Они схватили сэра Клайва и прежде, чем великий визирь успел что-либо предпринять, привезли нас сюда. Однако моему врагу известно, что я в Стамбуле, и меня схватят, если я попытаюсь покинуть дворец эмира.
– Да, но что это означает на деле? Ты же не можешь надолго оставаться в четырех стенах?!
– Конечно, не могу, но пока придется запастись терпением. Отец ведет сложные переговоры, добиваясь, чтобы султан принял меня. Даже визирь не посмеет меня похитить, если я пойду на аудиенцию к султану.
Шарлотта облегченно вздохнула.
– Твой отец – важный сановник. Он наверняка сможет добиться аудиенции.
– Ах, если бы все было так просто! – Александр долго колебался, но потом продолжил: – Ты до сих пор не можешь понять, что здесь не такие порядки, как в английском парламенте…
Он старался не смотреть на Шарлотту. Грудь ее четко обрисовывалась под шелковым кафтаном в лучах рассветного солнца. Александру неудержимо хотелось нагнуться, потянуться к ней губами… При одной лишь мысли об этом кровь ударяла ему в голову… Нет, он не должен, не может… Лучше думать и говорить о политике султана! Александр нерешительно потянулся к своей одежде. Пожалуй, впервые разговоры о независимости Греции казались ему такими неинтересными.
– Я тебе уже объяснял: доступ к султану невероятно затруднен. Даже мой отец, а он, между прочим, ведает финансами всей Оттоманской империи, не может запросто прийти к султану. Но есть и другой момент… личного свойства…
– Твои отношения с отцом? – тихо спросила Шарлотта, удивив Александра своей проницательностью.
– Да. – Он запахнул кафтан и подошел к окну. Сад был залит ярким утренним солнцем. – Отец еще не решил, стоит ли ходатайствовать за меня перед султаном. А я пока не убедил его, что моя борьба в Греции в конечном итоге пойдет на пользу Оттоманской империи. Он всегда считал, что я напрасно сражаюсь в Морее. И говорил, что лучше бы я стал советником султана по внешней политике. Я ведь знаю несколько иностранных языков.
– Но ты бы поговорил с эмиром… с твоим отцом… Ты ведь прекрасно умеешь убеждать. Вспомни, как ты заставил меня поверить всяким небылицам.
Александр усмехнулся. Когда его жена говорила таким сухим тоном, она становилась прежней Шарлоттой, которую он знал в Англии. Право, кажется, с тех пор прошла целая вечность!
– Увы, за тридцать лет нашего совместного существования отец привык не поддаваться этим чарам. И он вполне обоснованно считает меня сумасбродом. Покидая Стамбул, я мечтал стать героем, был целиком во власти романтических иллюзий, бредил стихами лорда Байрона. Поэтому теперь мне придется убеждать эмира, что я повзрослел и поумнел.
– А это действительно так?
Александр посуровел.
– По-моему, да. Когда полежишь несколько месяцев на мерзлой грязи, это охладит и самую горячую голову. Война удивительно быстро лишает человека радужных иллюзий.
– И все-таки ты по-прежнему поддерживаешь борьбу греков за свободу?
– Они борются за правое дело, – тихо ответил Александр. – Почти четыреста лет их страной правят корыстные властители чуждой им империи. Греки должны иметь собственную государственность и свое правительство.
– А твой отец с этим не согласен?
– Он колеблется. Говорит, оттоманские законы сдерживают воинственность греков. И действительно, пять греков, собравшись вместе, обычно высказывают пять разных мнений о том, как следует управлять страной. А если греками овладеет дух противоречия, мнений будет не пять, а шесть или даже семь.
Шарлотта рассмеялась.
– Может, тогда вам с отцом следует найти золотую середину? Скажем, выступайте не за свободу всей Греции, а за освобождение какой-нибудь провинции.
– К сожалению, это невозможно, Шарлотта. Войска султана разложились и не способны сражаться с греками, поэтому он призвал армию из Египта. Египтяне считаются верными слугами Оттоманской империи.
– Но на самом деле это не так?
– Пока что они нам верны. Но я знаю египетского пашу и его сына, и у меня нет ни тени сомнения, что они рано или поздно предадут султана. Как только Греция будет завоевана, египетский паша двинет свои войска на Стамбул. Единственный выход – начать переговоры с европейскими державами о создании независимого греческого государства.
– Как странно, что отец не разделяет твою точку зрения!
– Видишь ли, наши отношения с эмиром осложняются разногласиями насчет… насчет моей личной жизни. В юности я наделал ошибок, и ему, подобно многим отцам, трудно увидеть во мне зрелого мужчину. – Принц помолчал и тихо добавил: – Женщины наверняка сказали тебе, что моя жена Фатима умерла при родах. Отец хотел, чтобы я женился снова. Ему хочется иметь внука, а Аллах предпочел забрать моего новорожденного сына себе. Я не смог выполнить желание отца и уехал из Стамбула, чтобы избежать постоянных споров на эту тему.
«Он не мог снова жениться, потому что беззаветно любил Фатиму, – с горечью подумала Шарлотта. – А теперь из-за коварства сэра Клайва ему пришлось жениться на мне, хотя он вовсе этого не хотел».
Шарлотта отвернулась, скрывая слезы, так некстати навернувшиеся на глаза. Ладно, она не будет мучить его вопросами про Фатиму. Лучше вернуть беседу в более спокойное русло и поговорить о политике. Обсуждать бои в Греции и Египте гораздо безопаснее, чем вспоминать любимую жену, безвременно отошедшую в мир иной.
– Однако я до сих пор не понимаю, что вы делали в Англии, – с трудом сдерживая слезы, говорила Шарлотта.
Александр помрачнел, решив, что у нее нет ни малейшего интереса к его личной жизни. А он-то надеялся рассказать про свои сложные отношения с религией и обычаями предков! Впрочем, если рассуждать логически, то какой ей резон обременять себя ненужным знанием? Какая Шарлотте разница, что он всю жизнь разрывается между желанием остаться верным отцу и обещанием исповедовать христианство – обещанием, данным когда-то матери? И какое Шарлотте дело до того, что он чувствует себя виноватым в гибели преданной ему малышки Фатимы? Шарлотте хочется одного – поскорее вернуться в ее любимую, родную Англию. И разве можно ее за это осуждать?
Александр нервно взъерошил волосы и сунул руки в карманы кафтана. Черт побери! Если она хочет разговаривать о политике – пожалуйста!
– Только крупные державы способны прекратить кровопролитие в Греции. Если мне удастся добиться встречи с султаном, я скажу ему, что мистер Каннинг – его последняя надежда на более или менее справедливый исход борьбы. Султан, как и мистер Каннинг, опасается русского императора. Он бы хотел найти такое решение греческого вопроса, которое не допустит вмешательства русских. А мистер Каннинг готов пустить в ход рычаги британской дипломатии и привлечь британский флот, который не допустит имперского влияния России в Греции.
– Но с какой стати русским вмешиваться во внутренние дела Греции?
– Отчасти потому, что им хочется получить доступ к греческим портам, а отчасти потому, что греки и русские исповедуют одну религию. И те, и другие – православные. И русский император искренне верит в то, что сам Господь Бог велел ему избавить Грецию от ужасов мусульманского владычества. Но русский император вмешивается в дела Греции главным образом потому, что он твердо намерен присоединить к своей империи все европейские государства, ныне принадлежащие туркам. И император в этом не одинок. Многие русские грезят империей, которая будет простираться на территории восточной Европы.
Шарлотта заинтересовалась разговором, и, сама не замечая, что делает, она уселась на подоконник рядом с Александром.
– Тогда неудивительно, что султан не хочет иметь по соседству новую огромную империю, – сказала Шарлотта. – Особенно если ему придется пожертвовать своими землями.
– Вот именно, – согласился Александр. – В идеале султану, конечно, не хотелось бы отпускать Грецию из Оттоманской империи, но он трезво смотрит на вещи и готов вести переговоры.
– В таком случае, почему он их не ведет?
Александр натянуто улыбнулся.
– Ты скоро убедишься, Шарлотта, что в этой – стране прямой путь далеко не всегда самый короткий. Великий визирь и большинство советников султана решительно противятся любым переговорам с иностранными державами. Они живут прошлым и отказываются признать, что Оттоманская империя уже не имеет сил навязывать свою волю таким странам, как Франция и Англия. Им невыносима сама мысль о переговорах с крупными державами.
– Но если султан – верховный владыка, то почему он не прикажет великому визирю начать переговоры?
– Теоретически султан обладает абсолютной властью. Но на деле частенько оказывается марионеткой, выполняющей волю проклятых евнухов.
Шарлотта вскинула голову.
– Евнухов? Ты хочешь сказать, и у султана есть евнухи? Александр, объясни хоть ты мне: кто они такие?
Вопрос жены и позабавил, и удручил Александра. Господи, она и впрямь выросла вдали от мира!
– Евнух – позор Востока, – с глубоким убеждением произнес он. – Евнух – раб, лишенный возможности жениться и стать отцом. Для этого в детстве ему делают операцию. Евнухи здесь в большой цене, ведь они не могут основать династии и не представляют угрозы для жен своего хозяина. Но я не считаю это достаточным оправданием варварства! Тысячи мальчиков лишают возможности вести нормальную жизнь, а еще сотни погибают под ножом неумелого хирурга. Я, например, никогда не допущу евнухов в свое семейство!
– Поэтому их и нет в твоем гареме?
– Да, – кивнул принц.
– Но рабы-то у тебя есть, – пробормотала Шарлотта, отводя взгляд. – Я имею в виду женщин… наложниц…
– Шарлотта, всех этих женщин мне подарил отец – в надежде, что я женюсь.
– Но ты мог бы отпустить их на свободу!
– Я их отпустил, – спокойно возразил Александр. – Всех до единой. Но куда они пойдут, что будут делать со своей свободой? В Англии я, наверное, подыскал бы им приличную работу. А здесь женщины либо рабыни, либо наложницы и живут в гареме.
– Тогда найди им мужей, – предложила Шарлотта.
Принц вскинул на нее глаза. Что-то в ее голосе его насторожило. Похоже, она далеко не так спокойна, как кажется на первый взгляд…
– Ты ревнуешь меня к наложницам?
– Ну что ты! Конечно, нет! – поспешно, слишком поспешно воскликнула она. – Мне все равно! Даже если б у тебя был миллион наложниц! С какой стати мне ревновать?
– Я вижу только одну причину.
– Нет, я совершенно не ревную, – твердо повторила Шарлотта. По крайней мере, она надеялась, что говорит твердо. – Мне просто не нравится, что бедные женщины сидят взаперти в твоем гареме и им нечем заняться.
– Может, я выкрою время и развею их скуку, – с невинным видом предложил принц.
Шарлотта шумно вздохнула.
– Это ваше сугубо личное дело, принц Карим.
– Ах, как ты официально со мной разговариваешь, дорогая женушка. Насколько мне помнится, вчера ночью ты называла меня разными именами, но «принц Карим» не прозвучало ни разу.
– Вчера ночью… вчерашняя ночь была страшной ошибкой, – выпалила Шарлотта, невероятно оскорбленная тем, что он вспомнил про ее неприличное поведение. – И, между прочим, ты так до сих пор и не объяснил мне, почему сэр Клайв Боттомли жаждет отдать тебя в руки великого визиря.
Александр вздохнул. Ему очень не хотелось переводить разговор на другую тему, но вместе с тем, нельзя же силой заставлять Шарлотту отдаваться ему! Да, он, конечно, лишил ее девственности. Сделанного не воротишь. Но если она не зачала от него ребенка, они смогут развестись, и Шарлотта вернется на родину. Видит Бог, не она первая пойдет под венец, уже приобретя кое-какой любовный опыт. Если Шарлотта выйдет за архидиакона Джефриса… хотя нет, не надо мучить себя, не надо представлять ее в объятиях этого сухаря. Главное, что муж Шарлотты будет англичанином и обеспечит ей жизнь, к которой она привыкла. За кого бы Шарлотта ни вышла – за архидиакона Джефриса или какого-нибудь другого противного типа, – ее нельзя больше затаскивать в постель. Не надо себя обманывать. Хватит иллюзий прошлой ночи! Он так теряет голову в постели с Шарлоттой, что непременно сделает ей ребенка.
Пожалуй, в этом есть высшая справедливость, усмехнулся Александр. Он долгие годы лишал своего отца радости стать дедушкой. А теперь мечтает о ребенке, прекрасно понимая, что не имеет на это права. Да, у Христа или у Аллаха своеобразное чувство юмора…
– Александр, ты рассердился?
Робкий вопрос Шарлотты прервал лихорадочные мысли принца.
«О чем мы говорили? – устало подумал Александр. – Ах да! О сэре Клайве Боттомли».
– Сэр Клайв хочет передать меня в руки великого визиря, поскольку считает, что украл секретные документы мистера Каннинга. Сэр Клайв верит, что в них изложен план действий англичан в мятежной Греции. Но ему известно, что великий визирь не поверит в подлинность бумаг, пока кто-нибудь под пытками не подтвердит этого. Вот сэр Клайв и наметил меня своей жертвой. Он рассчитывает на щедрую награду за свое предательство.
– Сэр Клайв хочет, чтобы тебя пытали… – На лице Шарлотты был написан ужас. – Но бумаги, которыми завладел сэр Клайв, подложные, да? Ты спрятал секретные планы мистера Каннинга в стене, а разбойники, напавшие на тебя, увезли фальшивку! А потом сэр Клайв примчался с ней в Стамбул!
«Она на редкость сообразительна», – подумал Александр и ощутил странный прилив гордости.
– Да, ты права, – сказал он вслух. – Но, увы, все не так удачно, как может показаться. Ты, вероятно, догадываешься, в чем дело, Шарлотта. Я понятия не имею, куда подевались подлинные документы.
– Зато я имею! – с довольным видом воскликнула Шарлотта. – Больше того! Я думаю, они в целости и сохранности!
– Вот как? – Принц вмиг позабыл, что он решил держаться с Шарлоттой отстраненно, и, расплывшись в улыбке, схватил ее за руки. – Мы можем их забрать? После того как ты отчитала меня на корабле, я все время ждал момента, когда тебя можно будет спросить про эти бумаги.
Шарлотта попыталась нахмуриться.
– По-моему, ты заслуживал подобного обращения.
– О нет, что ты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41