Теперь не могу, суставы распухли, у меня артрит, знаете ли…Высоколобая инфанточка поманила мою соседку пальцем, и та послушно двинулась к столу.– Я с вами, – шепнула я старушке, предчувствуя недоброе.– Как хотите, – равнодушно ответила она, сейчас ее интересовала только сумма, которую она может выручить за сданную в прокат фамильную драгоценность. – Спустя минуту лысый ювелир уже внимательно рассматривал кольцо, а я не спускала глаз с Братны. По его полуприкрытым векам пробежала тень, он потер подборо, – док и хмыкнул: чуть громче, чем было необходимо.– Хорошая работа, – осторожно произнес ювелир, не отрываясь от лупы, – золото вполне приличное. Не высшей пробы, конечно. Вы когда-нибудь проводили ювелирную оценку кольца?– Нет, – старушка непонимающе посмотрела на ювелира, – а нужно было?– С камнем должен вас разочаровать, – сразу же приободрился лысый черт в сатиновых нарукавниках.– А что с ним такое?– Это не драгоценный камень, – вынес он приговор и пустился в долгие многословные объяснения. – Очень хорошая имитация, но это не сапфир. Больше похоже на сапфирин, разновидность халцедона, а это уже поделочный вариант, он практически ничего не стоит. Хотя оправа выполнена очень искусно. Вот что: мы можем купить у вас кольцо, тем более что никакой художественной ценности оно не представляет. Но за золото можно заплатить вполне достойную сумму.Ювелир метнул быстрый взгляд на Братны. Тот забарабанил пальцами по подлокотнику.– Скажем, рублей семьсот. В любом другом месте вам дадут гораздо меньше, если вообще что-то дадут. А семьсот рублей по нашим временам – очень даже неплохо.На старушку жалко было смотреть: губы ее запрыгали, как у маленькой девочки, из глаз выкатились две одинокие слезинки.– Как же так? – прерывающимся голосом спросила она. – Это же наш фамильный камень, он из поколения в поколение передавался. Моя прабабка…– Ну, – развел руками ювелир, – подделок хватало во все времена.Сбитая с толку старушка нерешительно потянула к себе кольцо.– Не может быть. Это настоящий сапфир, – обреченно сказала она.– Я занимаюсь ювелирным делом тридцать лет, а здесь выступаю только как консультант. Но любой специалист, даже оценщик ломбарда, скажет вам о камне то же самое. Я понимаю ваши чувства, но… Еще раз повторяю – подделок хватало во все времена. Соглашайтесь, бабушка, не прогадаете.– Нет-нет… Я…– Я могу взять кольцо с собой, под расписку. Провести дополнительную экспертизу. Но, боюсь, результат будет тем же.Ювелир цепко держал кольцо в руках, не выказывая никакого желания расстаться с ним. Пора было вмешаться.– Подделок хватало во все времена, это точно, – вкрадчивым голосом произнесла я, – а вот мошенников сейчас стало гораздо больше. Их у нас просто засилье. Не продохнешь.Ювелир вздрогнул и выронил лупу из глаза.– Значит, занимаетесь ювелирным делом тридцать лет? – так же вкрадчиво продолжила я.– А вы, собственно… – начал было он, но тотчас же замолчал, повинуясь жесту Братны: тот соизволил наконец открыть глаза и пристально смотрел на меня.– А вам советую, – обратилась я непосредственно к режиссеру, – поискать себе другого эксперта.– Я не понимаю, – хорохорился ювелир, – меня в чем-то подозревают? Вы кто такая, собственно? Вы с бабушкой? Бабушка, эта дама с вами?– Нет-нет, не со мной, – сдала меня с потрохами старушка. И скосила глаза в сторону клерка с наличными. Искушение взять деньги было слишком велико.– Это настоящий сапфир, – обратилась я к ней, – вас просто решили надуть. Будет лучше, если вы заберете кольцо и больше никогда сюда не придете.– Какого черта? – наконец-то разлепил губы Братны. – Почему посторонние в павильоне?– Почему же посторонние? – нагло спросила я. – Когда под носом обстряпывают грязные делишки и сомнительные люди проводят сомнительную экспертизу, невозможно остаться в стороне.– Я попросил бы оградить меня… – струхнул ювелир.– Вы откуда? Как вы сюда попали? – Братны настороженно посмотрел на меня: никакого испуга в холодных глазах, только легкая досада.– Как и все. Через центральную проходную. Кстати, по поводу тридцатилетнего стажа. У вас есть документы? – цыкнула я на притихшего ювелира и снова обратилась к старушке:– На вашем месте я бы потребовала удостоверение личности эксперта и лицензию как минимум.Жизнь в павильоне замерла: все незаметно подтянулись к месту неожиданной склоки, в задних рядах партера я даже увидела изрядно испуганного Бубякина. Я испортила гениальному режиссеру всю обедню с сапфиром; если выяснится, что на студию меня приволок дядя Федор, – его задница моментально загорится и рухнет в бездну, как самолет капитана Гастелло.– Интересное кино, – ни к кому не обращаясь, произнес Анджей Братны.– Ну, что вы! Ваше куда интереснее.– Поклонница таланта?– Некоторым образом.Теперь он внимательно рассматривал меня. Он даже соизволил поменять позу.– Разбираетесь в камешках?– Некоторым образом. Во всяком случае, вполне могу отличить настоящий камень от подделки.– Если мне не верят… Если меня в чем-то подозревают, – снова затянул свою волынку ювелир, но Братны резко пресек его;– Заткнись!Сбитая с толку старушка переводила взгляд с Братны на меня и никак не могла понять, что же здесь происходит. Наконец она решилась взять слово:– Ас кольцом-то, с кольцом-то что?– Действительно, что с кольцом? – поддержала старушку я, откровенно издеваясь над Братны.Ситуация злила его, я это видела. Мне хватило нескольких минут, чтобы просчитать комбинацию Братны. Подменить драгоценности или просто максимально занизить их стоимость – такие вещи практиковались в среде нечистых на руку ювелиров. Но чтобы преступная лавочка развернула свою деятельность в самом сердце непорочного “Мосфильма”! Это было слишком даже для увенчанного лаврами режиссера.– Если вы не доверяете нам, – с нажимом произнес Братны.– Я доверяю, доверяю, – тихо сказала старушка.– Если вы не доверяете нам, воспользуйтесь услугами независимых экспертов.Словосочетание “независимый эксперт” ввергло пожилую женщину в ступор.– Я согласна, – наконец сказала она. – Но деньги мне выдадут?Братны с торжеством посмотрел на меня. Я проиграла. Черт возьми, я проиграла, сейчас сапфир уплывет в бескрайний океан реквизита фильма “Забыть Монтсеррат” и будет мирно покачиваться на волнах рядом с немецким золотоголовым “Паркером”. Сам “Паркер” уже торчал в кармане пиджака Братны. Что и требовалось доказать.– Конечно, конечно. Муза, проводи женщину.Инфанточка подхватила мою неожиданную подопечную, и они продефилировали мимо меня."Съела, стерва?” – сказали мне глаза Братны, чуть затуманившиеся от неожиданно легкой победы."Ты скотина, типичный пальмовый вор”, – сказали Братны мои собственные глаза, чуть затуманившиеся от неожиданно легкого поражения.– Вас я тоже не задерживаю.– Жаль. А я хотела предложить вам кое-какие ценности. – Я не могла уйти просто так.Никто не может уйти от тебя просто так, Анджей Братны, и ты знаешь это! Сукин сын, пряничный рождественский разбойник, сахарная голова, до чего же ты хорош! Я поймала себя на мысли, что весь мой праведный гнев куда-то улетучился. На Братны положительно нельзя было сердиться. Ему сошло бы с рук даже ограбление ризницы Московской Патриархии. В его бледных польских скулах не было никакой цыганщины, но я почти уверилась в том, что он может загипнотизировать кого угодно. Загипнотизировать и таскать за собой на коротком поводке, лишь изредка отпуская на свидание с родными. Интересно, сколько таких поводков у него в руках?..– Вот как? Рубиновый гарнитур императрицы Александры Федоровны?– Не совсем. Пара картин, только и всего.– Рубенс? Левитан? Томас Гейнсборо?– Нет. Современный художник. Братны закинул руки за голову.– Угу… Федор! – Братны выдернул из толпы Бубякина, очевидно, отвечающего за современное изобразительное искусство:– Ты привел?– Кого? – трусливо спросил дядя Федор.– Эту женщину. Как она здесь оказалась?– Впервые вижу. – Глаза дяди Федора умоляюще округлились, ему не хотелось попадать в немилость к кинематографическому царьку из-за такой случайной дряни, как я. – Вы как сюда попали, голубушка?– Прочла объявление в газете, – пожалела я Федора, вспомнив о том, что говорила мне старушка.– Ладно, показывайте ваши полотна, – снизошел наконец Братны, – только живенько, и закончим на сегодня.– Вот и отлично, – с подъемом ответила я, – значит, я буду последней, кого вы попытаетесь объегорить.– Радостное совпадение наших желаний. Только отойдем в сторону, чтобы не мешать группе подготовиться к пробам.Мы с Братны направились в тот самый райский уголок, где он обставил немца. Стараясь не смотреть на пасхальные яйца псевдо-Фаберже, прикорнувшие среди других экспонатов, я распаковала планшет и вынула своего “Шекспира”.– Здесь не очень хорошее освещение, – заметила я, извиняясь.– Ничего, я соображу, что к чему. Несколько минут Братны задумчиво рассматривал каныгинскую картину – – Кто автор?– Один молодой человек. Сейчас, к сожалению, он не работает.– Жаль. Я беру эту картину. Есть еще что-нибудь? Я достала “Шутов и кардиналов”. Братны мельком взглянул на них – только из брезгливой вежливости. Точно так же взглянула бы на них и я. “Шуты и кардиналы” мне не нравились, слишком много бездумного пурпура, как раз в марийском самогонном стиле.– Эти не пойдут.– Не соответствуют гражданскому пафосу киношедевра?– Именно. Как называется первая штучка?– “Шекспир на сборе хвороста”.– Я так и подумал. Сколько вы за нее хотите?– Я не продаю эту картину.Братны посмотрел на меня и улыбнулся:– Что, вещица неоднократно спасала вас от самоубийства?У меня даже в глазах потемнело от такой проницательности. Не хватало еще, чтобы этот самоуверенный простодушный гений вскрыл мою черепную коробку!– С чего вы взяли?– Меня бы спасла… Как вас зовут?– Какая разница? Ева. – Я давно не произносила своего имени вслух, состарившиеся губы с трудом вытолкнули его на поверхность.– Значит, Ева. Поклонница Аль Бано и Рамины Пауэр и замшелой итальянской эстрады конца восьмидесятых. Завбиблиотекой школы для детей с задержкой умственного развития.– Не совсем. Я работаю в видеопрокате.– Почти угадал. Я беру вашу картину для съемок. Я молчала.– Мы заплатим вам. Сумма не очень большая….– Но по нашим временам очень даже неплохо, – закончила я за Братны.– Я напишу расписку. Можете быть спокойны – ничего с вашей картиной не случится.– Ваша практика говорит об обратном, но хотелось бы верить… – Мне нравилось дерзить ему.Братны вытащил целый ворох листов, выбрал подходящий и расправил его. Факс с эмблемой Венецианского фестиваля – я успела разглядеть реквизиты в правом верхнем углу. Клочок бумаги, неотразимо действующий на экзальтированных журналисток из приблатненно-богемного изданьица “Семь дней”. Вот тут-то ты и попался, голубчик Анджей Братны! Немецкий “Паркер” уже несколько минут покоился в рукаве моей старой кофты с обтрепавшимися рукавами. Это был немудреный трюк, точно такой же, какой проделал Братны с герром Лутцем. Но в моем случае имела место более тонкая работа, я приблизилась к Анджею лишь однажды, чутко отреагировав на реплику об Аль Бано и Рамине Пауэр. Я действительно их любила.Братны похлопал себя по карманам, но не выказал особого беспокойства.– У вас есть ручка? – наконец спросил он.– Конечно. – Я была сама невинность. Истинная Ева перед грехопадением. Продолжая мило улыбаться, я протянула ему “Паркер”. Игра “вор у вора дубинку украл” продолжалась. Я лидировала с перевесом в несколько очков.Он взял ручку, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Подумав несколько секунд, он что-то быстро написал на листке и протянул его мне. И только потом воззрился на лутцевский трофей.– Дорогие у вас принадлежности для письма. Долларов на двести потянут.– Мне это не стоило ничего, – резонно заметила я.– Мне тоже. – Он вернул мне “Паркер” и широко улыбнулся, продемонстрировав ряд восхитительно неровных белых зубов. – Сейчас подойдете к Музе, она вам печать шлепнет.– Кто это – Муза?– Вон та бедная овечка с амбарной книгой в руках. – Он указал подбородком в сторону высоколобой инфанточки. – Я вас больше не задерживаю. Всего хорошего.Всего хорошего. Показательные выступления дневных воришек закончились. Мне вдруг стало грустно. Сейчас я уйду и больше никогда его не увижу, какая жалость. Занятный тип, бездарно постриженный, плохо выбритый, неважно одетый, способный вскружить голову кому угодно. Невозможно даже представить себе, что он делает с людьми и камерой на съемочной площадке. С такими копперфильдовскими способностями, с такими белыми зубами, с такой ловкостью рук, с такими глазами, лишенными всех страстей сразу, с мальчишескими замашками Господа Бога…– Всего хорошего, – выдавила я из себя и направилась к Музе, уже давно следившей за нашей светской беседой ревнивыми бесцветными глазами.Когда я подошла к столу, вышколенная Муза поставила мне печать, даже не глядя на листок, и облегченно вздохнула. Я поискала глазами счастливца Бубякина, неизвестно какими путями втершегося в съемочную группу Братны, но он как сквозь землю провалился.– Пора уходить, больше тебя ничто здесь не задерживает. Через несколько минут Анджей Братны станет только воспоминанием, самое время заправиться винегретом в студийном буфете, как это иногда случалось со сценаристкой Мышью. От переизбытка эмоций (кто бы мог подумать, что меня захлестнут эмоции!) она всегда спасалась, роясь в мелких кубиках свеклы и соленых огурцов. * * * …Цены в буфете оказались запредельными – очевидно, планку поднимали богатенькие буратины-клипмейкеры, скромным работникам видеопроката ловить было нечего. Наличности, которой я располагала, хватило только на чашку демократического чая “Липтон” и медовую коврижку, завтрак аристократа, ничего не скажешь. Расположившись за столиком, я вытащила бумажку, которую дал мне Братны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9