я, Лорд Бас. Но это было необходимо.
Серые глаза мальчика медленно сфокусировались на лице Сирана. Сердце Сирана дернулось и перестало биться. Великий холод дохнул на него откуда-то из-за пределов мира и обволок его сильнее и крепче, чем молочный свет. Тяжело и плотно, как могильная земля.
Лицо мальчика, круглое и гладкое, никаких теней.
Розовые девичьи губы. Длинные темные ресницы, а под ними серые глаза, старые от страданий, от боли, от возраста, превосходящее человеческое понимание. Глаза, видевшие рождение, жизни и смерть в бесконечном потоке, текущем вне досягаемости, за пределами слышимости. Глаза, выглядывавшие из решетки личного ада, какой никогда не создавался для человека.
Сильная юношеская рука скользнула по меху и шелкам и взяла что-то: Сиран понял сразу же, что это смерть.
И вдруг он разозлился. Он взял грубый и рычащий аккорд, думая о Маус. Он изливал свою злобу в горьких, едких словах жаргона цыганских кварталов, а в это время Бас неумело вертел в руках оружие.
Его длинные ногти спасли жизнь Сирану: они мешали Басу сжать пальцы, а за это время в него проникло что-то из вибрирующей ярости Сирана.
Бас прошептал: – Ты любишь женщину?
– Ну, – промычал Сиран. – Угу!
– И я тоже. Я сотворил женщину и поселил ее в свои сны. Знаешь ли ты, что ты сделал, разбудив меня?
– Может быть, я спас мир. Если легенды справедливы, ты создал его и не имеешь никакого права дать ему умереть, проводя во сне все свое время.
– Я построил другой мир, человек. Мир Марсали. И не хочу оставлять его. – Он наклонился к Сирану. – Я счастлив в том мире. Я создал его подходящим для себя. Я там свой. И знаешь, почему? Потому что он создан по моим мечтам, он такой, каким я хотел его видеть. И людей тоже. И Марсали. И себя тоже. Меня выгнали из одного мира, и я построил другой, но… он оказался таким же, как и первый. Я не человек. Я не принадлежу ни к людям, ни к миру, в котором они живут. И вот я научился спать и видеть сны.
Он снова лег. Он выглядел таким трогательным, когда открывались его глаза с длинными ресницами.
– Уходи. Пусть трещит твой маленький мир. Рано или поздно он должен погибнуть. Что значит несколько витков жизни против вечности! Оставь меня спать.
Сиран снова дернул струны: – Нет! Слушай…
Он рассказал Басу об отряде рабов, об андроидах, о сверкающем чудовище в шахте, о тьме, опустившейся на мир. Последнее привлекло внимание мальчика.
Он медленно сел.
– Тьма? Да что ты! Как же ты добрался до меня без света?
Сиран рассказал.
– Камень Судьбы, – прошептал Бас Бессмертный и вдруг засмеялся. Его смех заполнил все темное пространство по ту сторону света. Страшный смех, полный ненависти и странно извращенного торжества.
Он прекратил смеяться так же неожиданно, как и начал, и вытянул руки на пестрых шелках; длинные ногти сверкали, как ножи, глаза широко раскрылись – окна и глубокий ад, а голос стал тихим, как дыхание.
– Значит ли это, что и я тоже умру?
Сиран– скривил рот: – Камень Судьбы…
Мальчик спрыгнул с ложа. Рука его взметнулась над какой-то потайной кнопкой, скрытой в плече каменного креста, и молочный свет умер. В то же время все помещение залил опаловый свет.
Бас Бессмертный сбежал по ступеням.
1 2 3 4 5 6 7