– Я сам принял решение, – уклончиво ответил Борис, – теперь назад пути нет. Тем более что за эту работу предлагают такие приличные деньги.
– Однако я чувствую некоторую ответственность… – Теперь голос Аркадия Петровича звучал нерешительно, что случалось достаточно редко, однако Борис не стал удивляться, его занимало сейчас другое.
Они выпили с Горецким кофе и теперь шли не спеша по набережной Сены мимо лотков букинистов. Дул легкий ветерок, пахло весенней водой и жареными каштанами.
– Вы, голубчик, представляете себе нынешнюю ситуацию в России? – спросил Горецкий и, не дождавшись ответа, продолжил: – К двадцать первому году в Советской России была полная разруха, причем по всей стране. В городах стояли фабрики и заводы из-за нехватки топлива, потому что рудники и шахты в Сибири были разрушены. Можете себе представить, что металла производили примерно столько, сколько выплавляли его в начале восемнадцатого века при Петре Первом!
Борис усмехнулся: профессор Горецкий в своем репертуаре, он обожает читать лекции. Ну да ладно, послушаем, всегда полезно узнать что-то новое…
– Рабочие были вынуждены покидать города и уезжать в деревню, чтобы не умереть с голоду, – продолжал Горецкий, – а в деревне тоже было не сладко. Вы слышали, надеюсь, о продразверстке? По всей провинции рыскали продотряды и отбирали подчистую у крестьянина весь хлеб. Крестьяне, возмущенные этими действиями, поднялись на вооруженную борьбу.
– Что ж они раньше не боролись? – угрюмо спросил Борис. – Когда грабить барские имения разрешали, им большевики нравились…
– Оставим это сейчас, – отмахнулся Горецкий, – я хочу обрисовать вам положение в России. Так вот, после восстаний на Украине, в Поволжье, на Кубани и в Сибири, а особенно под Тамбовом недовольство в армии вылилось в огромное восстание в Кронштадте. Оно шло под лозунгом «Советы без коммунистов!». Восстание подавили с большим трудом, часть участников расстреляли, остальные ушли по льду в Финляндию.
После этого большевики поняли, что при таких условиях власть им не удержать, и провозгласили НЭП – новую экономическую политику, то есть временную уступку частному сектору. Продразверстка была заменена продналогом, что позволило вздохнуть крестьянству, в городах расцвели пышным цветом всевозможные акционерные компании, тресты, появились частные магазины, мастерские и фабрики. Так что не удивляйтесь, вы найдете Россию совсем не такой, какой ее покидали.
У Бориса на языке вертелся вопрос, откуда же сам Горецкий все это знает, если не был в России больше двух лет, но он благоразумно промолчал.
Париж по ночам, кажется, совсем не спит. Ближе к утру только лихорадочнее блестят глаза женщин, болезненнее светят электрические фонари на оживленных улицах, живее разговаривают завсегдатаи ночных заведений, громче и развязнее смеются собственным не слишком умным шуткам.
В одно из таких заведений зашел во втором часу ночи плотный подвижный брюнет с густой щеткой усов на несколько кошачьем лице. Он устроился за столиком возле окна, который закрывала собой пыльная раскидистая пальма, хлопнул ладонью по мраморной столешнице.
Тут же возле него образовался гарсон – обычный парижский гарсон с прилизанными редкими волосами, густо смазанными бриолином, с кривым подозрительным носом, в несвежем белом фартуке.
– Мосье Жан! – проговорил гарсон, узнав посетителя. – Вы сегодня поздно! Вам как обычно?
Ванечка молча кивнул. Гарсон для виду повозил по столу тряпкой, удалился, через несколько минут вернулся с рюмкой кальвадоса и графином воды.
– Как дела? – вежливо осведомился гарсон, расставляя принесенное на столе.
– Нормально, – довольно кисло отозвался клиент и отвернулся к окну.
Гарсон пожал плечами и отошел к другому столу.
С этими русскими никогда не поймешь, как себя вести. Он хотел быть вежливым, завел разговор…
Ванечка пригубил кальвадос, окинул взглядом зал.
За пальмой он чувствовал себя в относительной безопасности и мог разглядывать немногочисленных посетителей заведения – траченных жизнью субъектов неопределенного возраста, вышедших в тираж проституток, воров с холеными руками музыкантов и бегающими, беспокойными глазами.
Вдруг дверь отворилась, и Ванечка увидел на пороге лицо, чрезвычайно хорошо ему знакомое. Он даже приподнялся было, чтобы приветливо помахать рукой и пригласить появившуюся особу за свой стол, но с удивлением заметил, что особа эта держится с неуместной настороженностью, попросту говоря – воровато. Это поведение показалось Ванечке весьма странным, и он не стал привлекать к себе внимания, напротив, спрятался за пальму и принялся наблюдать оттуда за происходящим.
Появившаяся в ночном кафе личность, подозрительно оглядев зал, устроилась за угловым столиком, заказала рюмку коньяку. Не прошло, однако, и пяти минут, как в кафе пришел еще один человек. Вновь пришедшего Ванечка также знал, и знал не с самой лучшей стороны, поэтому, когда тот подсел к знакомой Ванечке персоне, удивлению мосье Жана не было предела.
Двое переговорили, затем произошло то, что вызвало у Ванечки еще большее удивление: из рук вновь прибывшего в руки знакомой персоны перекочевал конверт.
Ванечка, он же мосье Жан, мог бы дать голову на отсечение, что в этом конверте были деньги. Да что там голову! Он дал бы на отсечение свои золотые руки, которые кормили его в самые трудные времена войн и революций!
– Вот так дела! – пробормотал Ванечка, усиленно моргая, чтобы ничего не пропустить. – Вот это номер!
Он подумал даже, что сие событие надо непременно обсудить кое с кем из знакомых.
Тут к нему подошел гарсон, чтобы предложить еще одну рюмку кальвадоса. Ванечка отказался, чем вызвал недоумение гарсона: обычно он выпивал не менее трех рюмок. Когда же разочарованный гарсон удалился и Ванечка вновь взглянул на угловой столик, за ним уже никого не было.
– Ну и дела! – повторил Ванечка, ни к кому особенно не обращаясь, положил на столик деньги и направился к выходу из заведения.
Он вышел на ночную улицу и огляделся по сторонам.
За время, проведенное им в заведении, погода испортилась, с неба сеял мелкий противный дождик, и темнота вокруг сгустилась до неприличия. Знакомые ему люди успели скрыться в неизвестном направлении, и искать их такой промозглой ночью было делом глупым и неблагодарным. Ванечка поднял воротник короткого пальто, засунул руки в карманы и пошел прочь. Он уже почти выкинул из головы странную встречу и думал о теплой постели, в которой дожидалась его Жанет, продавщица из цветочного магазина «Голубая маргаритка». У Жанет были немного кривые ноги, но этот небольшой недостаток вполне искупался ее бурным темпераментом. Ванечка сильно подозревал, что в жилах Жанет есть изрядная доля марокканской крови.
Он уже порядочно отошел от ночного кафе, и на улице стало еще темнее. Внезапно сквозь тихий шорох дождя Ванечка услышал за спиной звук шагов.
Ванечка остановился, чтобы прислушаться, – и шаги тут же затихли. Он пошел вперед – и шаги возобновились.
Такие странные шаги на ночной улице – вещь неприятная, они могут значить только одно: скорую встречу с уличными грабителями, которых в послевоенном Париже развелось немыслимое множество. Впрочем, Ванечка таких встреч не очень боялся: человеку, прошедшему через революцию и войну, повидавшему чекистов и махновцев, парижские головорезы кажутся безобидными, как мальчики из церковного хора. Кроме того, в кармане у Ванечки лежал его дорогой друг, тяжелый бельгийский револьвер системы «Наган».
Поэтому Ванечка не слишком испугался. Пройдя еще немного, он резко развернулся, чтобы разглядеть своего преследователя, оказаться с ним лицом к лицу.
И к немалому своему удивлению, увидел ту самую особу, встреча с которой так смутила его в кафе.
– Так это ты! – проговорил Ванечка, облегченно вздохнув. – А я было подумал, что мной заинтересовались молодчики Толстого Луи!
– Нет, Ванечка, это я!.. – прошелестел из темноты знакомый голос.
И что-то в этом голосе насторожило Ванечку.
– Pardon, – проговорил он, вглядываясь в знакомое лицо. – Кажется, я видел тебя в кафе… ты там встречался с…
– Тсс! – донеслось из темноты. – Не надо никаких имен! Как, однако, все это неудачно, в особенности для тебя! Знаешь, Ванечка, как бывает – оказываешься не в то время и не в том месте, и это приводит к скверным последствиям!
Знакомая особа сделала полшага вперед, и в темноте угрожающе блеснули белки глаз.
– Что ты хочешь сказать… – Ванечка нервно облизнул губы и на всякий случай нашарил в кармане ребристую рукоятку «нагана». Но в ту же секунду он услышал за своей спиной подозрительный шорох.
Ванечка резко обернулся, одновременно вытягивая из кармана револьвер, и увидел перед собой совершенно уморительного человечка. Ростом тот был с семилетнего ребенка, однако носил роскошные усы и одевался щегольски, совершенно неуместно для ночной улицы – черный сюртучок, шелковый жилет, расшитый удивительными тропическими цветами, лаковые штиблеты.
Ванечка удивленно уставился на нарядного карлика и потерял из-за этого драгоценную секунду. Карлик же грозно распушил усы, набычился и, с удивительным проворством подскочив к Ванечке, воткнул ему в грудь невесть откуда взявшееся в его руке длинное тонкое лезвие.
Ванечка покачнулся, выронил револьвер и рухнул на брусчатку, широко раскинув руки. Так падают снопы спелой пшеницы под безжалостным серпом жнеца, так падают кавалеристы посреди русской степи, скошенные свинцом из махновского пулемета.
Перед смертью в голове его разом промелькнуло несколько мыслей. Первая – что ему удивительно не повезло: пройти невредимым через две войны и две революции, вырваться из ада, каким стала Россия, несколько раз совершить опасные экспедиции в этот красный ад – и нелепо погибнуть на улице в Париже…
Тут же за первой мыслью пронеслась вторая: учитывая сегодняшнюю встречу, новая экспедиция его друзей вряд ли закончится благополучно, и еще неизвестно, кому больше повезло – ему или остальным. Он по крайней мере погибает без мучений, а что ждет их, одному Богу известно. Может быть, им суждена лютая смерть в подвалах ЧК или этой, новой, конторы – ОГПУ…
И наконец, на смену этим двум мыслям набежала третья: что ему не суждено более наслаждаться марокканским темпераментом маленькой Жанет, но вряд ли постель малютки будет долго пустовать.
Все эти мысли едва ли заняли более секунды, и Ванечка погрузился в беспросветный мрак.
Дождик тем временем кончился, облака разошлись, и в небе снова проступили редкие неяркие звезды, отразившиеся в широко открытых глазах мертвого человека.
Нарядный карлик подскочил к трупу, коснулся его шеи двумя пальцами, чтобы удостовериться в смерти, и, по-кошачьи заурчав, отскочил в темноту, где незадолго до того растворился третий участник короткого ночного происшествия.
Ордынцев отпустил извозчика, немного не доезжая до дачи, огляделся по сторонам. Вокруг не было ни души. Он подошел к калитке, постучал условным стуком – три удара, пауза, еще два удара. Калитка резко распахнулась, Бориса втащили внутрь. К шее его прижали дуло пистолета.
– Что за черт! – Борис извернулся, ударил по руке, выбив оружие, и только тогда узнал «американца» Луиджи.
Циркач окрысился на него, подобрал пистолет и прошипел:
– Ты, что ли? Я тебя поначалу не признал!
– Мы с вами на брудершафт не пили! – холодно процедил Ордынцев, смерив циркача взглядом. – Так-то вы гостей встречаете!
– Гости разные попадаются, а осторожность не помешает! Время у нас сами знаете какое! – проговорил Луиджи и подтолкнул Бориса к дому.
На веранде, кутаясь в черную шерстяную шаль, сидела Мари. Она, по обыкновению, курила тонкую турецкую папиросу в длинном мундштуке. Лицо ее было еще бледнее, чем прежде, на левом виске дергалась жилка. При виде Бориса губы Мари сложились в улыбку, но глаза холодно сверкнули.
– Наш джентльмен появился! – процедила она, окинув Ордынцева неприязненным взглядом. – Вот без кого я прекрасно прожила бы всю оставшуюся жизнь!
– Взаимно, сударыня! – Борис карикатурно поклонился. – Не надоела вам эта пикировка?
– Полно, Мари! – проговорил Луиджи. – Он ведь еще не знает…
– Чего я не знаю? – Борис переводил взгляд с циркача на женщину. Они молчали, и он задал другой вопрос: – А где наш предводитель? И где великий специалист по замкам и запорам?
– Серж с минуты на минуту должен появиться! – отозвался Луиджи, потирая руки. – А насчет Ванечки… – Он переглянулся с Мари. – Должен сообщить вам, милостивый государь, пренеприятное известие. Ванечка не придет. Ни сегодня, ни в будущем. Минувшей ночью Ванечку убили уличные грабители.
– Не верю! – выдохнула Мари, откинув руку с мундштуком. – Какого черта? Ванечка не носил с собой больших денег…
– Воля твоя, Мари, – перебил ее Луиджи. – Однако в наши дни люди чрезвычайно испортились. Это прежде парижские головорезы убивали только за большие деньги, а сейчас они могут прирезать человека и за медный грош!
– Ваня умел за себя постоять! – возразила Мари и снова раздраженно уставилась на Бориса: – Пока не появился этот хлыщ, у нас все было в порядке! Он принес нам несчастье, и на этом дело не кончится! Я чувствую кровь, чувствую!
Она запрокинула голову, словно к чему-то прислушиваясь. Нервные ноздри широко раздувались.
Борис увидел, что на шее женщины проступил тонкий красноватый рубец. Он хотел ответить, но в это время скрипнула калитка, и на дорожке показались два человека.
Впереди шел незнакомец – немного сутулый господин с густыми бакенбардами, в поношенном пальто и надвинутой на глаза мятой шляпе. Следом за ним, настороженно поглядывая по сторонам, шагал Серж, держа правую руку в кармане.
– А это еще кто? – процедила Мари.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7