Маленький золотой
медальон. Она потеряла его сегодня ночью... Я открыл его и увидел: он пуст.
Портрет Арне исчез - или его вообще не было?
И я снова уснул, погрузился в сумрак нирваны, где исчезают и тают любые
желания.
Глава тринадцатая. МЕРТВЕЦЫ СХОДЯТ НА БЕРЕГ
Рано утром я отвозил всю компанию на моторке в Лиллезунд. Оттуда они
должны были добираться автобусом до Кристианзанда, где Моника, Эбба и
Танкред хотели сесть на поезд до Осло. Утро было туманное, сырое, совсем
осеннее. Далеко в море стонал и вопил буй-ревун, как больной зверь в морском
тумане. Рифы и шхеры казались особенно унылыми, словно окаменевшие символы
одиночества торчали они из серой воды. Сидя за рулем моторки, я ощущал, как
легкое, игривое чувство счастливой невесомости, посетившее меня нынче ночью,
вытесняется свинцовой тяжестью.
Арне за завтраком был молчалив и сейчас глядел в море, мрачный, как
грозовая туча. Тяжелое похмелье? Возможно, неприятные воспоминания о
вчерашней сцене травили ему душу, а может быть, он заметил, что между мною и
Моникой что-то произошло? Он ни словечком не намекнул на что-то подобное. Во
всяком случае, я теперь был готов отвечать перед ним за свое "падение", даже
если это и положит конец нашей дружбе. Жизнь, в конце концов, заявляет свои
права: я не бесплотный "друг", не скопец, я мужчина, и теперь между нами
стояла Моника.
Моника, надо сказать, прекрасно владела собой. Вот они, преимущества
воспитания... Она как бы снова надела маску прохладной, чопорной, уверенной
доброжелательности. Она спокойно сидела у борта лодки, подставляя лицо
морским брызгам, бок о бок с Арне, но была далеко - как русалка. На
мгновение во мне даже вспыхнуло подозрение: неужели она-таки попросту
отомстила ему этой ночью? Не послужил ли я средством самоутверждения для
нее, клапаном, чтобы выпустить пар? Но поймав ее взгляд, я тотчас
почувствовал ту же теплую волну доверчивой, радостной нежности; лицо ее
осветилось, и она отвела глаза. Нет уж, тут не игра, тут чистая правда.
Мы пришвартовались к лиллезундскому причалу. Потом двинулись с чемоданами
на автобусную остановку. А когда пришли, Арне поставил вещи, повернулся ко
мне и сказал:
- Ну, теперь все ложится на тебя. Надеюсь, ты справишься со своей новой
работой. Сегодня я вышлю тебе деньги. Я приеду, по-видимому, через неделю.
Если что - звони в Кристианзанд. Завтра и послезавтра я буду там. Вот тебе
телефон архитектора Арстада.
Он написал мне номер телефона. Потом неожиданно улыбнулся с хорошо мне
знакомым выражением лукавого фокусника.
- Не забудь, дорогой: ведь теперь твоя очередь ночевать в желтой комнате.
Ты единственный не прошел испытания на аттестат зрелости. Докажи, что ты
мужчина! Надеюсь, ты не нарушишь правил игры? Хотя мы, конечно, не сможем
тебя проверить.
- Можешь поверить мне на слово, - немедленно отреагировал я. - Клянусь, я
сегодня ночую в желтой комнате. И тогда мы квиты.
Смеясь, мы пожали друг другу руки.
- Какие вы все-таки дети! - с улыбкой произнесла Эбба. - А меня тревожит
судьба Лиззи. Кажется, я не сказала тебе, Пауль: мы с Танкредом заходили
туда, когда ты ездил за раками. Танкред хотел серьезно поговорить с этим
старым придурком. Но никого не было дома. Представляешь? Не знаю, что и
думать. Лиззи меня очень беспокоит.
- Не беспокойся, - сухо сказал Танкред. - Мы это уладим. Карстен пока
остаётся здесь.
- Да, вся надежда на Карстена, я хочу верить, что он не бросит бедняжку в
такой дикой ситуации.
Арне с видом насмешливого превосходства похлопал ее по плечу. Моника
молчала.
Я помог погрузить багаж в автобус, и мы распрощались. Пожимая мне руку,
Моника чуть слышно шепнула:
- Я тебе сразу же напишу. Не задерживайся тут, приезжай поскорее...
- Хочешь, я с ним поговорю? Здесь, немедленно?
- Нет! Не надо. Только не сейчас... Я сама... Ты мне позвони, как
сможешь.
- Хорошо! До свидания! - сказал я громко.
- До встречи в Осло! - ответила она и пошла в автобус. На обратном пути я
спрашивал себя, какого черта я должен тут торчать? Что это за добровольная
ссылка? Почему не сказать Арне, что я передумал, что мне не подходит
должность управляющего в его дурацком доме, здесь, в глуши, в этих
отвратительных местах? Почему я должен сидеть в одиночестве вместо того,
чтобы поехать с Моникой в Осло? Ах, Боже мой, ну конечно, причиной было все
то же чувство вины из-за Моники. Нельзя мне сейчас опускаться до бегства -
хватит и того, что я увел у него девушку.
Ну, и что же. теперь? На всю жизнь оставаться в мальчишках при Арне
Краг-Андерсене? Нет, дудки. Пора становиться на собственные ножки. Надо
заканчивать университет и идти на службу. В министерстве юстиции как-нибудь
найдется местечко для Рикерта-младшего. Пусть поначалу это будет не слишком
завидная должность, но голова у меря варит неплохо, и отцовское имя поможет
- в этом я имел преимущество перед Арне. Стало быть, надо прожить тут
неделю, дождаться его приезда и выложить карты на стол. Скажу ему, что решил
идти своей дорогой и имею намерение жениться на Монике. Пусть думает, что
хочет, а я поеду и серьезно займусь собственными делами.
К вечеру пришел Йерн. Он был оживлен, глаза возбужденно блестели.
Пожалуй, в таком прекрасном настроении я его еще не видел.
- Жаль, что они уехали, не попрощавшись со мной! - весело провозгласил
он. - Я вчера повел себя очень глупо! Но сейчас у меня потрясающая новость,
Пауль, дружище! Я женюсь!
- Что?!
- Женюсь! Как ты думаешь, кто меня ждет дома, в Осло?
- Право, не знаю, что думать!
- Лиззи! Я только что разговаривал с ней по телефону.
- Лиззи? Как это возможно?
- Ха! Я ее похитил! Не веришь? Ага! Нет-нет, дело обошлось без веревочной
лестницы и тому подобного, все гораздо проще. Я вчера возвращался от вас и
решил зайти к Лиззи. Эбба мне тут порассказала кое-чего, ну, сам знаешь... И
встретил инспектора Сёренсена. Он говорит: заходил к Пале, чтобы
порасспросить о вещах с эстонского корабля, но его нет дома. А Лиззи
собирает пожитки, потому что они уезжают, дескать, Пале желает ее подлечить
в какой-то частной клинике. Я понял: сейчас или никогда. И ринулся напролом.
Она меня увидела - и в слезы. Я схватил ее в охапку, и мы помчались на
берег. Тобиасен дал мне моторку и денег - у меня же ничего с собой не было.
Приехали в Лиллезунд, по дороге я сделал ей официальное предложение, и она
согласна! Да, там сели в попутную машину и в Кристианзенде я посадил ее в
вечерний поезд. Сказал, что приеду через пару дней, дал ключ от моей
квартиры в Осло.
- С ума сойти! Хочешь выпить?
- Хочу! - сказал он и уселся в кресло.
- Да, - сказал я, усаживаясь перед ним с бокалом вина, - это прекрасно!
Совсем как в кино - любовная история! Пью за вас!
Мы чокнулись, выпили. Немного успокоившись, я стал размышлять вслух:
- А тебя не смущает, что могут быть определенные неприятности? Ты уверен,
в частности, что они не женаты?
- Уверен. Я сегодня решил взять подшивку "Публичных объявлений" и
проверил: апрель, май, июнь, июль, август - ни слова. Но я так и думал,
между нами говоря. Они не зарегистрированы, а уж в церковь, понятное дело,
ему нельзя... Я никогда не простил бы себе, если бы не вмешался. Мне страшно
представить, что она жила с этим чудовищем. Не день, не два... Ох, кошмар!
Самое невероятное, что я сам описал подобный случай в "Оборотне". Я,
наверное, предчувствовал.
Йерн оставался все тем же! Яне мог сдержать улыбку.
- - Но теперь, в таком случае, тебе следует ожидать ответного удара? Он
кивнул.
- Разумеется. Я подожду два-три дня. Я хочу посмотреть, что он
предпримет. Вроде бы я хорошо подготовился, но это очень опасное существо,
понимаешь? Я знаю, ему помогают очень могущественные силы. Но, к счастью, я
тоже не безоружен. Я неплохо владею белой магией.
Восторженный влюбленный, писатель, заговорил сухим, деловитым тоном,
словно лектор, читающий материал по теории атомной физики. Без сомнения, он
относился к делу со всей серьезностью. Да я и сам терял всякую охоту шутить
при воспоминании о Пале. Неприятное беспокойство охватывало меня даже при
упоминании его имени.
Мы еще поболтали о том, о сем. Когда я упомянул, что намерен провести эту
ночь в желтой комнате, Карстен посмотрел на меня озабоченно.
- Это крайне опасная затея. Подумай, Пауль, ты теперь тут один. Я тебе
настоятельно советую этого не делать.
- Ну уж! Во-первых, я дал слово Арне. Во-вторых, играть - так играть.
В-третьих, я не трусливее прочих.
- Не сомневаюсь. Только зачем тебе лишний риск? Давай я начерчу тебе на
полу пентакль!
Я рассмеялся.
- Зачем? Дорум, скорее всего, тут больше не покажется. Роль привидения
сыграна...
- Ты хочешь сказать, что поверил их идиотским объяснениям? - воскликнул
Карстен, вне себя от возмущения.
- А ты что, отрицаешь, что Дорум...
- Ну при чем же тут Дорум?! Появление здесь этого бедняги - единственная
случайность во всей истории. Это чистое совпадение! Роль привидения!
Представь себе: на сцене разыгрывается серьезная драма, трагедия, и вдруг -
накладка. Вылезает какой-то пьяный из публики, с галерки! Можно ли думать,
что этот пьяный и есть главное действующее лицо?!
- А как же теория Танкреда и Эббы? Все факты...
- Какие факты! Господь с тобой... Их гипотеза безнадежно слаба, не
выдерживает никакой критики! Они подогнали лишь несколько моментов,
напридумали остальное, а на самое важное вовсе не обратили внимания.
Какие-то банды, секретные перевозки, заговорщики! Золото! Где
доказательства? Ни одного. И с другой стороны, смотри: первое - как они
объясняют безумный испуг лошади? Что за странная тревога при виде Рейна? Кто
такой Рейн? Сёренсен, между прочим, о нем ничего не знает. В полицию он не
являлся, никто по соседству о нем ничего не знает, даже его имени! Вопрос
второй: почему такой же приступ ужасной тревоги лошадь испытывает при
появлении Пале? Как объясняет это версия Танкреда? Вопрос третий: как они
объясняют следы вокруг кровати, когда я там спал? Если приходил Дорум,
почему он не наступил на пентакль? Там было темно, он не мог видеть, что
начертано на полу, да и если бы видел! Ему-то зачем ходить кругами?
Через час Йерн отправился домой. Перед тем он предложил заночевать со
мной вместе, например, в соседней с капитанской спальней комнате, чтобы я
хотя бы не был один в доме. Но я уперся, как бык, а может, и как осел. Я не
хотел демонстрировать собственную слабость и отвечал, что мне все равно
придется прожить тут неделю и, стало быть, надо привыкнуть к дому и ночевать
в гордом одиночестве. Напоследок, желая, по всей вероятности, меня
подбодрить, он сказал, что если я вдруг замечу что-нибудь необычное, мне
следует опрометью бежать к нему, потому что бывали такие случаи, когда люди
умирали от страха, то есть от шока, вместо того, чтобы бежать и дать выход
адреналину.
Закрывая за ним дверь, я подумал, что при всем моем хорошем к нему
отношении Каспар Йерн не самая подходящая компания для человека в моем
положении. А еще через несколько минут я пожалел, что отказался от его
общества. Сама мысль о том, что я нахожусь в огромном доме совершенно один и
вдали от людей, приводила меня в волнение. Все мы храбры и беспечны, пока
светит солнышко, и очень уверены в себе. Но в ночной тьме... У Нильса Кьера
я где-то читал про древних караибов, "чье легкомыслие не знало границ", что
утром они продавали свои кровати, начисто забывая про ночь. И проводили весь
день в веселье и беспечности. Но "когда начинали сгущаться сумерки и
становилось темно, караибов охватывало отчаяние; смутные воспоминания
просыпались в их глупых забывчивых головах и, стеная и плача, они шарили по
углам в поисках своих постелей". Сидя в мрачной комнате перед лампой, я
почувствовал себя древним караибом.
Может, лучше послушаться совета Йерна и не укладываться на ночлег в
желтой комнате? Я вынужден был не без раздражения признать, что Карстену
удалось запугать меня. Однако ведь это его профессия - вызывать у людей
чувство ужаса. Ему, можно сказать, за это и деньги платят. Если он просто
решил надо мной поэкспериментировать? Стыдно, Пауль, быть таким трусом. Надо
переломить себя, доказать себе самому, что ты не трус, не слабак, и если уж
что-то решил - надо сделать. Обыкновенный тест на силу воли и твердость
характера.
Я встал и решил для начала немного прибраться в гостиной. Громко
насвистывая "Марсельезу", я переставил светильник на каминную полку,
вытряхнул пепельницу, смахнул метелкой пыль. Зажег парафиновую лампу. Решил
что-нибудь почитать.
Нарочито громко свистя, я подошел к книжному шкафу. Вудхауз? Нет, нужно
взять настоящую, серьезную книгу, способную помочь человеку в поисках и в
стремлении преодолеть себя. Ибсен? "Пожар". Прекрасно.
Я уселся в кресло и раскрыл книгу. Но читать я не мог. Я постоянно ловил
себя на том, что не вижу текста: то какая-то тень мерещилась в уголке глаза,
то неясные звуки держали меня в напряжении. Темнота надвигалась, углы
большой комнаты растворялись в тени, предметы делались зыбкими, теряли
привычные очертания. Причудливые фантазии стремились овладеть мной, они
коварно стерегли меня за спиной и мчались из тьмы в лобовую атаку.
Неожиданно я вспомнил: что-то очень знакомое мелькало в моей памяти,
когда Тобиасен описывал пиратский корабль. Как будто я уже видел такое
судно. Ах, да! Ну конечно: маленькая модель парусника в моей комнате, та
самая, с пушечкой на носу! Все-таки странно... Что это хрустнуло там,
наверху? Черт побери! Это же ясно: меняется температура, и старые деревяшки
сжимаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28