Поэтому я вас и позвал.
— Все зависит от того, какие изменения Птардак внес на женскую половину, чтобы оборудовать там тюремную камеру, — ответила Барзоя. — Я так полагаю, что он поставил охранника из своих людей или из людей Смердиса перед комнатой Шарбараза и отгородил стеной часть коридора, чтобы этот похотливый малый не вздумал порезвиться на женской половине. Если Динак сумеет пробраться в коридор перед комнатой Шарбараза, то сможет чего-то добиться. Если же нет, не знаю, что тебе и посоветовать, — дело сильно затруднится.
— А не может она вызваться обслуживать Шарбараза — готовить ему пищу или что-то еще? — спросила Рошнани. — Он ведь хоть и пленник, но царских кровей. А Смердис, по твоим словам, стар. Что если он завтра умрет? Тогда Шарбараз, скорее всего, вернет себе корону — и так или иначе припомнит, как Птардак обходился с ним в Налгис-Краге.
— Это мысль, — согласился Абивард. — Если Шарбаразу будет прислуживать сама главная жена Птардака, он сможет считать свою неволю почетной. Во всяком случае, так Динак может представить дело своему мужу.
— А у тебя, дитя, головка соображает, — сказала Рошнани Барзоя, отчего та пунцово покраснела. Сделав вид, что не замечает этого, Барзоя обратилась к Абиварду:
— У этого плана есть свои достоинства. Многое зависит от того, какие порядки Птардак завел на женской половине. Если ни одному мужчине, кроме него, ни при каких обстоятельствах не разрешается видеть лица его жен, он откажет Динак в ее просьбе. Если же, с другой стороны, он унаследовал от отца своего Урашту более свободный взгляд на это, наши шансы на успех возрастают.
— В любом случае попробовать стоит. — Абивард поклонился матери и главной жене:
— Благодарю вас за вашу мудрость. Что бы мы ни сделали, надо хранить тайну. Ни слова об этом не должно слететь с ваших уст, не то мы пропадем, не успев даже начать.
Рошнани и Барзоя переглянулись. Абивард заметил в их взглядах легкую насмешку и еще кое-что — связанное с тем, как женщины умеют скрывать свои тайны от мужчин. При этом он вновь почувствовал себя семилетним мальчишкой, невзирая на свой рост, силу и густую бороду.
Голосом сухим, как пустыня, простирающаяся за крепостью, Барзоя сказала:
— Смотри же, храни тайну, как будем хранить ее мы. Можешь рассчитывать, что никто на женской половине не узнает, зачем ты приходил сюда сегодня.
Рошнани кивнула:
— Женщины любят разбалтывать секреты, которые не имеют никакого значения, но и мужчинам это не чуждо. А вот что касается тайн, имеющих значение, то их, по-моему, скорее склонны выдавать мужчины.
Абивард об этом не задумывался. Он пожал плечами, не уверенный, так ли это, открыл дверь и пошел по коридору, ведущему с женской половины.
Позади он услышал громкий, визгливый голос Барзои;
— Невестка бестолковая, ты позоришь всех нас, когда сын мой дихган замечает, какие на твоей вышивке неровные стежки!
— Ничуть они не неровные! — столь же запальчиво выкрикнула Рошнани. — Если бы ты научила Абиварда отличать работу настоящей мастерицы, он бы сразу ее увидел!
Женщины принялись кричать еще громче и обе одновременно, так что Абивард не мог разобрать ни слова. Он чуть было не вернулся назад, в комнату Рошнани, чтобы положить конец ссоре. Потом понял, что его главная жена и его мать разыгрывают ссору по несуществующему поводу, который, однако, вполне убедительно мог бы объяснить его приход сюда. Пусть теперь женская половина гудит от сплетен и пересудов — такие пересуды им троим только на руку. Ему захотелось поклониться этим женщинам в знак своего восхищения, но это могло бы выдать их игру.
Никто на женской половине не примчался поглазеть на ссору. Как заметил Абивард, все старательно делали вид, будто не придают ей никакого значения. Но при этом ни одна из женщин не обращала ни малейшего внимания на то, чем якобы занималась в эту минуту, «Не скрываться, а направлять внимание по ложному пути», — подумал Абивард. Эта тактика и на поле боя пригодится.
Он вернулся в свою спальню, запер дверь на женскую половину и положил ключ в один из кошелей, которые носил на поясе. Затем плюхнулся на кровать и погрузился в раздумье.
— Я даже не могу написать Динак, что ей делать, точнее, не могу написать об этом прямо, — пробормотал он. — Если Птардак, да вообще кто угодно случайно прочтет письмо, все пропало.
Он не был силен в околичностях. По макуранским меркам он был человеком прямым и бесхитростным. Но Годарс говорил, что мужчина при необходимости должен быть способен на все. Хотя, как часто оказывается, на словах это было легче, чем на деле.
Он еще немного подумал, потом достал перо и пергамент и начал писать, подолгу думая над каждым словом:
«Дихган Абивард своей любящей сестре Динак шлет низкий поклон. Новости, о которых ты пишешь, как всегда, интересны и дают мне большую пищу для размышлений».
Перечитывая эти слова, Абивард хмыкнул.
— Господь свидетель, ни одного слова не правды! — воскликнул он и вновь склонился над письмом. Он даже не заметил, что высунул кончик языка, как в дни детства, когда писец только начал учить его грамоте.
Он продолжил:
«Если ты сумеешь помочь своему ближнему, Господь непременно улыбнется тебе за твою доброту. Обратись к нему, может быть, он благосклонно воспримет твое обращение».
Всякий, кто не знал, что имеет в виду Абивард, отнес бы слово «он» к Господу. Динак же, как надеялся Абивард, должна понять, что он говорит о Птардаке. Абивард бросил на пергамент неприязненный взгляд. Ох и нелегкое это дело — писать загадками!
"Я уверен, что из-за дурного нрава, который выкатила твоя соседка по отношению к вышестоящим, кто-то должен присматривать за ней ежеминутно.
Возможно, ты сумеешь завести дружбу с этой служанкой или евнухом — не знаю, кого Птардак приставил следить за порядком на женской половине, — и тем самым попытаешься изменить характер твоей соседки в лучшую сторону".
Он перечитал написанное. Динак не составит труда понять смысл этих строк.
Почти все, кто прочтет их, скорее всего, не поймут ничего. Но если письмо попадет к руки Птардака — пиши пропало. Абивард задумчиво пожевал нижнюю губу.
Динак говорила, что ее муж не имеет привычки читать письма, которые Абивард отправляет в Налгис-Краг. Ее ответные письма он точно не читает, иначе она не могла бы писать столь откровенно. Но ведь может же он сказать что-то вроде: «Стражники у ворот говорят, что сегодня пришло письмо от твоего брата. Не покажешь ли мне?» Как она сможет отказать?
И чтобы у нее не возникло такой необходимости, Абивард достал второй листок пергамента и написал бодрое письмецо о жизни в Век-Руде, ни словом не обмолвившись о плененном монархе. Если Птардак пожелает знать, что у Абиварда на уме, — а то, что в его крепости заточен Шарбараз, заставит его быть настороже, даже если прежде он особой бдительностью не отличался, — Динак сможет предъявить ему письмо беззаботного пустомели, чья голова полна всякими пустяками и ничем иным.
Укладывая оба свитка в кожаный дорожный футляр, Абивард вздохнул. Ох, насколько проще, а возможно, и приятнее была бы жизнь, если бы он и в самом деле был таким, каким выставил себя во втором письме!
Он вновь вздохнул.
— Если бы Господь возжелал, чтобы жизнь была проста, он не расположил бы Макуран по соседству с хаморами… или с Видессией, — пробормотал он и закрыл футляр крышкой.
* * *
Таншар открыл дверь и удивленно моргнул, после чего низко поклонился.
— Повелитель, ты оказываешь мне честь, посетив мое скромное жилище. — Он сделал шаг в сторону, давая Абиварду пройти в дом.
Как всегда, жилище прорицателя блистало безупречной чистотой — и почти полным отсутствием мебели. Абивард взял несколько фисташек из чаши, предложенной ему Таншаром, но скорлупки оставил в руках, не стал кидать на утоптанный земляной пол. В иных домах скорлупки на полу были бы попросту невидимы, здесь же они показались бы чуть ли не святотатством.
Таншар разрешил эту проблему, принеся другую чашу, поменьше. Когда Абивард выбросил в нее скорлупки, Таншар спросил:
— Чем я могу услужить повелителю моему дихгану сегодня?
Абивард замялся, не зная, стоит ли начинать. Делить с кем-либо тайну, которую доверила ему Динак, было для него очень непросто. Но если Динак намерена вызволить Шарбараза из крепости Налгис-Краг, ей определенно понадобится помощь магии: она скорее могла помочь в этом деле, чем самое большое войско, — во всяком случае, так считал Абивард. Начал он осторожно:
— То, что я скажу тебе, не должен узнать никто. Никто, ты понимаешь?
— О да, мой повелитель. — Эти слова немного уязвили Таншара, но и слегка насмешили. — И кому же я перескажу твою тайну? Моим многочисленным слугам? — Он повел рукой в пустоте, словно вызывая невидимых прислужников из воздуха и голых стен. — Народу на рыночной площади? Этому ты мог бы скорее поверить; только если бы я распускал язык, как старая кумушка, кто стал бы доверять мне свои дела?
— Издевайся сколько влезет, — сказал Абивард. — Только тут дело настолько серьезное, что я обязан предупредить тебя.
— Продолжай, о повелитель, — сказал Таншар. — Ты уже пробудил мое любопытство.
Даже этот ответ внушил Абиварду тревогу, ведь он знал, что Таншар располагает возможностями узнавать то, что недоступно обыкновенным людям. Но он сказал:
— Тогда выслушай меня и рассуди сам. — И он рассказал Таншару все, что узнал от Динак.
Оба глаза прорицателя — и здоровый, и закрытый катарактой — расширились от изумления.
— Законный Царь Царей? — пролепетал он. — Воистину, о повелитель, прошу у тебя прощения, ибо здесь осторожность жизненно необходима. Ты намереваешься освободить этого человека?
— Если это и произойдет, то Динак предстоит сыграть более значительную роль, нежели мне, — ответил Абивард. Ирония такого положения вещей поразила его, точно громом. Макуранские мужчины держали своих женщин взаперти, чтобы удержать всю власть в собственных руках, а теперь судьба всего царства окажется в руках женщины. Он покачал головой; ему остается одно: помочь сестре всем, чем может.
Таншар кивнул:
— О да, это вполне вероятно, да-да… Муж твоей сестры — ты говоришь, его имя Птардак? — вряд ли позволит тебе взять штурмом его женскую половину с отрядом воинов. Или позволит?
— Едва ли, — сказал Абивард, чем заслужил еле заметную улыбку Таншара. — Мне кажется, что волшебством можно добиться большего, чем войском. Поэтому я и пришел к тебе. Допустим, я вскорости возьму тебя с собой прогуляться в Налгис-Краг…
— Когда это произойдет, о повелитель? — спросил Таншар.
— Сейчас все в руках Господа, — сказал Абивард. — Многое зависит от того, что Динак сумеет сделать изнутри крепости, если вообще сумеет. Но если такая возможность появится, ты поедешь со мной?
— С превеликим удовольствием, повелитель; захват престола есть несомненно преступное деяние, — сказал Таншар. — Однако пока я еще не вполне представляю, чем могу помочь.
— Я тоже, — сказал Абивард. — Я пришел сюда, чтобы мы вместе поискали лучший способ.
Следующие несколько часов они провели в тихой беседе. Когда Абиварду пришла пора возвращаться в крепость, у него уже имелись первые штрихи плана.
* * *
Зима приходила с Пардрайянской степи, подобно орде захватчиков. Хотя ее вторжения в Макуран были более регулярны и предсказуемы, чем вторжения кочевников, опасаться ее следовало никак не в меньшей мере. Метели отбеливали поля и равнины. Пастухи выходили к своим стадам в толстых овчинных тулупах до пят. Но в особенно скверные ночи некоторые все равно замерзали насмерть.
Абивард знал это — такое случалось каждую зиму.
Над крепостью поднимался черный дым, будто там шла война. Макуран не был богат лесом, и дровосекам приходилось забираться очень далеко, чтобы запасти на зиму достаточно дров. Абивард попросил у Господа ясной погоды, а получил очередную лютую метель. Он постарался не придавать этому значения — молитвы о погоде редко удостаивались ответа.
А вот тому, что зима значительно замедлила передвижение, он не придать значения не мог. Абивард послал Динак письмо, надеясь, что хорошая погода продержится еще немного и он сумеет получить от нее скорый ответ. Но не вышло.
Ему хотелось скрежетать зубами.
Когда за одним ясным днем наступал другой, он надеялся, что это знаменует начало затишья, достаточно продолжительного для того, чтобы гонец доскакал от Налгис-Крага до Век-Руда. Но затем вновь начинались метели и снегопады, и он говорил себе, что глупо было на и это рассчитывать.
Всадник из надела Птардака достиг Век-Руда через несколько дней после зимнего солнцестояния, посреди самого обильного снегопада в этом году. Во дворе крепости и на улицах городка под стенами дети лепили снежных баб. Когда всадник подъехал к воротам, на его плащ и меховую шапку налипло столько снега, что и сам он походил на снеговика — снеговика верхом на снежной лошади.
Абивард распорядился, чтобы конюхи занялись полузамерзшим конем, а сам усадил гонца перед пылающим очагом с кружкой горячего вина, приправленного специями. Рядом на круглом столике стояла глубокая миска с дымящейся густой похлебкой из баранины.
— Глупо было отправляться в путь в такую непогоду, — сказал Абивард. — Но я рад этой глупости.
— Да не такая уж и непогода, о повелитель, — отвечал гонец между жадными глотками из кружки.
— Неужели? Тогда почему у тебя до сих пор зубы стучат?
— Но я же не сказал, что там тепло, — ответил гонец. — Служанка, которая передала мне письмо госпожи твоей сестры, сказала, что она хочет, чтобы ты получил письмо как можно скорее, вот я и решил рискнуть. Прошу тебя, повелитель. — Он с поклоном вручил Абиварду кожаный футляр.
— Благодарю тебя. — Абивард положил футляр на каменный пол подле себя и достал из кошеля на поясе два серебряных аркета, чтобы отблагодарить гонца.
Потом приложился к своей кружке — он не скакал через заснеженные просторы, но в крепости тоже было холодновато.
— Ты щедр, повелитель. — Человек из Налгис-Крага положил серебро в свой кошель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60