встроенный смеситель для душа hansgrohe 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

«Знал бы ты, каких трудов мне стоило привыкнуть к тому, что от них несет, как из конюшни, ведь моются только по случайности в какой-нибудь переправе. А сморкаются, плюют, испускают воздух из желудка и кишечника!»— Какая прелестная у вас прическа, мадам! — Филипп де Коммин отвесил комплимент, льстиво заглаживая неучтивость.Комплимент был не из куртуазных. Впрочем, от Коммина я не требовала витиеватых восхвалений. Напыщенными возвеличиваниями моей небесной красоты занимались другие. Но обращение «мадам» компенсировало скудость комплимента. «Мадам» называли только жену, или мать короля, или жену старшего сына короля. Я не имела права на подобное обращение, и его употребление говорило о высшем, хотя и тайном, почтении Коммина.Моя прическа в тот памятный вечер заслуживает отдельного упоминания. Дамы нашего времени носили на головах геннины — высокие конусообразные уборы, вроде колпаков у сказочных колдунов, звездочетов и фей. На геннин крепилась накидка типа фаты. Чем знатнее дама, тем выше ее геннин. У жены Карла Смелого Маргариты колпаки больше метра, приходилось специально прорубать двери, увеличивать проем. Таскать на голове длиннющий конус — удовольствие ниже среднего. Я помнила по иллюстрациям книг периода учебы в Московском университете, что в моду войдут новые прически. Вот я и стану их основоположницей!Заплела две косы и уложила их вокруг ушей. Отчаянно смахивало на бараньи рога. Надо лбом закрепила черную креповую фату (дань трауру), которая спадала почти до пола. Черный цвет считался грубым и неизысканным. Но у меня шились несколько черных платьев с гофрированными белыми воротничками и вставками, расшитыми драгоценными камнями. Платья обещали быть траурными и одновременно соблазнительными. Я не хотела более обременять себя замужествами, собиралась играть безутешную вдову с креном в религиозность. Но не ходить же мне как монашке!— Что же теперь? — вернулась я к предмету нашего разговора. — Значит, Людовик победил.— О нет! — усмехнулся Коммин. — Лиге удалось захватить города Нормандии — опоры короля. И он сдался, ублажает теперь наших синьоров, раздает провинции. Герцогу досталась Пикардия, и Карл сделает своей столицей Перонн. Мы переживаем время величайшего унижения короля.— Знаете, Коммин, мне жалко короля. Конечно, подлый, хитрый, трусливый, но он делает благое дело. Покончить с разрухой, вечными усобицами, разбоем можно только в сильном едином государстве.— Я как-то сказал Карлу, что он не хочет, чтобы во Франции был король. И что он мне ответил? «О, я хотел бы, чтобы во Франции был не один, а шесть королей!»— Он только и мечтает примерить королевскую корону! Шесть королей — это такое же уродство, как шесть носов на одном лице.: — Меня всегда восхищало ваше остроумие!— Дарю вам эту мысль в обмен на…— Помню, помню, помню! — Филипп склонился к моей руке и поцеловал. — Нем как рыба!Филипп давно, в начале нашей дружбы, дал слово не распространяться о моем остроумии. Женщине могли простить бытовые и царедворские (что почти одно и то же) интриги, мотовство и растранжиривание богатства (только на туалеты и украшения), но никогда бы не простили острого, превосходящего мужской ума. Коммин был исключением, поэтому я с ним дружила. Он хранил тайну моего ума не по благородству души, а потому, что получил право приписывать себе мои ядовитые словечки, высказывания и прогнозы.Мы просплетничали весь день, и, уезжая, Коммин сказал мне, что Карл Смелый сокращает мой траур до одного месяца и желает видеть меня в Перонне.Коммин! Старый проныра! Он и приехал, чтобы донести распоряжение герцога! Приготовил шпильку напоследок! Наслаждался, видя мою обескураженность и растерянность.Где вы, русские люди двадцатого века? Как славно было с вами, простыми, честными и безыскусными! Но пресно, скучновато. А теперь — страстей хоть отбавляй. Люди последующих веков, окажись они в эпоху романтического рыцарства, были бы поражены бесконечной вереницей измен, предательских отравлений и всяческих низостей. Романтики — пшик! Постоянное восхваление чести и верности не мешало многим рыцарям промышлять грабежом и разбоем. И в отличие от легендарного Робин Гуда, им в голову не приходило отдать награбленное бедным.Безрассудный в битвах, Карл и в мирной жизни был прямолинеен и запальчиво упрям. Когда я приехала ко двору, он сразу же заявил, что собирается выдать меня за своего нового фаворита. Мы разговаривали в личных покоях, куда только шут герцога мог входить без доклада. Он и присутствовал при аудиенции. Я умоляла Карла не торопиться, напоминала, что он уже не опекун мне, грозила постричься в монахини, но противные доводы, как всегда, только укрепляли настойчивость герцога в достижении собственных замыслов.— Ты похоронила двоих мужей! — кричал он на меня. — Двоих! Одумайся, несчастная, ведь ты уже далеко не молода, скоро тебе двадцать исполнится.Мне уже исполнилось двадцать два, и о старости я не задумывалась даже в минуты отчаянной хандры.— Монсеньор! — Я молитвенно сложила руки. — Хочу совершить святое паломничество. Прошу вас не торопиться с решением!— Надо, надо ей помолиться о приплоде, — мерзко ухмыльнулся шут. — Двум благородным рыцарям не удалось оплодотворить графинюшку. Может, епископу повезет?Пока я раздумывала, наслать мне на шута проказу, сифилис или икоту, Карл тоже обратил на него внимание.— Если тебе не по нраву герой-рыцарь, выдам тебя за своего шута! — в запальчивости воскликнул Карл. — Ни в каком монастыре не укроешься! Ты меня знаешь!— А зачем жениться? — Состроил гадкую рожу шут. — Графиня доказала в двух замужествах, что ее наследники не торопятся на свет. Риску нет наплодить шутят.— С чего ты решил, что можешь человеческих существ на свет производить? — прошипела я. — От тебя только змеи да скорпионы пойдут.Стала препираться с шутом, чтобы дать герцогу время остыть и воспринять мысленное заклинание. Но мои способности не безграничны, и внушать что-либо человеку, который считает себя божеством, все равно, что делать массаж дубовому столу. Мое гневное послание вывернулось в мозгу герцога странным капризом, который он и произнес беспрекословным тоном:— Назначаю турнир в вашу честь. Победитель получит вашу руку. А если вы откажетесь нам повиноваться, мы отдадим ему все ваши земли, все ваше имущество. И уж тогда будет зависеть от его великодушия, сколько мой вассал захочет уделить вам для поступления в монастырь.«Прикололась, клюшка?» — говорил приятель Избранника в незабвенные московские времена своей жене, которую, кстати, очень любил. Ласково — клюшка. Прикололась — попусту потратила время, отстояв восемь часов за билетами на «Таганку». Вот и я с Карлом Смелым прикололась, еще точнее — прокололась.И в последующие дни мне не удалось внушить герцогу отказ от задуманного. Его мысли были заняты исключительно соблюдением этикета. О, это проклятие Средних веков! Сложнейшие правила на каждый вдох-выдох! Успех дипломатической миссии мог зависеть не от мудрости послов, а от точности соблюдения этикета. В зачет шли не только одежда, рассадка за столами на пиру, но каждый жест и слово. На переговоры с Людовиком Карл прибыл на лодке, застеленной дорогими коврами, паруса лодки были сделаны из парчи, на плечах у герцога красовался плащ, расшитый золотом и драгоценными камнями, и даже сапоги Карл приказал затянуть парчой и украсить жемчугом. Попробуйте вклиниться в мысли человека, занятого размышлениями обо всей этой мишуре! У меня не получилось. День турнира наступил.Я сидела под балдахином герцога вместе с его домочадцами и ближайшей свитой. Злилась на себя, потому что не сумела придумать, как избежать этого спектакля. Не устраивать, в самом деле, кровавый праздник, на котором все рыцари перебьют друг друга!Участники турнира по очереди подъезжали к палатке, снимали шлемы и приветствовали меня. Я кивала с отсутствующим видом, словно они были работниками, которые пришли наниматься на место, которого не существует.— Судьба прелестнейшей и богатейшей из ваших подданных, монсеньор, отдана на волю слепому случаю, — сказал задумчиво Коммин.— Заткнись! — огрызнулся герцог.В глубине души он каялся в своем опрометчивом решении. То ли моя бомбардировка его сознания не полностью пропала, то ли пришла в голову простая мысль: а если победит не фаворит? Наломал дров, а раскаиваться не обучен! Чертово его величество!В этот момент Карл посмотрел на меня и радостно засмеялся. С моего «лица маской сползала равнодушная отрешенность. Перед палаткой гарцевал на лошади Избранник.— Разве я не говорил, что он хорош собой? — прошептал довольный герцог мне на ухо. — Вижу, он поразил твое сердце с первого взгляда.«Взгляд далеко не первый, — мысленно ответила я. — Когда-то я знала каждую черточку на его лице и каждую родинку на теле. Вот, значит, как быть Избранником. Он — один».Когда-то московская соседка Елена Петровна, вручившая мне ключ от квартиры «тетушки» и потому считавшая себя едва ли не свахой на нашей свадьбе, сказала: «Суженого и на коне не объедешь». Я вспомнила эти слова, глядя на гарцующего, мальчишески самодовольного Избранника. Вот он на коне — почти буквальное воплощение пословицы, утверждающей, что невеста и жених предназначены друг для друга, что от судьбы не уйдешь. Может, я даром потратила время, не штудируя сборник пословиц и поговорок? Они и есть Книга Откровений?Рыцари дрались упорно и с азартом. Сначала их подогревала мысль о моем богатстве, а потом захватил дух состязания.— Скажи им сейчас, что приз — рука не графини, а посудомойки с барской кухни, все равно не остановятся, — проговорил шут странным для него печальным голосом.С шутом я, очевидно, дала промашку. Не увидела, что за отвратительной внешностью горбуна скрывается ранимая душа. За его выпадами в мой адрес — трагическая влюбленность. Завязала дружбу с Коммином, потому что читала о нем через четыре столетия, а о шуте встречала только упоминания. Но теперь я легко видела, что творится в их сознании. Филипп де Коммин жалел меня самую чуточку, больше развлекался. А шут был готов отдать за меня жизнь! Не просто отдать, а по капле расстаться с ней в самых страшных пытках! Бедный, бедный шут! Я даже не знаю твоего имени. И нет в моих чувствах уголка для тебя. Какие уголки, когда на поле Избранник?В последнем бою сошлись победители предыдущих поединков — Избранник и барон Люмэн. Его еще называли Кровавым Бароном за свирепую приверженность к дракам и сражениям. Поговаривали, что, когда Люмэн не занят у герцога, он промышляет в лесу с бандой разбойников — так велика его тяга к насилию и кровавым расправам.Оба рыцаря устали, но барон, привыкший к ратным нагрузкам, держался тверже, чем Избранник, на стороне которого была только молодость. Противники отъехали на требуемое для боя расстояние. Избранник пригнулся к луке и посмотрел на меня. Я незаметно махнула ему платком. Когда всадники на полном скаку сошлись на середине площадки, ни один из них не промазал — удары пик попали в защищенные латами груди, и оба рыцаря свалились с коней. Несколько минут они лежали на земле неподвижно. Первым очнулся барон Люмэн и стал медленно подниматься, потом зашевелился Избранник.— Пусть продолжают, — распорядился герцог.Противники не нуждались в подталкивании и взялись за мечи, когда стали на ноги. Некоторое время они кружили друг против друга, собирая силы. Затем последовало несколько взаимных выпадов, удачно отраженных. Но вот Люмэн сделал обманное движение, и Избранник отреагировал на него. В ту же секунду на его голову обрушился сокрушительный удар меча. Шлем раскололся, Избранник рухнул на одно колено. Голова не пострадала, лишь прядь волос и кончик уха снес вражеский меч, из раны брызнула кровь.Я не выдержала. Вскочила со своего места и закричала:— Нет! Адам!Имя, которое я невольно выкрикнула, прозвучало как боевой клич «Вперед!» на чужом языке. Поддавшись порыву, я не только заорала в голос, но мысленно выстрелила в Избранника. Мой призыв с силой футбольного мяча, пущенного со штрафного по пустым воротам, ударил в мозг Избранника. Он в изумлении повернул ко мне лицо.Пусть простит меня за сравнение его головы с пустыми воротами. Хотя аналогия весьма точная, надо признать.— Графиня, вы ведете себя неблагоразумно, — сказала жена герцога, — пожалуйста, сядьте и постарайтесь не демонстрировать своих симпатий.Но я не слушала ее.«Ты будешь валяться здесь побежденным, а я носись за тобой по векам и столетиям! У монголов Чингисхана, в арабском гареме, в африканском племени — все будет одно и то же!» — эта чужая, злая мысль вонзилась стрелой в сознание Избранника. Он ничего не понял и видел только, что красавица графиня, нарушая все мыслимые приличия, машет ему яростно платком.— А-а-а! — радостно зарычал Избранник, вскакивая.Он собрал все силы и обрушился на противника. Оторопевший Люмэн не ожидал выпада, не сумел вовремя защититься, и меч Избранника поверг его на землю в глубоком обмороке.Ребячливо гордый, усталый, перепачканный грязью и кровью, Избранник приковылял к нашему шатру.— Рукав, графиня! — приказал мне герцог.По обычаю мы носили платья с отстегивающимися рукавами, чтобы дарить их рыцарю, которому оказывалось благоволение.Медленно, словно нехотя, я сдернула рукав верхнего платья и швырнула Избраннику. Он прижал тряпку к губам. А потом я вдруг сорвала второй рукав и бросила шуту. Никто не заметил моей вольности, как и удивительного озарения на лице шута. На секунду шут стал прекрасен и божественно красив. Он будет носить на груди кусочек моего платья сложенным, упакованным в амулет, до смерти. И этот миг, и этот кусок тряпки станут для него искуплением за все страдания и унижения уродства.Никто не заметил моей вольности, потому что взоры были прикованы к милости герцога, который протянул Избраннику ногу, обтянутую парчовыми штанами. Считалось, что прикосновение к одежде короля излечивает от недугов. Карл как бы «лечил» Избранника от ран.
1 2 3 4 5 6 7


А-П

П-Я