Обычно в ружейном стволе непременно скапливается пыль. Однако я был бы очень рад, если бы вы мне сообщили кое-какие факты, мистер Тонстон, ведь, насколько я понимаю, вы первый подняли тревогу. Мы сэкономим время, если я узнаю о них здесь, от вас, а не из вашего письменного заявления.
– Ну, здесь, собственно, мало что можно сказать, – начал он. – Час тому назад я вышел подышать свежим воздухом и заметил мистера Феррерса, который стоял под этим деревом. Когда я его окликнул, он взглянул на меня, а потом отвернулся и как будто бы поднес руку к горлу. Я увидел, как он пошатнулся и упал. Когда я подбежал, он лежал в этом самом положении, на горле у него зияла рана, а рядом, на земле, валялся нож. Мне ничего не оставалось делать, как только послать слугу за доктором Нордхемом и за полицией. Вот и все.
– Исчерпывающее объяснение. Вы ведь были с мистером Феррерсом на Сицилии, не так ли?
– Совершенно верно, был.
– Ну, джентльмены, не буду вас больше задерживать, если вам угодно вернуться в дом. А вас, Уотсон, я попрошу остаться, и вас тоже, констебль.
Доктор вместе с Тонстоном направились к дому через заросшие цветники, в то время как Холмс развил бешеную деятельность. Он довольно долго ползал на коленях, описывая круги вокруг покойного, словно шустрая тощая гончая, которая добросовестно ищет след. Один раз он нагнулся, склонившись над самой землей, затем встал на ноги, достал из кармана лупу и стал тщательно рассматривать ствол кедра. Вдруг он застыл, замер на месте, и мы с констеблем сразу же подошли к нему. Холмс указал пальцем, передавая лупу полицейскому.
– Посмотрите внимательно на край этого нароста, – спокойно сказал он. – Что вы видите?
– Мне кажется, это похоже на волос, сэр, – ответил констебль Киббл, глядя сквозь лупу. – Нет, это не волос, это коричневая нитка.
– Совершенно верно. Будьте добры, снимите ее и положите вот в этот конверт. А теперь, Уотсон, помогите мне залезть на дерево. – Холмс вскарабкался по стволу, поставил ногу на разветвление и, держась за ветки, стал осматриваться вокруг. – Ха, вот что мы здесь видим, – сообщил он, посмеиваясь. – Свежая царапина на стволе, следы грязи на ветке и еще одна ниточка от грубой коричневой ткани, она пристала к коре – там, где человек опирался спиной. Ценнейшие находки, настоящее сокровище. А теперь я спрыгну, а вы заметьте точно, куда именно я приземлюсь. Хоп! – Он отошел на шаг в сторону. – Ну, посмотрите, что вы там видите?
– Две небольшие вмятины.
– Точно. След моих каблуков. Теперь смотрите рядом.
– Вот черт! – воскликнул констебль. – Здесь их четыре, а не два! И абсолютно одинаковые.
– Если не считать того, что другие не такие глубокие.
– Тот человек был легче! – воскликнул я.
– Браво, Уотсон. Ну что же, я думаю, мы видели все – все, что нам необходимо.
Полицейский серьезно посмотрел на Холмса.
– Послушайте, сэр, – сказал он. – Мне что-то невдомек. Что все это означает?
– Возможно, ваши будущие сержантские нашивки, констебль Киббл. А теперь пойдемте, поговорим с остальными.
Когда мы пришли в дом, полицейский проводил нас в скудно обставленную комнату со сводчатым потолком. Доктор Нордхем, который писал за столом у окна, при нашем появлении обернулся.
– Ну что, мистер Холмс?
– Вы, насколько я понимаю, готовите ваш доклад, – заметил мой друг. – Позвольте вас предупредить: будьте крайне осторожны, чтобы не составить себе ложного впечатления.
Доктор Нордхем смерил Холмса холодным взглядом.
– Боюсь, что я не понимаю, – сказал он. – Не могли бы вы высказаться более определенно?
– Отлично. Что вы думаете о причинах смерти мистера Джошуа Феррерса из Абботстандинга?
– Позвольте, сэр, здесь нечего и думать. Мы имеем как визуальные, так и медицинские показания, свидетельствующие о том, что Джошуа Феррерс совершил самоубийство, перерезав себе горло.
– Удивительнейший человек этот мистер Феррерс, – заметил Холмс, – он не довольствовался тем, что убил себя, перерезав яремную вену, он продолжал кромсать себе шею обычным складным ножом, пока не располосовал ее, по выражению мистера Тонстона, окончательно. Я всегда думал, что, если уж мне придется совершить самоубийство, я постараюсь избежать подобных ошибок.
После слов моего друга последовало напряженное молчание. Затем доктор Нордхем внезапно поднялся на ноги, тогда как Тонстон, который стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, поднял глаза на Холмса.
– Убийство – это очень неприятное слово, мистер Холмс, – спокойно проговорил он.
– И весьма неприятное действие. Впрочем, не для тех, вероятно, кто принадлежит к mala vita .
– Что это за глупости!
– Спокойно. Я полагаюсь на ваше знакомство с Сицилией в том смысле, что оно поможет мне восполнить некоторые мелкие детали, которые я упустил. Но поскольку вы считаете глупостью это ужасное тайное общество, вам будет небезынтересно познакомиться с некоторыми фактами.
– Берегитесь, мистер Холмс.
– Вам, мистеру Нордхему и констеблю Кибблу покажется, что в моем кратком рассказе есть некоторые пробелы, – продолжал мой друг. – Но их можно будет заполнить позже, а я буду обращаться к вам, Уотсон, так как вы слышали, что нам рассказала мисс Феррерс.
С самого начала было ясно, что ее отец скрывается от какой-то опасности, такой грозной и неотвратимой, что даже в этом заброшенном уголке он опасался за свою жизнь. Поскольку он приехал с Сицилии, где процветают тайные общества, известные своим могуществом и мстительностью, наиболее вероятным объяснением является то, что он либо пошел в чем-то против такой организации, либо, будучи ее членом, нарушил какой-нибудь из ее основных законов. Он не делал никаких попыток призвать на помощь полицию, поэтому я склоняюсь в пользу второго предположения, которое превратилось в уверенность с момента появления черных ангелов. Вы помните, что их было девять, Уотсон, и что картинка с пометкой «шесть и три» была приколота к дереву в аллее двадцать девятого декабря.
Следующее посещение состоялось одиннадцатого февраля: точно через шесть недель и три дня после двадцать девятого декабря, но на сей раз ангелы, которых было шесть, оказались на парадной двери дома.
Наконец двадцать четвертого марта ангелы появились снова, это было их последнее появление, и оно состоялось ровно через шесть недель после второго. Ужасные вестники смерти, их опять было девять, но теперь без всякой пометки, оказались на тарелке хозяина Абботстандинга.
Слушая мисс Феррерс, я быстро сопоставил в уме даты и с ужасом понял, что последние девять черных ангелов – если предположить, что они означают тот же период времени, что и первые, – дают нам дату: седьмое мая. То есть сегодня!
Я уже понял, что не успею, что уже поздно. Но если я не мог спасти отца мисс Феррерс, я мог отомстить за него и, имея в виду именно эту цель, подошел к проблеме несколько иначе.
Лицо в окне – это типичный и, вероятно, наиболее варварский прием тайных организаций, которые осуществляют акт мести. Он рассчитан на то, чтобы вселить ужас, напугав до полусмерти не только саму жертву, но и всю семью. Однако человек счел необходимым прикрыть лицо рукой, хотя смотрел он не на Джошуа Феррерса, а на его дочь, из чего я сделал заключение: он боялся, что его может узнать не только сам Феррерс, но и его дочь.
Затем для меня стало очевидным, что холодное, неумолимое приближение смертоносных гравюр от дерева в аллее к парадной двери дома и от двери к обеденному столу предполагало близкое знакомство с привычками и образом жизни Джошуа Феррерса и право беспрепятственно входить в дом, не прибегая к необходимости разбивать окна или взламывать замки.
С самого начала некоторые детали необыкновенного рассказа мисс Феррерс вызвали в моем мозгу какие-то неясные идеи, но только после вашего замечания, Уотсон, касательно человека, стоящего одной ногой в могиле, в моем сознании словно вспыхнул свет.
Когда Шерлок Холмс на минуту замолчал, чтобы достать что-то из кармана своего плаща, я посмотрел на остальных присутствующих. В старинной комнате быстро сгущались сумерки, однако тусклые красноватые лучи заходящего солнца проникали туда через окно, освещая сосредоточенные лица доктора Нордхема и констебля. Тонстон стоял в тени, по-прежнему спокойно скрестив руки на груди и устремив на Холмса сверкающий взгляд.
– Слова доктора Уотсона заставили меня вспомнить один пассаж из этой книги – предшественницы гекторновского сочинения «Тайные общества», – продолжал мой друг. – Вот что говорит автор о некоем тайном обществе, которое было образовано на Сицилии около трехсот лет тому назад. «Члены этой страшной организации, – пишет он, – носящей столь подобающее ей название mala vita , сносятся между собой с помощью разнообразных символических знаков – ангелов, демонов, крылатых львов. Кандидат, желающий вступить в общество, если он успешно проходит испытания, связанные с посвящением, – в их число иногда входят и убийства, – приносит клятву верности, стоя одной ногой в открытой могиле. Наказание за нарушение правил общества настигает виновного неумолимо. Это смерть. Причем жертве посылаются три предупреждения: второе отделяется от первого сроком в шесть недель и три дня; затем, ровно через шесть недель, следует третье предупреждение, после которого проходит еще один промежуток времени в шесть недель и три дня, после чего наносится удар. Если кто-нибудь из членов откажется выполнить приказ общества об исполнении приговора, он сам подвергнется такому же наказанию». За этим следует перечень правил общества, а также наказание за их нарушение.
То, что Джошуа Феррерс был членом этого ужасного общества, не подлежит ни малейшему сомнению, – добавил Холмс, закрывая книгу. – Мы, наверное, никогда не узнаем, в чем заключалась его провинность, хотя об этом можно догадаться. Самым странным и необычным правилом общества во всем перечне является пункт шестнадцать, в нем просто говорится, что всякому члену общества, который узнает о том, кто является Великим Магистром, выносится смертный приговор. Я хотел бы вам напомнить, Уотсон, что Феррерс, давая инструкции своей дочери, особенно подчеркивал, чтобы она, отвечая на расспросы, говорила, что ничего не знает о делах своего отца и что имя мастера находится на курке известного ружья. Заметьте: не просто «ружья», а «известного ружья» – прямое указание на то, что человек, получающий предупреждение, должен опознать оружие, которое имеется в виду. Достаточно добавить, что ружье, обнаруженное возле тела Джошуа Феррерса, это уникальный образец, которым пользуются члены сицилийских тайных обществ.
Отправляясь в назначенное место, Феррерс взял с собой это ружье не для самозащиты, а только как предложение мира, поскольку ценность его заключалась только в том, что было спрятано в стволе. Принимая во внимание то, что нам уже известно, я не сомневаюсь, что это был какой-нибудь документ, упоминающий имя Великого Магистра mala vita , который каким-то образом попал в руки Феррерса в то время, когда он состоял членом общества. Уничтожать документ было бесполезно. Он видел это имя и поэтому был обречен. Однако, твердо зная, что ему не уйти от расплаты, он старался спасти свою дочь. Феррерс не имел понятия о том, кто будет назначен на роль исполнителя приговора, знал только одно: это должен быть один из членов общества.
Спрятавшись в развилке дерева над тем местом, где была назначена встреча, убийца затаился, словно леопард, подстерегающий антилопу, и, когда жертва оказалась внизу, под деревом, он спрыгнул, вытащил нож и, схватив его сзади, перерезал ему горло. Затем он обыскал тело, нашел документ в дуле ружья, и на этом его миссия была закончена. Однако он упустил из виду, что на траве остались отпечатки его каблуков, а на коре дерева – ниточки от твидового пиджака.
Когда Шерлок Холмс кончил говорить, в окутанной сумраком комнате наступило мертвое молчание. Затем Холмс вытянул вперед длинную худую руку и молча указал на стоявшего в темном углу Джеймса Тонстона.
– Вот стоит убийца Джошуа Феррерса, – спокойно сказал он.
Тонстон сделал шаг вперед, на его бледном лице была слабая улыбка.
– Вы ошибаетесь, – твердым голосом возразил он. – Не убийца, а исполнитель приговора.
С минуту он стоял перед нами, глядя на наши лица, выражающие ужас и отвращение, со спокойствием человека, достойно исполнившего свой долг. К нему подскочил констебль с наручниками.
Тонстон не делал никаких попыток к сопротивлению и, держа перед собой скованные руки, направился к двери вслед за своим тюремщиком, когда голос моего друга заставил его остановиться.
– Что вы с этим сделали? – спросил Холмс.
Пленник молча смерил его взглядом.
– Я вас спрашиваю, – продолжал Холмс, – потому что, если вы его не уничтожили, я должен сделать это сам, причем не читая.
– Будьте уверены, документ уже уничтожен, – сказал Джеймс Тонстон, – и что mala vita хранит свои тайны. На прощание выслушайте меня, я хочу вас предупредить. Вы слишком много знаете. Вы – почтенный и уважаемый человек, мистер Холмс. Однако я сомневаюсь, что вам предстоит долгая жизнь.
С этими словами он вышел из комнаты, сохраняя на лице холодную улыбку.
Час спустя, когда в небе сияла полная луна, мы с моим другом, распрощавшись с доктором Нордхемом, вышли из Абботстандинга, темные очертания которого высились на фоне светлого неба, и направились в сторону Бьюли, где рассчитывали переночевать в гостинице, с тем чтобы утром вернуться в город.
Я надолго запомнил эту необыкновенную пятимильную прогулку по дороге, то покрытой пятнами лунного света, то окутанной густой тенью в тех местах, где ветви деревьев сплетались у нас над головами и лесные олени выглядывали из высоких зарослей папоротника. Холмс шел опустив голову на грудь, и, только после того, как мы стали спускаться с холма возле самой деревни, он нарушил молчание.
– Вы знаете меня достаточно хорошо, Уотсон, – сказал он, – и, надеюсь, не упрекнете меня в излишней сентиментальности, если я признаюсь вам, что мне хочется прогуляться по развалинам аббатства Бьюли.
1 2 3 4