На бандита его новый знакомый был не похож, но и на сотрудника правоохранительных органов он тоже не походил.«Странный какой-то тип, – подумал Сергей, – может, приставать начнет? Еще чего не хватало! Я этого не люблю даже за деньги.»Машина заурчала и резко сорвалась с места.– Э, э, куда мы? – парень хотел открыть дверцу.– Сиди! – приказал Рублев таким тоном, что ослушаться было невозможно.– Едем ко мне.– К тебе домой?– Да.– И что мы там будем делать? – с безнадежностью в голосе задал вопрос Сергей Никитин.– Ну, во-первых, ты приведешь себя в порядок, помоешься. Затем я тебя покормлю.– А потом? – почти шепотом спросил Никитин.– Потом посмотрим.– Вы это.., ко мне…Только сейчас до Комбата дошло, чего опасался паренек.– Да ну, брось, ты что, с ума сошел? Я что, по-твоему, похож на тех, кто пристает к детям?– Нет, не очень, – неуверенно произнес Сергей.– Тогда в чем дело?– Мчимся, мчимся!В тепле, в машине парнишка сразу размяк, втянул голову в плечи, откинулся на мягкую спинку сиденья и почти мгновенно задремал. Он проснулся, лишь когда машина уперлась передними колесами в бордюр, и тут же принялся испуганно оглядываться, не понимая, где он и что с ним произошло.В последние несколько дней Сергею Никитину не везло, спал он мало, и поэтому тепло, покачивание автомобиля и негромкая музыка его сморили и бросили в сон.– Не беспокойся, приехали, – сказал Рублев и выбрался из машины.Сергей оглядывался по сторонам. Место было незнакомое, сколько времени они ехали, он не знал, где сейчас находится и на каком конце города – не подозревал.Но убегать ему не хотелось, он смирился со своей новой участью.А мужчина уже открыл багажник автомобиля, легко вытащил из него баул, поставил на лавочку у подъезда.– Давай.Они смотрелись довольно странно: грязный ребенок и огромный, сильный мужчина.– Идем, идем, не бойся, – сказал Комбат, похлопывая по худому плечу Сережу. – Вперед, не дрейфь, поднимайся по ступенькам.– По ступенькам? – переспросил Никитин, забегая на крыльцо.В подъезде он растерялся.– Там лифт, – сказал Комбат, кивнув в темноту, – опять сорванцы лампочки выкрутили. Ну ничего, я до них доберусь! – последняя фраза прозвучала безо всяких угроз, как-то дежурно, как обычно ворчит пожилой человек на своих внуков, которых любит и понимает.Сергей нашел кнопку, нажал, двери лифта тут же разошлись. Борис Рублев несильно подтолкнул в спину, парнишка вошел в кабину, за ним продвинулся, держа баул одной рукой, Комбат.– Какой этаж? – немного сдавленным голосом произнес Никитин.– Сам нажму, – и Комбат ткнул указательным пальцем в верхнюю клавишу.Двери сошлись, щелкнули, и лифт, урча и скрежеща, стал медленно вздыматься вверх. Горела красная кнопка, три нижних были черные, обожженные спичками и сигаретами, да и лифт смотрелся не очень чисто.Сергей стоял, облокотясь худыми плечами о стену.Щелчок, кабина замерла.– Ну, давай выходи, бродяга.– Я не бродяга, – немного обиженно произнес Никитин.– Ладно, извини. Выходи. Держи ключи, открывай.Парнишка не справился с нижним замком, и Комбату пришлось самому повернуть ключ.– Проходи.Дверь захлопнулась. Рублев понес баул в кухню, а Никитин остался стоять в коридоре, немного испуганно моргая светлыми ресницами. Все, что с ним случилось, ему не очень нравилось, но и угрозы для него пока видимой не было. Так что он не знал, что предпринять – то ли броситься убегать, то ли смиренно ждать, чем все это кончится.– Вначале помоешься, – сказал Борис Рублев, глядя на паренька, – а я за это время приготовлю чего-нибудь поесть.– Я не хочу, – вдруг сказал Сергей.– Чего не хочешь?– Не хочу мыться, не хочу есть. Отпустите меня, Борис Иванович!– Опустить тебя? А я тебя и не держу, хочешь идти – иди.– Где мы?Рублев назвал свой адрес.– Так это же у черта на куличках!– Да, далековато, но до метро не очень далеко. Можно пешком за две минуты дойти, а там, думаю, ты доедешь до своего вокзала.– Доеду, – сказал Никитин.– Но я бы тебе этого делать не советовал. Вот что, иди мойся. Вода горячая у меня есть, мыло и мочалка тоже.Так что – вперед.«Странный какой-то мужик», – подумал Сережа и почему-то вдруг смирился с новым положением и понял, что самым лучшим выходом из этой ситуации будет полное послушание с его стороны и выполнение всех приказов этого странного здоровяка.– Давай не стесняйся, солдат!«Какой я ему солдат?»Жилище Бориса Ивановича Рублева пареньку показалось удивительным: никакой роскоши, никаких ковров, но все чисто и аккуратно. Курить ему захотелось так сильно, что даже засосало под ложечкой, а во рту скопилась слюна.Только вот беда, сигарет у Сергея не нашлось, а пачка с торчащими сигаретами лежала на подоконнике в большой хрустальной пепельнице.– Можно закурить? – немного робко, но в то же время развязно спросил паренек.– Нет, нельзя, – жестко обрезал Рублев, – я не курю.– Как это не куришь, если сигареты лежат!– Я бросил и тебе советую.– Бросил? – словно бы не поверил услышанному Никитин.– Да, бросил. Уже почти месяц не курю.– Ничего себе! А зачем?– Решил бросить – и бросил.– Что, вы все так делаете?– Как так? – спросил Комбат.– Решил – и сделал.– Стараюсь, – признался Рублев. – А ты давай зубы мне не заговаривай, побыстрее мойся. Сейчас я тебе сделаю ванну.От этой странной заботы в душе у Сергея потеплело, но настороженность не проходила.«Все-таки странный тип. Привел к себе домой, я же могу стащить что-нибудь, деньги, драгоценности, часы, видик.»Паренек заметил, что на телевизоре стоит большой видеомагнитофон, а под ним, в тумбочке, за стеклом, в три ряда кассеты.В ванной шумела вода. Струя вначале била в гулкое чугунное дно, затем ванна начала наполняться. Вода уже просто плескалась.Появился Рублев. Рукава его рубахи были закатаны, руки – мокрые.– Смотри, солдат, сколько я тебе пены сделал.– Я никакой не солдат.– Все мужики для меня или солдаты, или никто.– Как это все?– А вот так.На вешалке в прихожей висел пятнистый бушлат без погон, с многочисленными карманами.«Военный или мент, наверное, – подумал Никитин, – правда, какой-то странный, необычный. Матом не ругается, не орет, разговаривает негромко, но очень властно. Попробуй такого не послушаться, так голову двумя пальцами оторвет.»– Давай раздевайся, что смотришь? Глянь, сколько пены, – Рублев вошел в ванную, закрыл воду. – Иди, иди, не стесняйся, я на тебя смотреть не буду. Вот тебе чистая майка, – и Комбат вытащил из стенного шкафа аккуратно сложенный тельник, подал пареньку. – Настоящая воздушно-десантная.– Не может быть!– Точно тебе говорю, настоящая.Сергей уже успел заметить в комнате над диваном большую фотографию, на которой были солдаты с автоматами – много солдат – и среди них хозяин этой квартиры.– Ну что ты медлишь? Стаскивай свою грязную куртку, снимай разбитые обувки, все это оставляй здесь.Сергей закрылся в ванной комнате. Ему даже хотелось повернуть защелку, но потом он подумал, что этого делать не стоит: хозяин обидится. Забрался в ванну. Вода была приятная, горячая, и Сергей вспомнил, что последний раз мылся недели две с половиной назад. Он сидел в ванной, смотрел по сторонам на белую плитку в капельках воды, на зеркало, на стеклянную полку с одинокой зубной щеткой и бритвой.«Да, странный тип. Как-то у него все не так, как у людей.»А Борис Рублев в это время распаковывал баул, присланный Бурлаком. И чего в нем только не было! Даже запах ткани, в которую были завернуты продукты, и то вызывал прилив слюны и посасывание под ложечкой. А пахло травами, перцем, лавровым листом, мясом, рыбой и сушеными грибами.– Ну, Гриша! Ну, клоун! – приговаривал Борис Рублев, разбирая увесистый баул. – Мяса пруд пруди, роту можно накормить. И на кой черт мне все это? – радостно думал Комбат, поднося к носу огромный окорок. – Ну и запах! Ладно, Сережку накормлю.Для себя Борис Рублев почти не готовил, питался наспех, с уважением относился лишь к завариванию чая.А вот ко всему остальному отношение было, в общем-то, пренебрежительное, хотя готовить он и любил, и умел.Но ведь не станешь же готовить для одного себя! Никто, кроме тебя, не оценит таланта.Сейчас же в квартире появился гость, ради которого стоило постараться. Хотя и стараться-то, в общем, не надо было, ведь еды и продуктов у Комбата хватало. А тут еще и посылка Бурлакова подоспела, так что можно было бы устроить шикарнейшее застолье.«Вот, правда, пить я себе запретил», – поглядывая на литровые штофы с золотистой водкой, размышлял Комбат.В водке плавали какие-то травы. Комбат знал лишь одну, длинную, плоскую, – зверобой. Остальные травы ему были неизвестны. Ни сопроводительного письма, ни даже маленькой записки в бауле не нашлось. Хотя, что тут пояснять, и так все видно, и так все ясно.Комбат резал мясо, рыбу, хлеб, мазал бутерброды, ставил на плиту чайник. Все делал быстро, расторопно, умело – так, как это может делать лишь мужчина, умудренный жизненным опытом, и никогда не научится делать женщина.Все, что оказалось на столе, выглядело настолько соблазнительно и аппетитно, что Рублеву хотелось тут же сесть на табуретку, набросать себе на тарелку всего понемногу, выпить рюмку сибирской водки, настоянной на, травах, затянуться крепкой сигаретой и улыбнуться в усы.Но делать этого Комбат не стал.«Всему свое время, каждому овощу и фрукту свой час и свой черед», – подумал Борис Рублев и услышал, что вода в ванной уже перестала шуметь.– Ну, как ты там? – громко спросил Рублев.– Ничего, – услышал в ответ чуть испуганный голосок.А голос у Сережи уже начинал ломаться и из детского превращаться в подростковый, юношеский. Иногда звучали басовитые нотки.– Все хорошо, Борис Иванович, все хорошо.– Ну-ну, давай поторопись, а то чай остынет.Борис Рублев на кухне разлил по чашкам кипяток, добавил заварки, себе много, а гостю чуть-чуть, для аромата.Уже через десять минут мужчина и паренек сидели напротив друг друга. Комбат почти не ел, он смотрел, как жадно, огромными кусками отправляет себе в рот мясо и рыбу его гость.– Ты не стесняйся, ешь, – говорил Комбат, а сам лишь прихлебывал круто заваренный чай.У него даже сердце сжималось, когда он смотрел, как ест паренек.– Давай не стесняйся. Вот этот кусок возьми, он повкуснее будет, – и Комбат, аккуратно подцепив вилкой снедь, накладывал и накладывал гостю то из одной тарелки, то из другой.А паренек все ел и ел.– Давненько ты, наверное, не сидел за столом? – произнес Рублев.– А что, заметно? – двигая челюстями, с полным ртом, пробурчал Никитин.– Говорю, за столом ты давно не сидел.– Да, давно, Борис Иванович, – почему-то Сергею хотелось называть этого мужчину по имени-отчеству. Он даже не делал для этого над собой какие-либо усилия, получалось самопроизвольно, словно бы Рублев был его классным руководителем или любимым учителем.– В школу ты, конечно, не ходишь.– Конечно, не хожу.– А хочешь?– Не очень, – признался Никитин.– А почему так?– Да я уже полтора года в школу не хожу.– А сколько классов закончил?– Пять, – признался Никитин.– Всего пять?– Пять классов закончил, и даже без троек.– Потом что?– А потом началось. Но я не хочу рассказывать про это.– Про что – «про это»?Паренек замкнулся, даже жевать перестал, лишь пил чай.– Закурить можно?– Нет, нельзя, – строго сказал Комбат.– Хоть одну сигарету, хоть половинку…– Я же сказал нельзя, значит, нельзя!– Тогда какого черта они лежат прямо на подоконнике? Издевательство форменное!– Силу воли надо воспитывать.– Какую силу? Какой воли? Зачем?– В жизни пригодится.– Ничего мне уже не пригодится! Да и к "черту такую жизнь!Паренек говорил убежденно, у Комбата от его слов даже мурашки по спине побежали. Как это можно в тринадцать лет так не любить жизнь? И он почему-то вспомнил себя в таком возрасте. Вспомнил, как не мог дождаться лета, вспомнил все свои развлечения, рыбалку, речку, лес, теплую воду, теплые дожди, смех друзей. Почему-то вспомнил лошадей, велосипед.– Послушай, Серега, а где твои родители?– Нет у меня родителей.– Слушай, с ними случилось что-то, погибли?– Да, погибли.– Родственники у тебя есть, братья, сестры?– Сестра была.– Ас ней что случилось? – негромко осведомился Рублев.– Ее изнасиловали, а потом застрелили.– Кто? – задал вопрос Комбат.– Бандиты.– Какие бандиты?– Кто ж их разберет, какие они? Фамилию я у них не спрашивал.– Ас тобой что случилось?– Они думали, что меня тоже убили, а я вот взял и выжил.– Тебя убить хотели или случайно вышло?– Не спрашивал. Сюда мне саданули, – Никитин слез со стула, задрал тельняшку, показал на правом боку под ребрами большой красный шрам. Такие шрамы Комбат знал очень хорошо, он даже вздрогнул.– Сейчас уже ничего, зашили, вылечили, в больнице три месяца лежал. Есть у меня тетка, да она меня видеть не хочет.– Что же это за тетка такая?– Она с мужем живет, мне, в общем, не родная. Сволочи они, мешочники.– Чего?– Мешочники они.– А ты откуда сам?– Из Таджикистана. Мы жили возле границы.– Если не хочешь, не рассказывай.– Не хочу.У Никитина уже дергалась щека и левое веко. Комбат .понял, его гость нервничает и разговор этот для него слишком тяжел.– Ладно, на, закури, – Комбат взял пепельницу, сигареты, зажигалку и положил все это перед гостем. – Бери, бери, если уж так тебе тяжело, закури, может, легче станет.– Не-а, – сказал Никитин, – не станет. Но я закурю.Парень для своих лет говорил слишком серьезно, слишком по-взрослому.– А занимаешься ты чем?– Когда?– Ну вообще.Никитин передернул плечами.– Ворую, машины мою.– Что воруешь?– Что придется, Борис Иванович.– Так ты вор или кто?– Наверное, вор.Борис Рублев заметил на тонкой худой шее Никитина черную тонкую нитку.– Что это у тебя, крестик? – спросил он.– Нет, не крестик.Паренек вытащил из-под тельника, который был ему велик, небольшой медальон величиной с пятикопеечную монету. Комбат смотрел. Сережа снял через голову черный шнурок, несколько секунд медлил, затем протянул Комбату.– Он открывается? – спросил Рублев.– Да, только плохо. Давайте я сам.Через полминуты медальон открылся.– Вот, смотрите, это мать, а это я с сестрой.В медальоне была очень маленькая фотография.
1 2 3 4 5 6 7