С чего, собственно, им тревожиться, с горечью подумал Маниакис. Ведь до сих пор мы не давали им повода опасаться нас…
— Видессия! — вскричал он, выхватил меч и, пришпорив коня, вылетел из засады.
Последовал миг ужасной тишины. Он уже было подумал, что собранные им в засаде воины решили предоставить своему Автократору в одиночестве мчаться навстречу роковой судьбе. Но вот тишину разорвали громкие выкрики его конников:
— Видессия! Маниакис!
Смешавшийся с боевым кличем видессийцев грохот копыт за спиной показался Маниакису самой сладчайшей из всех мелодий.
Ужас, охвативший макуранцев при виде неудержимо мчавшегося на них плотным строем отряда вражеских конников, выглядел почти комично. Схватка закончилась, едва успев начаться. Видессийцы врезались в толпу врагов, стреляя из луков, от души орудуя мечами и копьями. Лишь нескольким макуранцам удалось вырваться из кровавой каши; испускаемые ими крики ужаса звучали в ушах Маниакиса музыкой. Но большая часть самоуверенных захватчиков погибла почти сразу, а некоторые пали, не сумев уйти от погони.
— Победа! Великая победа! — в экстазе вопил тот самый конник, которого Маниакис обещал, в случае чего, прикончить лично. Если раньше парню явно недоставало отваги, то теперь она выплескивалась из него через край, и Автократор решил предать забвению былое. Увидев скакавшего рядом Маниакиса, воин спросил:
— Но что принесет нам сия победа, величайший?
Лучше бы он задал любой другой вопрос. Маниакис промолчал, но подумал, что разгром передового отряда макуранцев в лучшем случае обеспечит его армии спокойный ночлег, а по утру возобновление планомерного, без излишней спешки отступления.
Цикаст высказался в том смысле, что даже это будет большой удачей. Может, генерал прав; в конце концов, защищая Аморион, он показал себя подлинным мастером оборонительных сражений. Но Маниакис остался при своем мнении: только защищаясь, нельзя выиграть войну. Чтобы победить, надо обязательно переходить в наступление, едва представится такая возможность.
Беда в том, что в обозримом будущем такой возможности не предвидится, подумал Маниакис. Вдобавок…
— Переходить в наступление… Где? — пробормотал он себе под нос.
Как ни старался Автократор Видессии, ответа на свой вопрос ему так и не удалось найти.
Глава 9
С берега небольшой бухты, вдававшейся в дворцовый квартал, Автократор сумрачно взирал на запад, через Бычий Брод, наблюдая за жирными столбами дыма, поднимавшимися к небу над тем местом, где находился городок Акрос. Теперь только узкая полоска воды да неустанно патрулировавшие ее дромоны имперского флота мешали армии Царя Царей пойти на приступ Видесса.
— Сколько войн мы ни вели с макуранцами, им никогда еще не удавалось выйти к Бычьему Броду, — угрюмо проговорил Маниакис. Отец вздохнул и потрепал сына по плечу:
— Пока Абивард не форсирует пролив, у тебя остается шанс войти в историю — в качестве великого героя, сумевшего вышвырнуть из империи врага, который был уже близок к победе.
— Близок? — саркастически переспросил Маниакис. — Царь Царей уже одержал свою проклятую полную победу. И какое должно свершиться чудо, чтобы я смог отбросить его войска за пределы империи? Они отрезали Видесс от западных провинций, и казна лишилась основной части налоговых поступлений. Чем прикажешь платить солдатам? Послушай, отец! Ведь захватчики, против своего обыкновения, даже не разорили Акрос. Судя по докладам моряков, проклятые макуранцы собираются обосноваться там на всю зиму.
— На их месте я бы тоже собирался, — невозмутимо заметил старший Маниакис. — Но их намерение проторчать в Акросе всю зиму вовсе не означает, что они уже держат под контролем все западные провинции.
— Верно, — согласился Маниакис. — Мы по-прежнему сильны в стране холмов на юго-востоке, а неподалеку от границы с Васпураканом нам удается удерживать довольно много городов-крепостей. Но пока армия Абиварда стоит у Бычьего Брода, мы ничем не можем помочь нашим войскам, которые пока удерживают эти города, а тем более обеспечить хоть какие-то денежные поступления из той части западных провинций.
— Был бы счастлив сказать тебе, что ты ошибаешься, — ответил ему отец, — но, к сожалению, ты прав. Правда, есть и хорошая сторона в том, как сильно люди Абиварда преуспели, поджигая хлеба вокруг Акроса. Теперь им будет трудно обеспечить себя продовольствием на зиму. Особенно если нашей кавалерии удастся время от времени перехватывать обоз-другой.
Маниакис только хрюкнул в ответ. Когда человек разглядывает самые плачевные результаты постигшей его катастрофы, прикидывая, не могут ли они хоть на что-нибудь сгодиться, значит, он дошел до ручки. Хотя, если смотреть правде в глаза, Видессийская империя действительно никогда доселе не пребывала в столь стесненных обстоятельствах.
С севера задул постепенно усиливавшийся резкий, холодный ветер. Вскоре начнутся осенние дожди, а следом за ними придут зимние вьюги. Да, теперь вряд ли возможно сделать что-либо существенное для решения проблем, с которыми столкнулась империя, подумал Маниакис. Вот когда придет весна… Тогда, если он окажется достаточно мудр — и достаточно удачлив, — может, ему и удастся хоть как-то улучшить положение.
— Кажется, Нифона чувствует себя неплохо, — переменил тему разговора старший Маниакис. — А у твоей дочери прорезался столь зычный голос, что, будь она мужчиной, из нее получился бы превосходный глашатай.
— Да, в этом отношении пока все в порядке, — ответил Маниакис. — Да будет благословен Господь наш, благой и премудрый, за ниспосланные им мне милости. Но стоит взглянуть на это, — он махнул рукой в сторону лагеря макуранцев на той стороне пролива, — и мои личные дела бледнеют перед проблемами империи, словно горсть жалких медяков перед горой золотых монет.
— Преуменьшать влияние личной жизни Автократора на судьбы империи — большая ошибка, — осуждающе покачал головой отец. — Когда у властителя серьезные неприятности в собственном доме, ему не избежать принятия самых идиотских решений на поле брани.
— Ха! — воскликнул Маниакис, в порыве чувств ударив себя кулаком по лбу. — Да я куда более жалок, нежели восемь несчастных идиотов вместе! Знаешь ли ты, какой вопрос задал мне Генесий перед тем, как я отрубил ему голову? Он спросил, уверен ли я, что смогу управлять империей лучше, чем он! Теперь, оглядываясь на происшедшее в течение первого года, проведенного мною на троне, я вынужден дать отрицательный ответ!
— Не принимай это слишком близко к сердцу, — посоветовал старший Маниакис. — Ведь ты пока всего лишь пытался вычистить доставшуюся тебе по наследству запущенную конюшню. А ничего, кроме гор дерьма, Генесий после себя не оставил.
— Один Фос видит, как ты прав, — вздохнул Маниакис. — Поговорив с тобой, я почувствовал себя лучше. Немного лучше, я хотел сказать. Но пускай это дерьмо не моих, так сказать, рук дело, нюхать-то его приходится именно мне! Мы должны вымести его как можно дальше от стен столицы. — Маниакис снова указал на столбы дыма, поднимавшиеся над Акросом.
— Они просто не смогут перезимовать там, — сказал старший Маниакис. — Не смогут. Скоро они поймут, что форсировать пролив и осадить Видесс им не удастся, после чего им останется только откатиться назад.
Но макуранцы не вняли его советам.
* * *
Камеас вошел в кабинет, где Маниакис продолжал заранее проигранное сражение с регистрами провинциальных налогов. Разве можно перехитрить тот простой факт, что золото перестало поступать в казну? И можно ли еще раз ограбить храмы, или, выражаясь более благопристойно, позаимствовать часть храмовых сокровищ? И осталось ли в храмах и монастырях достаточно золота и серебра, чтобы ограбление имело хоть малейший смысл?
Автократор оторвал взгляд от конторских книг в надежде, что новости, принесенные постельничим, хоть немного отвлекут его от неразрешимых проблем. Камеас действительно не ударил в грязь лицом.
— Величайший, — сказал он, — из дворцовой гавани прибыл вестник. Он доложил, что генерал Абивард, ныне пребывающий в Акросе, просил одного из наших капитанов передать тебе, что хотел бы вступить с тобой в переговоры.
Маниакис недоуменно приподнял брови.
— Вот как?
— Да, величайший, — ответил постельничий и сокрушенно добавил:
— Он принес торжественную клятву, что ты будешь в полной безопасности, а после переговоров живым и здоровым вернешься в Видесс через Бычий Брод.
— В самом деле? — невесело рассмеялся Маниакис. — Этзилий заверял меня в том же, а как обернулось дело? Может, я не слишком умен, но пока еще в состоянии учиться на собственных ошибках. Как бы ни были благородны обещания, раздаваемые Абивардом, я даже не подумаю добровольно сунуть голову в пасть макуранскому льву!
— Значит, ты отказываешься встретиться с генералом? — расстроенно спросил постельничий. — Ведь любая возможность хоть как-то уладить дело миром…
— Я не верю в такую возможность, — прервал его Маниакис. У Камеаса сделалось такое лицо, будто Автократор только что пнул ногой его любимого щенка. Маниакис успокаивающе поднял руку:
— Не надо дуться на меня, достопочтеннейший Камеас. Если Абивард желает переговоров, он их получит. Просто я не строю иллюзий. Ведь мы сейчас не в том положении, чтобы рассчитывать на уступки со стороны макуранцев, не так ли?
— Боюсь, что так, — вздохнул Камеас.
— Тогда скажи вестнику, чтобы передал генералу следующее: я согласен встретиться с Абивардом завтра, в четыре часа дня. — Видессийцы, как и макуранцы, делили день и ночь на двенадцать часов, отсчитывая их от восхода или от заката соответственно. — Пусть он обозначит знаменем то место на берегу, где будет меня ждать. Я останусь на борту корабля. Извести его также, что неподалеку расположатся мои военные галеры. На всякий случай. Дабы ему в голову случайно не закралась мысль о предательстве.
— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил Камеас и вышел, чтобы передать вестнику слова Автократора.
Маниакис снова уставился в толстенный кадастр, который пытался изучать до прихода постельничего. Но цифры прыгали перед глазами; мозг отказывался их воспринимать. Он решительно захлопнул налоговый регистр и начал размышлять о предстоящей встрече с Абивардом. Вряд ли результатом этих переговоров может явится что-нибудь стоящее, подумал Маниакис.
Но сорняк надежды пускает в сердце такие прочные корни, что вырвать его оттуда почти невозможно…
* * *
— Вон там, величайший, — указал рукой капитан корабля, на котором находился Маниакис. — Знамя с красным львом воткнуто прямо в прибрежный песок.
— Да, вижу, — ответил Маниакис. — И если на то будет воля Фоса, мне никогда больше не придется увидеть это знамя на видессийском берегу.
Он оглянулся. Там, на восточном берегу Бычьего Брода, он все еще оставался Автократором. Ему повиновались, не задавая лишних вопросов, словно он был воплощением закона. Но на том берегу, к которому Маниакис сейчас приближался, законом служили не его слова, а слова Шарбараза.
Там, возле знамени Макурана, стоял высокий человек в роскошном полосатом кафтане из тонкой шерстяной ткани. На поясе этого человека висел меч, верхушку конического шлема венчал султан из перьев. Сперва Маниакис решил, что перед ним не Абивард: его сбило с толку обилие седины в бороде. Но когда судно подплыло ближе, Автократор безошибочно узнал вельможу, издавна делившего с Шарбаразом все превратности судьбы, и махнул ему рукой. Тот сделал ответный жест.
— Подгоните корабль ближе к берегу, — сказал Маниакис капитану. — Правда, тогда возникнет угроза обстрела из луков, но я не желаю попусту надрывать глотку.
— Слушаюсь, величайший, — ответил капитан после секундной заминки и тут же отдал приказ гребцам:
— Будьте постоянно наготове в случае чего увести корабль от берега с самой большой скоростью, на какую способны!
Поскольку Маниакис счел подобную предосторожность весьма разумной, он просто молча кивнул в знак согласия.
— Приветствую тебя, Маниакис! — крикнул Абивард на макуранском языке, не сопроводив свое обращение никаким титулом, поскольку властитель Макурана не признавал Маниакиса законным Автократором Видессии.
— А я приветствую тебя, Абивард! — ответил Маниакис на видессийском. Когда они сражались бок о бок против макуранского узурпатора Смердиса, генерал немного овладел языком империи. Теперь же, проведя так много времени на захваченных территориях, Абивард наверняка заметно улучшил свой видессийский.
Маниакис ожидал, что генерал либо прямо перейдет к предмету переговоров, либо, наоборот, пустится в характерные для макуранцев цветистые разглагольствования о гнилости насквозь погрязшей в пороках Видессии. Вместо этого последовал неожиданный вопрос:
— Имеются ли у твоей стражи серебряные щиты?
— Похоже, парень решил немного повалять дурака, — пробормотал себе под нос капитан корабля.
— Похоже, — в тон ему проворчал Маниакис.
Однако, судя по тому, как резко прозвучал вопрос, судя по напряженному взгляду макуранца, тот был абсолютно серьезен.
— Нет, Абивард, — громко ответил Маниакис. — Серебряные щиты не являются частью церемониального облачения ни для моей стражи, ни для меня самого. Но почему ты спрашиваешь?
Отрицательный ответ явно поверг Абиварда в растерянность, которую можно было заметить даже через разделявшее их водное пространство. Но вот макуранский генерал взял себя в руки и продолжил:
— Маниакис! Согласен ли ты, что Царю Царей и Автократору не пристало ссориться, но следует, подобно родным братьям, спокойно управлять своими государствами, заботясь о собственных подданных?
— Абивард! — ответил Маниакис. — Согласен ли ты, что подобные речи куда лучше вести, не находясь в состоянии войны? И было бы куда лучше, если бы ты обращался ко мне, именуя меня величайшим, вместо того чтобы титуловать так обманщика и лицемера, пригретого Царем Царей; как видишь, я признаю за ним право на его титул, ибо если бы Видессия не признавала за ним такого права, то не видать бы ему трона во веки веков!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72