но это происходит не по причине неясности в главном, а из-за того, что, хотя в биографию включено {236} много поучительных речей Алипия, не дается ясных указаний на то, где и во время каких бесед они произносились. Книга также повествует о поездках Алипия в Рим, но не говорит о причинах этих поездок и не рассказывает о том, какое величие души он там явил. И хотя в книге говорится, что у Алипия было много учеников, но совершенно не показано, что значительного он сказал или сделал. Кажется, чудесный Ямвлих совершил здесь ту же оплошность, что и художники, которые, рисуя людей в цветущей поре, стремятся приукрасить их внешность по своему собственному желанию, разрушая тем самым всякую похожесть, в результате чего грешат как в отношении образца, так и в отношении красоты. Так и Ямвлих слишком много хвалит Алипия, специально отбирая факты, которым бы соответствовала эта похвала. Он уделяет много места описанию страданий и бед, которые выпали на долю Алипия в судах, но о причинах этих событий он не рассказывает, делая это и по политическим соображениям, что естественно, и потому, что сам не стремился к этому. Ямвлих перемешал все события жизни Алипия, оставив даже для зорких трудным для понимания тот факт, что он восхищался этим мужем, особенно же преклонялся перед его самообладанием и неустрашимостью в тяжелых испытаниях, а также перед проницательностью и смелостью, которую тот являл в своих речах. Алипий был родом из Александрии. И это все, что я собирался о нем рассказать. Алипий умер в Александрии в преклонном возрасте, а вскоре после него умер и Ямвлих, который оставил после себя много корней и источников философии. Автор этих строк имел счастье приобщиться к тому урожаю, который они принесли. Тогда как другие из упомянутых учеников Ямвлиха разбрелись по всей Римской империи, Эдесий решил обосноваться в Пергаме в Мисии.
Школу Ямвлиха и его учеников наследовал именно Эдесий из Каппадокии. Он происходил из одного из самых знатных родов, однако его семья была бедна, и отец отослал Эдесия из Каппадокии в Элладу, чтобы тот обучился какому-нибудь прибыльному делу, полагая, что обретет богатство в своем сыне. Когда же сын возвратился, отец увидел, что он склонен к занятиям философией, и выгнал его из дома как ни на что не годного. Похожую историю рассказывает об одном юноше, имени которого oн не называет, Элиан (фрагм. 1038).

И выгоняя его, сказал: «Какая польза от твоей философии?» Сын же обернулся и ответил: «Не малая, отец. Ибо она учит почитать даже прогоняющего отца». Когда отец это услышал, он по- {237} звал своего сына обратно и восхитился его поведением. После этого Эдесий посвятил всего себя целиком завершению прерванного образования. Отец же сам вдохновлял теперь сына отправиться учиться, и не мог на него нарадоваться словно был отцом бога, а не человека.
Когда Эдесий превзошел всех наиболее знаменитых тогда мужей, в том числе и тех, у кого он учился, и своим опытом стяжал значительную мудрость, он предпринял большое путешествие из Каппадокии в Сирию к славнейшему Ямвлиху, которое благополучно завершил. Когда же он увидел этого мужа и услышал его рассуждения, то отнесся к ним с пренебрежением и не стал более ходить их слушать. Правда, это продолжалось до тех пор, пока Эдесий сам не стал великим, немногим меньше Ямвлиха; не обладал он только пророческим даром, который был у Ямвлиха. Однако об этом ничего не написано, отчасти, возможно, потому, что сам Эдесий скрыл это, потому что времена были не те (ибо тогда правил Константин, который уничтожал самые известные из храмов Языческих.

и строил здания для христиан), отчасти же, наверное, и потому, что ученики Ямвлиха были склонны хранить полное молчание о том, что касалось мистериального, и обладали присущей иерофантам сдержанностью в словах. Ибо и автор этих строк, хотя и был с детства учеником Хрисанфия, лишь только на двенадцатый год своего ученичества был удостоен чести прикоснуться к его истиннейшим доктринам: такой великой была широко распространившаяся и сохранившаяся с тех времен до наших дней философия Ямвлиха.
Когда Ямвлих покинул мир людей, то ученики его рассеялись кто куда, и ни один из них не остался без славы и известности.
Сопатр, который был одареннее всех благодаря возвышенности своей природы и величию души, не пожелал общаться с другими людьми, а поспешил к императорскому двору, чтобы своим словом управлять помыслами и делами Константина и направлять их на правильный путь. И здесь он проявил такую мудрость и стал таким влиятельным, что сам император поддался его обаянию и публично ввел его в совет, даровав ему место по правую от себя руку, что было чем-то неслыханным и невиданным. Но всесильные вельможи, воспылав ненавистью к тем придворным, которые обратились к изучению философии, выжидали, подобно Кекропам, усыпив не только Геракла, но и всегда немыс- {238} лимо как бодрствующую Тюхэ; они составили тайный заговор, и не было такой детали в их злонамеренных планах, которую бы они упустили. Но как и в древности, во времена великого Сократа, никто из афинян (хотя они и были демосом) не осмелился бы обвинить его в чем-либо и написать на него, того, которого все афиняне считали ходячим изваянием мудрости, донос, если бы во время опьянения, безумия и необузданности Дионисий и следовавшего за ними ночного праздника, когда людей охватили смех, нерадение, легкомысленные и неверные страсти, Аристофан первым не ввел в эти тленные души смех и, передвигая по сцене под звуки хора плясунов, не убедил бы зрителей в том, что ему было нужно, высмеяв столь великую мудрость блошиными прыжками, описанием видов облаков и их форм Евнапий намекает на комедию Аристофана «Облака».

и всем прочим, что используют в комедиях для того, чтобы вызвать смех. Когда некоторые увидели, что все вокруг получают от зрелища удовольствие, они возвели на Сократа обвинение и осмелились написать на него нечестивый донос; но со смертью этого мужа весь демос был ввергнут в несчастье. Ибо если мы от тех времен бросим мысленный взгляд вперед, то увидим, что после насильственной смерти Сократа афинянами не было сделано ничего выдающегося, но, наоборот, их город постепенно пришел в упадок, а вместе с ним подверглась разрушению и вся Эллада. То же самое можно увидеть и в заговоре против Сопатра. Ибо Константинополь, прежний Византий, в древние времена регулярно поставлял афинянам зерно, Демосфен. О венке, 87 говорит о зависимости Афин от поставок хлеба из Византия.

и вообще товары из него вывозились в огромных количествах. В наши же времена ни множество грузовых судов из Египта, ни собираемые со всей Азии, Сирии, Финикии и с других народов огромное количество продовольствия, поставляемое в качестве дани, не в состоянии насытить пьяный демос, который Константин, опустошив другие города, перевез в Византий; этих людей он разместил поближе к себе, чтобы они, с похмелья, рукоплескали ему в театрах. Константину нравилось, когда возбужденный народ возносил ему хвалы и выкрикивал его имя, хотя бы даже по своей глупости они его с трудом выговаривали. Однако пристань Византия не удобна для причала кораблей, если только не дует сильный и постоянный ветер с юга. Но в то время произошло то, что часто случается в соответствии с природой времен года То есть, не было нужного ветра, и корабли с продовольствием не могли прийти в Константинополь.

; и демос, мучимый голодом, собрался в театре. Пьяные, эти люди вовсе не были настроены на похвалы, и император утратил присутст- {239} вие духа. Давние же клеветники нашли, что время для выступления самое лучшее, и сказали ему: «Это Сопатр, которому ты оказал такие почести, задержал ветры Ср. Одиссея, 10.20.

своим непревзойденным искусством, которое ты хвалил, и с помощью которого он также хочет занять императорский трон». Когда Константин это услышал, он всему поверил и приказал отрубить Сопатру голову, а те клеветники проследили, чтобы все было исполнено так же быстро, как и сказано. За эти беды вина лежала на Аблабии, префекте претория, Евнапий использует греческий титул «эпарх двора».

которого Сопатр обошел в императорских почестях. И поскольку я, как уже ранее сказал, описываю жизни мужей, искушенных во всяких науках, в том виде, в котором до меня дошли сведения о них, то не будет неуместным, если я вкратце расскажу и о тех, кто несправедливо этих мужей преследовал.
Аблабий, который организовал убийство Сопатра, происходил из очень незнатного рода, а со стороны отца – из слоя низкого и бедного. О нем сохранилась следующая история, которую никто пока не опровергнул. Один из египтян, принадлежащий к тем, которые занимаются астрологией, Mathema обозначала искусство составления гороскопов.

однажды пришел в Город Рим.

(египтяне имеют привычку во время путешествий вести себя неприлично, относясь с пренебрежением к другим людям, причем, делают это публично; вероятно, точно так же их учат вести себя дома). Придя же, он тотчас кинулся в таверну пороскошнее, чувствуя, что после дальней дороги у него пересохло во рту, сказал, что он чуть не задохнулся от жажды, и приказал приготовить для себя особое сладкое вино, деньги за которое он тут же заплатил вперед. Хозяйка харчевни, видя явную прибыль, засуетилась и стала с усердием ему прислуживать. Она умела также помогать женщинам при родах. Когда хозяйка поднесла килик египтянину и тот уже собирался пригубить вино, вбежал один из соседей и зашептал ей на ухо: «Твоя подруга и родственница может умереть от родовых мук, если ты к ней не поспешишь». (А так оно и было.) Когда женщина об этом услышала, она тут же оставила египтянина, который сидел с разинутым ртом, и, даже не налив ему теплой воды, пошла и разрешила ту женщину от бремени, и сделала все, что требуется при родах, и лишь затем, омыв руки, возвратилась к посетителю. Застав его раздраженным и в гневе, женщина объяснила причину своего промедления. Когда великолепнейший египтянин услышал об этом и заметил час события, он стал испытывать еще большую жажду, но уже в отноше- {240} нии того, что исходит от богов, а не того, что удовлетворяет телесную страсть, и громким голосом вскричал: «Иди же, женщина, скажи матери, что она родила немногим меньшего, чем царь». После этого пророчества он щедро наполнил свой килик и попросил женщину узнать, как имя ребенка. Его звали Аблабий, и он оказался таким баловнем Судьбы (Тюхэ), благоволящей ко всем юным, что стал даже могущественнее императора и смог отправить на смерть Сопатра, выдвинув против него гораздо более глупое обвинение, чем было выдвинуто против Сократа; и вообще, он обходился с императором, словно с беспорядочной толпой народа. Но Константин поплатился за те почести, которые он оказывал Аблабию; о том же, как последний умер, я тоже напишу в рассказе о нем. Константин доверил Аблабию своего сына Констанция, который был его соправителем и наследовал власть отца вместе со своими братьями, Константином и Константом. Впрочем, в своем повествовании о божественнейшем Юлиане я рассказал об этих событиях более подробно. Когда Констанций наследовал императорскую власть и ту часть империи, которая была ему завещана, а именно к востоку от Иллирика, он сразу же лишил Аблабия должности и сменил охрану вокруг него. Аблабий же проводил свои дни в имении в Вифинии, которое он давно себе приготовил, живя в условиях поистине царских, в праздности и изобилии, в то время как все удивлялись тому, что он не хочет императорской власти. Но Констанций, находясь вблизи города своего отца, То есть, Константинополь.

послал к нему достаточное количество меченосцев, приказав их командирам прежде передать Аблабию послание. И те вручили ему это послание, преклонившись перед ним так, как у римлян принято преклоняться перед императором. Приняв послание с невероятной надменностью и не испытывая никакого страха, Аблабии потребовал от вошедших пурпурные одежды, становясь все более властным и страшным для тех, кто на него смотрел. Но они ответили, что их целью было лишь передать послание, а те, кому доверено второе, находятся за дверями. Аблабий призвал их, с чрезмерной наглостью и гордостью. Однако вошедших оказалось очень много и все были с мечами: вместо пурпура они принесли ему «пурпурную смерть» Илиада, 5.83. Пурпурная смерть, то есть, смерть кровавая. Вместе с тем пурпур – цвет императорских одежд. Этот стих «Илиады» цитировал Юлиан, когда его провозгласили цезарем, имея в виду ту же игру смысла: oн опасался, что Констанций расправится с ним (Аммиан Марцеллин. XV. 8).

и изрубили его на мелкие куски, как рубят на рынках на мясо какое-нибудь животное. Такое возмездие постигло во всем «удачливого» Аблабия за смерть Сопатра. {241}
Когда все это случилось и Провидение показало, что оно не оставило людей, славнейшим из уцелевших оставался Эдесий. Однажды он обратился с молитвой к одному оракулу, которому наиболее доверял (это было во сне). На его молитву явился сам бог и ответил ему вслух в стихах гексаметром. Эдесий открыл глаза, пребывая в сильном страхе, так как помнил содержание сказанного, хотя сверхъестественная и небесная природа этих стихов после пробуждения как-то ускользнула от него. Он позвал слугу, поскольку хотел омыть водой глаза и лицо, Обычная процедура после подобного видения: см. Аристофан. Лягушки, 137; Эсхил. Персы, 201.

и тот сказал ему: «Смотрите, ваша левая рука покрыта с внешней стороны какими-то письменами». Эдесий посмотрел на них и понял, что это божественное явление. Преклонившись перед своей рукой и записанными на ней письменами, он обнаружил, что это был тот самый оракул. Он гласил следующее:

Мойрами нити особые в ткань вплетены твоей жизни.
Грады ты если возлюбишь, селенья возлюбишь людские,
Слава твоя будет тленной, как слава того человека,
Который юношей чистых стремления к богу пасет.
Но выпасать если будешь овец и быков неустанно,
Надежда тебя не покинет, что к сонму бессмертных блаженных
Ты приобщишься однажды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14