В результате возникает кошмар.
Рассмотрим сначала гениальную гипотезу Пилгрима, ибо с нее вообще начинается дело. Эту теорию можно отбросить путем простого сопоставления рассуждений доктора с известными нам фактами.
Он взял сигару, но не стал раскуривать.
— Во-первых, нам известно, что аль-Мульк и Лаверн вместе старались выяснить, кто такой Джек Кетч. С этой целью они пытались выудить сведения у Доллингса, думая, будто он что-то знает. Это абсолютно ясно из рассказа самого Доллингса. Аль-Мульк бесцеремонно, навязчиво вступил с ним в беседу, направил в ночной клуб, что явно свидетельствует о его сговоре с Колетт Лаверн, и, естественно, поэтому я хотел узнать у Доллингса, о чем она его расспрашивала.
Вечером в понедельник, пять дней назад, выпивший Доллингс решил ее проводить. Она от него ускользнула, он блуждал в тумане с разнообразными приключениями, потом очутился на Райдер-стрит. Может быть, помните, как я его спрашивал, долго ли все это длилось. И ответ получил примечательный: не больше двадцати минут. Иными словами, действительно ли Доллингс, медленно пробираясь в туманной ночи, не зная, куда направляется, и описывая круги, за двадцать минут прошел несколько миль от дома Колетт Лаверн до Райдер-стрит? Больше того, по дороге он непременно бы встретил несколько лондонских улиц с ярчайшим освещением и с толпами народу… Это значит, инспектор, что Доллингс вовсе не домой ее провожал.
Банколен раскурил сигару и какое-то время пускал клубы дыма.
— Он сам понял абсурдность своего приключения, впервые сегодня услышав, что она живет на Маунт-стрит. И поэтому так удивился, придя туда нынче днем, и поэтому задал горничной глупый вопрос, давно ли они там живут. На самом деле Колетт вышла из такси совсем рядом с Райдер-стрит, где он потом оказался.
Доллингс выпустил ее из такси в час ночи пять дней назад. Как нам известно, в час ночи пять дней назад доктор Пилгрим услышал, как кто-то шагает по переулку и открывает ключом дверь клуба «Бримстон»…
Толбот вдруг ударил кулаком по ладони.
— Разумеется, это была Колетт Лаверн, — продолжал Банколен. — Если помните, я нашел ее браслет с бирюзой на черной лестнице. Доллингс предупреждал, что она потеряет его; так и вышло. Она просто шла отчитаться перед впустившим ее аль-Мульком. Но явно не желала, чтоб Доллингс знал, куда она направляется, ибо это испортило бы все. Доллингс, как вы теперь понимаете, просто вышел с угла Сент-Джеймс-стрит на Райдер-стрит, пройдя несколько сот метров. Если вы еще сомневаетесь, позовем горничную и спросим, была ли в понедельник вечером дома наша подруга Колетт.
Результат можно было предугадать. Селден явилась и подтвердила, что Колетт в ту ночь дома не было. Толбот ухмыльнулся.
— Умно, ничего не скажешь, — признал он. — Каким я был ослом…
— Ничего тут нет умного, — раздраженно возразил Банколен. — Я просто расставил хорошо известные факты в последовательном порядке. Инспектор, вы когда-нибудь слышали, что дважды два — четыре? Факт довольно известный. Сомневаюсь, чтоб даже американского мистера Кулиджа признали юмористом, если бы он решился его опровергнуть в обычном для себя эксцентричном шутовском стиле. Но тут нас и ждет западня: зная, что дважды два — четыре, мы уже не в состоянии помножить два на два. Одну двойку цепляем на люстру, другую швыряем на диван. Проблема не в умножении двоек, а в их непривычном, мистическом, устрашающем сочетании.
— Но послушайте! — вставил я. — Почему вчера вечером Колетт мне не сказала, что Доллингс привез ее не домой?
Банколен поднял брови.
— Не забывайте, Джефф, — объяснил он, — наша дама рассуждает просто и незатейливо. Думаю, ей даже в голову не приходило, что это может иметь какое-то значение, которого, кстати, оно не имеет. Она вам не сказала, где провела ночь с аль-Мульком, здесь или в его номере, потому что не видела тут никакой разницы. Да-да. Это важно для нас, но не для нее.
— А рука, которая, по свидетельству Пилгрима, сняла меч? — спросил Толбот.
— Совсем другой вопрос. Разумеется, вы приходите к выводу, что личность, открывшая ключом черную дверь аль-Мулька, и личность, снявшая меч со стены, идентичны. На чем такой вывод основан? Только на поэтических теориях Пилгрима, которые доказывают, что аль-Мульк затеял грандиозный убийственный розыгрыш. Нет-нет-нет! Полуночный визит Колетт Лаверн входил в план аль-Мулька по собственному спасению, тогда как снявшая меч рука действовала по изощренному плану, рассчитанному на его погибель…
Детектив поднялся, прошелся по комнате, глядя на Толбота, и неожиданно бросил:
— Ну? Понимаете, что это значит? Не обращайте внимания на теории Пилгрима, просто подумайте, что получается, если Доллингс действительно проводил ее до переулка за клубом «Бримстон», а потом вышел с Сент-Джеймс-стрит на Райдер-стрит? И не забудьте главное — на очень коротком пути от Сент-Джеймс-стрит до Райдер-стрит он увидел тень виселицы! Как вы сами заметили, дико было бы думать, будто самые разные лондонцы забавляются игрушечными виселицами в час ночи…
— Значит, — медленно вымолвил Толбот, — Гиблую улицу надо искать в нескольких сотнях ярдов отсюда.
Банколен отвесил низкий поклон:
— Браво, инспектор! Вот именно. И это, разумеется, означает, что… Нет, вы сами должны догадаться.
Толбот почесал блокнотом затылок и погрузился в глубокие мрачные размышления.
— Проклятье! — пробормотал он. — Все ясно. Вам было известно с самого начала?
— Естественно.
— Почему же вы не сказали, сэр? Зачем я, как дурак, искал по всему Лондону пропавшую улицу?
— Затем, — объяснил Банколен, — чтобы не предупреждать убийцу. Надо было внушить ему впечатление, будто мы лихорадочно ищем пропавшую улицу по всему Лондону, кроме того квартала, где находится его логово.
— Но если вам известен убийца…
Банколен выпустил из ноздрей тонкие струйки сигарного дыма, отвернулся от окна, сквозь которое смотрел на Маунт-стрит.
— И единственное свидетельство против него находится здесь. Ах, будь со мной доктор Бейл!… Будь со мной Саннуа, Дисслар, специалисты из их лаборатории! Я бы просто сказал: «Господа, вот разгадка. Подтвердите ее». Они склонились бы над микроскопами, затрясли бы сверкающими пробирками, с улыбками вышли бы из своей кельи, и — voila![23] — на чью-то шею падает нож гильотины! Помните, Джефф, как они подтверждали каждый мой вывод по делу Салиньи? Но их со мной нет. Поэтому я должен изобличить преступника другим способом. Должен подготовить для него ловушку, и когда он придет за третьей жертвой…
— Вы об этом уже говорили. Кто третья жертва?
— Ну разумеется, лейтенант Грэффин!… Неужели вы не поняли!
Толбот только кряхтел, разводя руками.
— Если, по вашему мнению, это так очевидно, — кисло заметил он, — я, видно, должен был понять. Только, извините, не понял. Почему Грэффин?
— Потому что Грэффин знает, кто такой Джек Кетч. Больше того… Пожалуй, надо вам объяснить.
— Да уж, сделайте одолжение, — сладким тоном попросил Толбот и опять вытер лоб.
— Нынче утром я задал вам массу вопросов, инспектор, надеясь, что они укажут верное направление. Надо было найти объяснение нескольким сомнительным неувязочкам, связанным с тем самым Грэффином. Зачем аль-Мульку, живущему уединенно, не имеющему занятий и общественных обязанностей, личный секретарь? И прежде всего, почему он взял именно Грэффина? Пьяницу, который не только не годится для такой работы, но даже хвастает, что не выполняет ее. Постоянно валяется в невменяемом состоянии, смеется над аль-Мульком, подначивает его, злит, довел уже до бешенства, так что египтянин с большим трудом сдерживается, чтоб не свернуть ему шею. И, несмотря на все это, аль-Мульк терпит любые оскорбления и фактически потакает Грэффину! Разве египтянин похож на сентиментального, добросердечного человека? Нет, нет, инспектор. На это есть только один ответ — шантаж.
Банколен стукнул кулаком по спинке кресла:
— Шантаж! Но чем Грэффин его шантажирует? Чем-то настолько серьезным, что упрямый, жестокий, хитрый аль-Мульк не смеет протестовать даже против оскорблений, которые в ином случае толкнули б его на убийство. Грэффин его шантажирует преступлением, не меньше. Незначительного скандала аль-Мульк не боится: терять ему нечего, он не рискует ни положением, ни репутацией. Он виновен в преступлении, и у Грэффина есть доказательства. Доказательства явно веские, юридические, не нуждающиеся в словесном подтверждении из уст обесчещенного спившегося офицера. Очевидно к тому же, что он, постоянно пребывая в ступоре, при себе их не держит. У кого-то наверняка хранится запечатанный конверт с пометкой «вскрыть после моей смерти». В ином случае вряд ли Грэффин посмел бы остаться один на один с нашим очаровательным египтянином.
И я снова вас спрашиваю: почему Грэффин лжет в ответ на вопрос, давно ли он служит у аль-Мулька? Увидев возможность попасться в ловушку, он признался, что нанялся на службу ровно десять лет назад в Париже. Но зачем было сначала лгать насчет места и времени? Если вспомнить, какое неприятное событие произошло тогда в жизни египтянина, мы поймем, что старался скрыть пьяный хитрец Грэффин.
Толбот кивнул, испустил долгий вздох.
— Да, — сказал он, — да. Он знает, кто убил де Лаватера.
— Совершенно верно! Помните, как он побледнел при моем замечании, что у аль-Мулька, должно быть, никогда не было повода жалеть о лишних расходах?… Я попал прямо в яблочко! Теперь наш буйный спившийся лейтенант предстает в более зловещем свете. Ну, давайте подумаем, к какому заключению это может нас привести…
Банколен, распахнув пальто, сел на ручку кресла, наставил сигару на маленького инспектора.
— Джек Кетч начал преследовать аль-Мулька сразу после приезда египтянина в Лондон, чуть больше девяти месяцев тому назад. После прискорбных событий минуло много лет, но только теперь Джек Кетч узнал настоящую правду о Кине. Раньше он, безусловно, считал, что известный ему человек был убит на войне, даже не подозревая, что он стал неведомым англичанином по имени Кин. Девять месяцев назад ему поведали правду. Факты знал один Грэффин.
Стало быть, Грэффин ему рассказал, рассказал специально. Может быть, нашего лейтенанта одолела жадность, может быть, ненависть к аль-Мульку. Он пил кровь из аль-Мулька, почему не продать его тайну другому и пить кровь из обоих? Он получил возможность натравливать их друг на друга. Получил возможность по-прежнему вытягивать золото у аль-Мулька, посиживая и посмеиваясь над смертельно измученным египтянином. Славный тип наш друг Грэффин!
Так или иначе, он все выложил Джеку Кетчу. Отсюда следует, что ему было известно, кто такой на самом деле Кин, раз он сумел найти мстителя. Если нужны еще доказательства, поройтесь в памяти!
Глядя прямо перед собой, я мысленно видел красные слезившиеся глаза Грэффина, тощую багровую шею, пьяную ухмылку. Теперь он казался зловещим, насмешливым, прокаженным.
— Помните, как мы вечером, — продолжал Банколен, — шли через вестибюль, осмотрев в бильярдной тело мертвого шофера?… Нам известно, что Грэффин весь день просидел наверху. Откуда он мог знать о случившемся? Однако он в халате бежал вниз по лестнице с криком: «Скажите мне, где детектив?» Ужасная ошибка. В вестибюле никакой суеты, беспорядка, кругом тихо, только полисмен стоял у дверей. Но Грэффин ждал в темной комнате важных новостей, в конце концов не справился с любопытством и страхом и бросился вниз. Увидел в холле полисмена, понял, что ожидаемое событие совершилось, и у него вырвалась неосторожная фраза.
Наступило молчание. Толбот постучал себя по лбу костяшками пальцев.
— Ясно! Да, теперь понятно. Значит, Грэффин знает, кто такой Джек Кетч…
Банколен рассмеялся глубоким, тряским, почти беззвучным смехом, который сотрясал его всякий раз, как ему удавалось кого-нибудь пригвоздить, как бабочку к картонке.
— Конечно, инспектор. Подумайте теперь о его поведении в свете этого факта. Он насмехался над аль-Мульком, когда египтянин получал по почте посылки. Лихорадочно нас уверял, что аль-Мулька никто не преследует, слишком энергично настаивал, будто не имеет понятия ни о каких угрозах в его адрес, так неловко и неумело хитрил, что не провел бы даже ребенка. Короче, припомните все его слова и поступки, и вы увидите, что меня он не обманул. Вспомните, как он, увидев меня со свечой в дверях на лестницу, крикнул: «Назад, дурак чертов, назад!» — доктор Пилгрим гениально, но ошибочно истолковал его восклицание. Грэффин никогда не принял бы меня за аль-Мулька: я выше, как минимум, на десять дюймов. Он принял меня за убийцу… Наконец, решающая деталь. Вспомните замечание мадемуазель Лаверн о том, что кто-то знает Джека Кетча, но не станет рассказывать. Ей, естественно, было известно, что этот «кто-то» — Грэффин, и было известно, что она не сможет заставить его говорить.
Часы пробили половину седьмого. Толбот сидел, задумчиво повесив голову.
— Да, конечно, — заключил он. — Грэффин шантажировал господина аль-Мулька, теперь еще кого-то шантажирует…
— Опасно, — заметил Банколен, — связываться с Джеком Кетчем. Теперь вы понимаете, что по логике вещей следующей его жертвой станет Грэффин. Последний в веселой троице. Аль-Мульк, который совершил преступление, Колетт Лаверн, из-за которой оно совершилось, и Грэффин, который все знал и скрывал…
Он умолк, а Толбот решительно встал.
— Пожалуй, поговорю немножечко с мистером Грэффином, — холодно вымолвил он.
— Сядьте, инспектор! — резко приказал Банколен. — Сядьте! Если надеетесь на мою помощь, ничего подобного не делайте. Грэффин — наша наживка для Джека Кетча. Я сейчас обрисую вам план, который мы нынче вечером приведем в действие. Пойдемте со мной обедать, там и поговорим. Джефф, идите с мисс Грей, только я вас попрошу к полуночи обязательно вернуться в «Бримстон». Будет много дел. Уверяю вас, Джек Кетч придет убивать.
Француз встал с ручки кресла, застегнул пальто. Настал час, когда все начинают подумывать о еде, ярких огнях, коктейлях, приготовленных черных костюмах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25