https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/IDO/
Как-то раз мы с сестрой влезли на черепичную крышу головокружительной высоты и увидели жаркое мутное небо, ни одного дымка из камина, людей, торопливо бежавших по улицам, стражников с красными жезлами перед домами, помеченными красным крестом на дверях с надписью: «Боже, смилуйся над нами». Я всего раз видел чумную повозку, выглянув среди ночи в окно. Она остановилась поблизости, звонарь зазвонил в колокольчик, пошел к окну, под которым стоял стражник, в огне факельщика виднелись трупы, покрытые язвами. Грохот тех самых телег слышался еженощно.
Впрочем, то, о чем я скажу далее, случилось позже, Чума, вспыхнувшая в приходе Святого Джайлса, так долго добиралась до нас, что мы думали, будто она совсем не придет, и, возможно, поэтому отец решил, что жизнь наша в наших собственных руках, ибо он толковал знаки и предупреждения Божьи точно так же, как те, кому не столь повезло. По пришествии гигантской кометы, которая неторопливо перемещалась по небу, испуская слабое свечение, он отправился к сэру Ричарду, дедушке вашего лордства, и известил его, что это значит. Это было в апреле.
Отец убедил сэра Ричарда принять меры предосторожности, к которым, как он слышал, прибегло одно голландское семейство с Олдерсгейт-стрит, а именно: вдоволь запастись продовольствием и закрыть дом накрепко, никого не впуская и не выпуская, пока мор не отступит. Сэр Ричард его выслушал, ущипнул себя за подбородок и крепко задумался. У него была любимая жена, которая вскоре должна была разрешиться от бремени, обожаемая дочь Маргарет и сын Оуэн, будущий батюшка вашего лордства. Не решаясь уехать из города с женой на сносях, он сказал — план хороший, и, если чума не ударит назавтра, так мы и поступим.
Вашему лордству хорошо известно, что чума не отступила — нет, лишь сильней разъярилась, переносимая расплодившимися в жару мухами (все птицы улетели из Лондона), двинулась на север, к Холберну, вдоль по Стрэнду и Флит-стрит, нависнув над нами. Люди бежали из зараженного города, как сумасшедшие, таща за собой пожитки в тележках, штурмовали ворота Мэншн-Хаус, резиденции лорда-мэра, требуя пропуска и свидетельства о состоянии здоровья, без которых их не впустили бы ни в один другой город, не позволили бы остановиться ни на одном постоялом дворе. У одних болезнь развивалась медленно — сначала боли, рвота, потом язвы, через неделю смерть в страшных судорогах. У других чума поражала жизненно важные органы без всяких внешних признаков. Они просто падали на улицах замертво.
Тогда сэр Ричард приказал закрыть дом, распустил работников, оставив лишь необходимую прислугу. Он хотел отправить сына и дочь к королевскому двору, который перебрался в Хэмптон, но они не пожелали. На улицу открывалась единственная калитка в стене. Выходившие брали в рот мирру и ладан. Один мой отец храбро вызвался исполнять в городе любые поручения сэра Ричарда. Он мог бы считать себя счастливым, если бы не одно обстоятельство — его сводный брат Луис Плейг.
Честно скажу, мне противно писать об этом человеке, который является мне в страшных снах. Наяву я встречал его лишь два-три раза. Однажды он нагло заявился в дом, требуя позвать управляющего, своего брата, но слуги знали, кто он такой, и прогнали его. Он поймал мою маленькую сестру и на глазах у вышедшего отца больно выкрутил ей руку, со смехом рассказывая о вчерашней казни осужденного на Тайберне. (Должен признаться вашему лордству, он был помощником палача, к ужасу и стыду моего отца, который старался скрыть сей позорный факт от сэра Ричарда.) У него не хватало ни храбрости, ни умения для палаческой должности, он просто стоял рядом и…"
Дальше я опускаю кое-какие чудовищные подробности.
"…Отец мой утверждал: если когда-нибудь Луис Плейг наберется духу и займет желанное место, то станет таким дьяволом, что обычной смертью не умрет. С виду он был невысокий, с несколько желчным лицом, парика не носил, ходил в засаленной, сдвинутой набекрень шляпе на жидких волосах, вместо шпаги сбоку у него висел необычный кинжал с лезвием вроде толстого шила, которым он очень гордился, изготовив его собственными руками, и даже дал ему имя — «Дженни»…
С тех пор как к нам пришла чума, мы его не видели. Знаю, отец надеялся, что он умер. Однако, отправившись однажды по делам, он вернулся и уселся на кухне с моей матерью, обхватив руками голову. Ибо встретил своего брата Луиса в переулке у Бейсингхолл-стрит. Тот, опустившись на колени, что-то колол кинжалом. Рядом стояла ручная тележка, полная пушистых кошачьих телец. Напомню вашему лордству, что приказ лорда-мэра и олдерменов строго-настрого запрещал держать свиней, собак, кошек, ручных голубей — переносчиков заразы. Всех их велено было уничтожать, для чего были назначены специальные люди…"
Читая эту фразу, я вспомнил, что видел этот приказ в черной рамке на стене пивной, посетители которой недовольно ворчали по этому поводу.
"Завидев такую картину, отец поспешил дальше, а Луис окликнул его и со смехом спросил: что, мол, братец, теперь ты меня побаиваешься? Кошка все дергалась, он наступил ей на шею и пошел по грязному, скользкому переулку. Шляпа его мелькала на фоне дымного желтого неба. Отец спросил, не опасается ли он заболеть, Луис сказал, что раздобыл у могучего некроманта в Саутворде зелье, которое делает его неуязвимым.
Действительно, тогда ходило множество всевозможных снадобий, напитков, амулетов (на чем разбогатели знахари), но никого они не спасали, мертвецы так и лежали в чумных повозках с амулетами на шее. Впрочем, его зелье, похоже, было изготовлено самим дьяволом, ибо все то ужасное время он пребывал в целости и сохранности, постепенно теряя рассудок от того, чем осмеливался заниматься среди мертвых и умирающих. Этого я повторять не стану, скажу только вашему лордству, что со временем его стали бояться пуще самой чумы и не пускали ни в одну пивную.
Вскоре отец мой про него забыл, ибо 21 августа мастер Оуэн, батюшка вашего лордства, заболел, встав из-за стола после обеда.
Сэр Ричард немедля приказал перевести мастера Оуэна в каменный домик, чтобы не заразились другие. Там ему застелили постель самым лучшим тончайшим бельем, и он лежал со стонами средь лакированной мебели, золота и серебра, а сэр Ричард с ума сходил. Договорились (хотя и в нарушение закона) не сообщать ни слова совету; ухаживать за больным решили сам сэр Ричард и мой отец; хирурга приглашали тайно, взяв с него клятву молчать.
Целый месяц они неусыпно дежурили у постели. (Кажется, несколько дней спустя жена сэра Ричарда родила мертвого младенца.) Доктор Ходжес ежедневно посещал мастера Оуэна, лежавшего с обритой наголо головой, делал кровопускание, ставил клистиры, на час усаживал его в постели, чтобы легче дышалось. И в самый жуткий разгар чумы, на первой неделе сентября, уведомил, что кризис миновал, больной идет на поправку.
В тот вечер сэр Ричард с женой и дочерью чуть сами не умерли от радости. Мы преклонили колена и возблагодарили Бога.
Среди ночи б сентября отец мой поднялся и пошел дежурить при Мастерс Оуэне. Идя с факелом в руке через двор, он увидел перед домиком стоявшего на коленях мужчину, который скребся в дверь.
Сидевший с больным сэр Ричард решил, что это стучит отец, и пошел открывать. В тот самый миг мужчина с трудом встал, повернулся, и отец мой узнал Луиса Плейга, как-то странно вертевшего головой. Подняв факел повыше, он заметил у него на шее огромную чумную язву. Прямо на глазах язвы начали набухать и на лице, а сам Луис Плейг стал визжать и кричать.
Сэр Ричард, открыв дверь, спросил, что происходит. Луис, ничего не ответив, метнулся к дверям, но отец мой ткнул факелом ему в лицо, как бешеному зверю. Тот упал, покатился, моля: «Ради бога, брат, неужели ты меня выгонишь умирать?» Сэр Ричард стоял, окаменев от ужаса, не в силах захлопнуть дверь. Отец крикнул сводному брату, чтобы тот отправлялся в чумной дом, иначе он сожжет его вместе с заразой. Луис отвечал, что его туда не пустили, обругали и прокляли, никто его видеть не хочет, придется умирать в сточной канаве… Отец стал его прогонять, он вдруг собрался с силами, выхватил кинжал, бросился к двери, которую сэр Ричард едва успел закрыть, несколько раз ударил в створку и побежал по двору. Отцу пришлось кликнуть подмогу — полдюжины парней с факелами выгнали Луиса, убегавшего с дикими воплями. Когда крики смолкли, его обнаружили мертвым под деревом.
Там же и закопали на глубине полных семь футов, ибо, если вызвать чумную повозку, пришлось бы признаться, что в доме чума, и его взяли бы под стражу. И на улицу выбросить побоялись — как бы кто не увидел и не доложил. Но мой отец слышал, как Луис перед смертью кричал на весь двор, угрожая вернуться, найти способ проникнуть в дом и заколоть любого, кого встретит, как тех самых кошек. А если сил не хватит, то он вселится в тело какого-нибудь домочадца или самого хозяина…
В ту самую ночь мастер Оуэн слышал, как он (или его оболочка) бьется в дверь, точно огромная летучая мышь, пытаясь пробить ее кинжалом.
Итак, милорд, поскольку Вы просили меня рассказать о сем кошмаре и муках…"
Что-то — до сих пор не знаю, что именно, — заставило меня оторваться от письма. Вокруг клубились зловещие образы, казалось, будто я не здесь, а в семнадцатом веке. Я встал, пристально огляделся…
Во дворе раздавались шаги, снаружи, в галерее, слышался скрип, шорох.
А потом резко и неожиданно, словно в предсмертной судороге, ударил колокол.
Глава 6
Это было предвестие. Поскольку с колокольного звона началось расследование одного из самых ошеломляющих и загадочных дел об убийстве, я буду очень тщательно подбирать выражения, не преувеличивая, не уводя читателя на ложный путь — по крайней мере, не дальше, чем мы сами по нему зашли, — чтобы предоставить ему замечательную возможность самому поломать голову над явно неразрешимой загадкой.
Замечу первым делом, что колокол звонил не громко. Даже сильная рука, дернув проволоку, не добилась бы четкого звука, ибо колокол сплошь был покрыт толстым слоем ржавчины и грязи. Он низко ухнул, дребезжа, затем послышался тихий скрип, потом другой удар — чуть громче шепота. Меня испугало лишь то, что в доме прозвучал внезапный сигнал тревоги. Я вскочил с легкой тошнотой в желудке и выбежал через дверь в галерею.
В лицо ударил свет, луч моего фонаря пересекся с фонариком Мастерса. Инспектор, очень бледный, стоял в дверях, выходивших во двор, и оглядывался на меня через плечо.
— Идите за мной, — прохрипел он, — и держитесь поближе… Стойте!
До нас донеслись громкие голоса, поспешный топот, на выходе из галереи замелькали зажженные свечи. Первым появился майор Фезертон с заметным брюшком и довольно диким взглядом, за ним Холлидей с Мэрион Латимер. Мимо них проталкивался Макдоннел, крепко держа под руку рыжеволосого Джозефа.
— Мне хотелось бы знать… — прохрипел майор.
— Назад! — приказал Мастерс. — Все стойте на месте и не шевелитесь, пока я не позволю. Нет, не знаю, в чем дело. Покарауль их, Берт. Пойдемте, — бросил он мне.
Мы спустились по трем ступенькам на скользкий двор, посвечивая вокруг. Дождь недавно кончился, кругом разлилось густое море грязи, которое кое-где волновалось, но дальше двор шел под небольшой уклон, и там, где мы стояли, луж почти не было.
— С этой стороны у каменного домика никаких следов, — буркнул Мастерс. — Посмотрите! Кроме того, я сам был возле него. Шагайте за мной след в след.
Бредя через двор, мы разглядывали нетронутую грязь.
— Эй вы, там! — крикнул инспектор. — Дартворт! Немедленно откройте дверь!
Ответа не последовало. Теперь огонь мерцал в оконцах гораздо слабее. Последние несколько футов до двери мы пробежали бегом. Дверь была низкая, но необычайно прочная, из толстых дубовых досок, обитых ржавым железом, с выломанным замком, запертая в данный момент на новый висячий замок.
— Я и забыл про чертов замок, — пропыхтел Мастерс, пытаясь сорвать его. Он толкнулся плечом в створку — безуспешно. — Берт! Эй, Берт! Раздобудь у кого-нибудь ключ от замка и неси сюда!… Пойдемте, сэр, к окнам. Вон туда идет проволока от колокола. Тут должен быть тот самый ящик или еще что-нибудь, куда влезал юный Латимер, когда тянул проволоку. Что?… Исчез, клянусь Богом! Посмотрим…
Мы бросились за угол домика, держась ближе к стене, и убедились в отсутствии следов перед нами. Окно размерами в квадратный фут, куда уходила проволока, находилось на высоте приблизительно в двенадцать футов. Низкие скаты крыши, выложенной толстой скругленной черепицей, не выходили за пределы стены.
— Туда не влезть, — проворчал Мастерс. Он был взволнован, тяжело дышал, от него исходила угроза. — Ящик, на котором стоял юный Латимер, должен был быть чертовски высоким, чтобы достать досюда. Может, вы меня подсадите? Я довольно тяжелый, но на одну секунду…
Удержать такой вес оказалось не так-то легко. Я уперся в каменную стену спиной, подставил руки со сплетенными пальцами. Под нагрузкой мои плечи чуть не выскочили из суставов, мы какое-то время, пыхтя, балансировали, потом Мастерсу удалось уцепиться за подоконник.
Кругом стояла тишина…
Держа в руках грязный ботинок инспектора, я неуверенно стоял у стены минут пять, как мне показалось. Вытягивая шею, я видел снизу лицо Мастерса в мерцающих отблесках огня в окне, отражавшихся в его вытаращенных глазах.
— Хватит, — слабо буркнул он.
Я со вздохом облегчения его опустил. Он неловко спрыгнул в грязь, ухватив меня за локоть, энергично вытер лицо рукавом и проговорил ровным, неторопливым, ворчливым тоном:
— Ну, все ясно, сэр. Кажется, я никогда в жизни не видывал столько крови.
— Вы хотите сказать… Дартворт…
— Правильно. Мертв. Лежит на полу. Заколотый насмерть. Рядом кинжал Луиса Плейга. Больше там никого нет. Я всю комнату видел.
— Слушайте, старина, — возразил я, — ведь никто не мог…
— Да, да, правильно. Никто не мог, — мрачно кивнул инспектор. — Вряд ли нам сейчас особенно пригодится ключ. Точно знаю — дверь заперта изнутри на щеколду, которую придерживает большой шпингалет… Говорю вам, фокус!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Впрочем, то, о чем я скажу далее, случилось позже, Чума, вспыхнувшая в приходе Святого Джайлса, так долго добиралась до нас, что мы думали, будто она совсем не придет, и, возможно, поэтому отец решил, что жизнь наша в наших собственных руках, ибо он толковал знаки и предупреждения Божьи точно так же, как те, кому не столь повезло. По пришествии гигантской кометы, которая неторопливо перемещалась по небу, испуская слабое свечение, он отправился к сэру Ричарду, дедушке вашего лордства, и известил его, что это значит. Это было в апреле.
Отец убедил сэра Ричарда принять меры предосторожности, к которым, как он слышал, прибегло одно голландское семейство с Олдерсгейт-стрит, а именно: вдоволь запастись продовольствием и закрыть дом накрепко, никого не впуская и не выпуская, пока мор не отступит. Сэр Ричард его выслушал, ущипнул себя за подбородок и крепко задумался. У него была любимая жена, которая вскоре должна была разрешиться от бремени, обожаемая дочь Маргарет и сын Оуэн, будущий батюшка вашего лордства. Не решаясь уехать из города с женой на сносях, он сказал — план хороший, и, если чума не ударит назавтра, так мы и поступим.
Вашему лордству хорошо известно, что чума не отступила — нет, лишь сильней разъярилась, переносимая расплодившимися в жару мухами (все птицы улетели из Лондона), двинулась на север, к Холберну, вдоль по Стрэнду и Флит-стрит, нависнув над нами. Люди бежали из зараженного города, как сумасшедшие, таща за собой пожитки в тележках, штурмовали ворота Мэншн-Хаус, резиденции лорда-мэра, требуя пропуска и свидетельства о состоянии здоровья, без которых их не впустили бы ни в один другой город, не позволили бы остановиться ни на одном постоялом дворе. У одних болезнь развивалась медленно — сначала боли, рвота, потом язвы, через неделю смерть в страшных судорогах. У других чума поражала жизненно важные органы без всяких внешних признаков. Они просто падали на улицах замертво.
Тогда сэр Ричард приказал закрыть дом, распустил работников, оставив лишь необходимую прислугу. Он хотел отправить сына и дочь к королевскому двору, который перебрался в Хэмптон, но они не пожелали. На улицу открывалась единственная калитка в стене. Выходившие брали в рот мирру и ладан. Один мой отец храбро вызвался исполнять в городе любые поручения сэра Ричарда. Он мог бы считать себя счастливым, если бы не одно обстоятельство — его сводный брат Луис Плейг.
Честно скажу, мне противно писать об этом человеке, который является мне в страшных снах. Наяву я встречал его лишь два-три раза. Однажды он нагло заявился в дом, требуя позвать управляющего, своего брата, но слуги знали, кто он такой, и прогнали его. Он поймал мою маленькую сестру и на глазах у вышедшего отца больно выкрутил ей руку, со смехом рассказывая о вчерашней казни осужденного на Тайберне. (Должен признаться вашему лордству, он был помощником палача, к ужасу и стыду моего отца, который старался скрыть сей позорный факт от сэра Ричарда.) У него не хватало ни храбрости, ни умения для палаческой должности, он просто стоял рядом и…"
Дальше я опускаю кое-какие чудовищные подробности.
"…Отец мой утверждал: если когда-нибудь Луис Плейг наберется духу и займет желанное место, то станет таким дьяволом, что обычной смертью не умрет. С виду он был невысокий, с несколько желчным лицом, парика не носил, ходил в засаленной, сдвинутой набекрень шляпе на жидких волосах, вместо шпаги сбоку у него висел необычный кинжал с лезвием вроде толстого шила, которым он очень гордился, изготовив его собственными руками, и даже дал ему имя — «Дженни»…
С тех пор как к нам пришла чума, мы его не видели. Знаю, отец надеялся, что он умер. Однако, отправившись однажды по делам, он вернулся и уселся на кухне с моей матерью, обхватив руками голову. Ибо встретил своего брата Луиса в переулке у Бейсингхолл-стрит. Тот, опустившись на колени, что-то колол кинжалом. Рядом стояла ручная тележка, полная пушистых кошачьих телец. Напомню вашему лордству, что приказ лорда-мэра и олдерменов строго-настрого запрещал держать свиней, собак, кошек, ручных голубей — переносчиков заразы. Всех их велено было уничтожать, для чего были назначены специальные люди…"
Читая эту фразу, я вспомнил, что видел этот приказ в черной рамке на стене пивной, посетители которой недовольно ворчали по этому поводу.
"Завидев такую картину, отец поспешил дальше, а Луис окликнул его и со смехом спросил: что, мол, братец, теперь ты меня побаиваешься? Кошка все дергалась, он наступил ей на шею и пошел по грязному, скользкому переулку. Шляпа его мелькала на фоне дымного желтого неба. Отец спросил, не опасается ли он заболеть, Луис сказал, что раздобыл у могучего некроманта в Саутворде зелье, которое делает его неуязвимым.
Действительно, тогда ходило множество всевозможных снадобий, напитков, амулетов (на чем разбогатели знахари), но никого они не спасали, мертвецы так и лежали в чумных повозках с амулетами на шее. Впрочем, его зелье, похоже, было изготовлено самим дьяволом, ибо все то ужасное время он пребывал в целости и сохранности, постепенно теряя рассудок от того, чем осмеливался заниматься среди мертвых и умирающих. Этого я повторять не стану, скажу только вашему лордству, что со временем его стали бояться пуще самой чумы и не пускали ни в одну пивную.
Вскоре отец мой про него забыл, ибо 21 августа мастер Оуэн, батюшка вашего лордства, заболел, встав из-за стола после обеда.
Сэр Ричард немедля приказал перевести мастера Оуэна в каменный домик, чтобы не заразились другие. Там ему застелили постель самым лучшим тончайшим бельем, и он лежал со стонами средь лакированной мебели, золота и серебра, а сэр Ричард с ума сходил. Договорились (хотя и в нарушение закона) не сообщать ни слова совету; ухаживать за больным решили сам сэр Ричард и мой отец; хирурга приглашали тайно, взяв с него клятву молчать.
Целый месяц они неусыпно дежурили у постели. (Кажется, несколько дней спустя жена сэра Ричарда родила мертвого младенца.) Доктор Ходжес ежедневно посещал мастера Оуэна, лежавшего с обритой наголо головой, делал кровопускание, ставил клистиры, на час усаживал его в постели, чтобы легче дышалось. И в самый жуткий разгар чумы, на первой неделе сентября, уведомил, что кризис миновал, больной идет на поправку.
В тот вечер сэр Ричард с женой и дочерью чуть сами не умерли от радости. Мы преклонили колена и возблагодарили Бога.
Среди ночи б сентября отец мой поднялся и пошел дежурить при Мастерс Оуэне. Идя с факелом в руке через двор, он увидел перед домиком стоявшего на коленях мужчину, который скребся в дверь.
Сидевший с больным сэр Ричард решил, что это стучит отец, и пошел открывать. В тот самый миг мужчина с трудом встал, повернулся, и отец мой узнал Луиса Плейга, как-то странно вертевшего головой. Подняв факел повыше, он заметил у него на шее огромную чумную язву. Прямо на глазах язвы начали набухать и на лице, а сам Луис Плейг стал визжать и кричать.
Сэр Ричард, открыв дверь, спросил, что происходит. Луис, ничего не ответив, метнулся к дверям, но отец мой ткнул факелом ему в лицо, как бешеному зверю. Тот упал, покатился, моля: «Ради бога, брат, неужели ты меня выгонишь умирать?» Сэр Ричард стоял, окаменев от ужаса, не в силах захлопнуть дверь. Отец крикнул сводному брату, чтобы тот отправлялся в чумной дом, иначе он сожжет его вместе с заразой. Луис отвечал, что его туда не пустили, обругали и прокляли, никто его видеть не хочет, придется умирать в сточной канаве… Отец стал его прогонять, он вдруг собрался с силами, выхватил кинжал, бросился к двери, которую сэр Ричард едва успел закрыть, несколько раз ударил в створку и побежал по двору. Отцу пришлось кликнуть подмогу — полдюжины парней с факелами выгнали Луиса, убегавшего с дикими воплями. Когда крики смолкли, его обнаружили мертвым под деревом.
Там же и закопали на глубине полных семь футов, ибо, если вызвать чумную повозку, пришлось бы признаться, что в доме чума, и его взяли бы под стражу. И на улицу выбросить побоялись — как бы кто не увидел и не доложил. Но мой отец слышал, как Луис перед смертью кричал на весь двор, угрожая вернуться, найти способ проникнуть в дом и заколоть любого, кого встретит, как тех самых кошек. А если сил не хватит, то он вселится в тело какого-нибудь домочадца или самого хозяина…
В ту самую ночь мастер Оуэн слышал, как он (или его оболочка) бьется в дверь, точно огромная летучая мышь, пытаясь пробить ее кинжалом.
Итак, милорд, поскольку Вы просили меня рассказать о сем кошмаре и муках…"
Что-то — до сих пор не знаю, что именно, — заставило меня оторваться от письма. Вокруг клубились зловещие образы, казалось, будто я не здесь, а в семнадцатом веке. Я встал, пристально огляделся…
Во дворе раздавались шаги, снаружи, в галерее, слышался скрип, шорох.
А потом резко и неожиданно, словно в предсмертной судороге, ударил колокол.
Глава 6
Это было предвестие. Поскольку с колокольного звона началось расследование одного из самых ошеломляющих и загадочных дел об убийстве, я буду очень тщательно подбирать выражения, не преувеличивая, не уводя читателя на ложный путь — по крайней мере, не дальше, чем мы сами по нему зашли, — чтобы предоставить ему замечательную возможность самому поломать голову над явно неразрешимой загадкой.
Замечу первым делом, что колокол звонил не громко. Даже сильная рука, дернув проволоку, не добилась бы четкого звука, ибо колокол сплошь был покрыт толстым слоем ржавчины и грязи. Он низко ухнул, дребезжа, затем послышался тихий скрип, потом другой удар — чуть громче шепота. Меня испугало лишь то, что в доме прозвучал внезапный сигнал тревоги. Я вскочил с легкой тошнотой в желудке и выбежал через дверь в галерею.
В лицо ударил свет, луч моего фонаря пересекся с фонариком Мастерса. Инспектор, очень бледный, стоял в дверях, выходивших во двор, и оглядывался на меня через плечо.
— Идите за мной, — прохрипел он, — и держитесь поближе… Стойте!
До нас донеслись громкие голоса, поспешный топот, на выходе из галереи замелькали зажженные свечи. Первым появился майор Фезертон с заметным брюшком и довольно диким взглядом, за ним Холлидей с Мэрион Латимер. Мимо них проталкивался Макдоннел, крепко держа под руку рыжеволосого Джозефа.
— Мне хотелось бы знать… — прохрипел майор.
— Назад! — приказал Мастерс. — Все стойте на месте и не шевелитесь, пока я не позволю. Нет, не знаю, в чем дело. Покарауль их, Берт. Пойдемте, — бросил он мне.
Мы спустились по трем ступенькам на скользкий двор, посвечивая вокруг. Дождь недавно кончился, кругом разлилось густое море грязи, которое кое-где волновалось, но дальше двор шел под небольшой уклон, и там, где мы стояли, луж почти не было.
— С этой стороны у каменного домика никаких следов, — буркнул Мастерс. — Посмотрите! Кроме того, я сам был возле него. Шагайте за мной след в след.
Бредя через двор, мы разглядывали нетронутую грязь.
— Эй вы, там! — крикнул инспектор. — Дартворт! Немедленно откройте дверь!
Ответа не последовало. Теперь огонь мерцал в оконцах гораздо слабее. Последние несколько футов до двери мы пробежали бегом. Дверь была низкая, но необычайно прочная, из толстых дубовых досок, обитых ржавым железом, с выломанным замком, запертая в данный момент на новый висячий замок.
— Я и забыл про чертов замок, — пропыхтел Мастерс, пытаясь сорвать его. Он толкнулся плечом в створку — безуспешно. — Берт! Эй, Берт! Раздобудь у кого-нибудь ключ от замка и неси сюда!… Пойдемте, сэр, к окнам. Вон туда идет проволока от колокола. Тут должен быть тот самый ящик или еще что-нибудь, куда влезал юный Латимер, когда тянул проволоку. Что?… Исчез, клянусь Богом! Посмотрим…
Мы бросились за угол домика, держась ближе к стене, и убедились в отсутствии следов перед нами. Окно размерами в квадратный фут, куда уходила проволока, находилось на высоте приблизительно в двенадцать футов. Низкие скаты крыши, выложенной толстой скругленной черепицей, не выходили за пределы стены.
— Туда не влезть, — проворчал Мастерс. Он был взволнован, тяжело дышал, от него исходила угроза. — Ящик, на котором стоял юный Латимер, должен был быть чертовски высоким, чтобы достать досюда. Может, вы меня подсадите? Я довольно тяжелый, но на одну секунду…
Удержать такой вес оказалось не так-то легко. Я уперся в каменную стену спиной, подставил руки со сплетенными пальцами. Под нагрузкой мои плечи чуть не выскочили из суставов, мы какое-то время, пыхтя, балансировали, потом Мастерсу удалось уцепиться за подоконник.
Кругом стояла тишина…
Держа в руках грязный ботинок инспектора, я неуверенно стоял у стены минут пять, как мне показалось. Вытягивая шею, я видел снизу лицо Мастерса в мерцающих отблесках огня в окне, отражавшихся в его вытаращенных глазах.
— Хватит, — слабо буркнул он.
Я со вздохом облегчения его опустил. Он неловко спрыгнул в грязь, ухватив меня за локоть, энергично вытер лицо рукавом и проговорил ровным, неторопливым, ворчливым тоном:
— Ну, все ясно, сэр. Кажется, я никогда в жизни не видывал столько крови.
— Вы хотите сказать… Дартворт…
— Правильно. Мертв. Лежит на полу. Заколотый насмерть. Рядом кинжал Луиса Плейга. Больше там никого нет. Я всю комнату видел.
— Слушайте, старина, — возразил я, — ведь никто не мог…
— Да, да, правильно. Никто не мог, — мрачно кивнул инспектор. — Вряд ли нам сейчас особенно пригодится ключ. Точно знаю — дверь заперта изнутри на щеколду, которую придерживает большой шпингалет… Говорю вам, фокус!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32