— Нет, просто знакомый.Тут подошел второй человек, перепрыгнувший через ручей вслед за Али. Он тоже осмотрел лицо мертвого и спросил меня:— Ты гнался за ним?— Да.— И он лишился жизни?— Увы.— Значит, ты убийца, я арестовываю тебя.— Ты не сможешь этого сделать, — вмешался Али Сахаф. — Ты не властен над этим человеком.Тут второй изобразил на лице строгость и заявил тоном, не терпящим возражений:— Ты, Али Сахаф, молчи, я — киаджа и командую здесь. Итак, кто ты?Вопрос адресовался мне.— Чужестранец, — ответил я односложно.— Откуда?— Из немче мемлекети.— Это далеко отсюда?— Очень далеко.— У вас есть киаджа?— У нас есть король.— Это все равно. Я — король Кабача. Следуй за мной.— Как арестант?— Конечно, ведь ты убийца.— А ты не хочешь сначала узнать, как получилось, что я погнался за этим человеком?— Это можно будет сделать завтра, когда у меня появится время выслушать тебя.— Время сейчас есть у меня, а завтра его не будет.— Что ты еще болтаешь! Пошел вперед! — И он повелительно указал мне на ручей.Тут к нему подошел Халеф, показал на сумку, из которой свешивалась плетка из гиппопотамовои кожи, и спросил:— Итак, ты киаджа этого местечка?— Да.— Ты видал когда-нибудь такую плетку?— Очень часто.— А отведывал?— Что ты имеешь в виду?— Я имею в виду следующее: если ты произнесешь хоть одно слово против этого сиди, эфенди и эмира, а также моего спутника, то я дам тебе этой плеткой по роже, так что твой любопытный нос свернется в сторону мечети султана My рада. Не думаешь ли ты, что мы приехали в Кабач, чтобы общаться с твоей личностью? Какой пуп земли нашелся! Видели мы шишек и покрупнее тебя! Зачем Аллах дал тебе кривые ноги и красный нарост на носу? Чтобы отличаться от остальных верующих? Берегись меня в гневе. Я и не таких ребят делал покорными с помощью вот этой плетки — не то что тебя.Надо сказать, что киаджа был больше удивлен, чем испуган. Он оглядел малыша с головы до ног и спросил:— Эй, ты часом ума не лишился?!— Нет, это ты сумасшедший. Только выживший из ума может приставать к моему эфенди, могущественному эмиру Кара бен Немей с дурацкими обвинениями.— А кто ты?— Я хаджи Халеф Омар-бей, защитник невиновных, мститель за несправедливость и властитель всех киадж и начальников, покуда светит солнце.Бедный чиновник не знал, что ему делать. Напористость малыша его обескуражила. Он повернулся ко мне:— Господин, ты действительно такой значительный человек?— А что, разве не похоже? — спросил я строго.— О нет, ты выглядишь как эмир, но ведь ты загнал этого человека до смерти.— Он сам виновен в этом.— Почему?— Он украл мою лошадь, а я догонял его, чтобы вернуть краденое.— Дезелим из Измилана украл лошадь?!— Ты что, не веришь словам эфенди? — грозно спросил Халеф, сделав шаг вперед и потянувшись к сумке.— О нет, я нисколько не сомневаюсь, — поспешно проговорил киаджа. — Но может ли эфенди доказать, что вороной действительно его собственность?— Вот доказательство! — И Халеф положил руку на плетку.Я указал на Сахафа:— Спроси вот у него. Он знает, что конь мой.— Откуда ему знать? Он с тобой не знаком, ты ведь чужеземец!— Он знает меня и видел, как я скакал на этой лошади.— Это так?— Да, — ответил Сахаф.Тогда киаджа склонился передо мной и сказал:— Я верю тебе, не соблаговолишь ли ты проводить меня до дома?— Как пленник?— Не совсем, только наполовину.— Хорошо. Какую половину ты намерен арестовать. Вторая поедет раньше, ей некогда тут задерживаться.Он уставился на меня с открытым ртом. На том берегу послышался громкий смех. Тогда киаджа повернулся к собравшимся и громко крикнул:— Что здесь смешного, вы, людишки, рабы! Забыли, что я наместник султана? — И, обратившись ко мне: — Твоя невиновность доказана только наполовину.— Тогда я сейчас докажу полностью!— Ну, докажи.— Охотно. Видишь эти ружье и нож? Я пристрелю каждого и зарежу любого, кто помешает мне ехать дальше. А вот и другое доказательство. Читать умеешь?— Да.— Вот мой паспорт с печатью великого господина! — И я показал ему документ.Увидев мою фотографию, он коснулся лба, рта, груди и произнес:— Эфенди, ты прав, ты полностью невиновен, можете ехать.— Что ты сделаешь с трупом?— Мы бросим его в воду. Пусть раки сожрут его, раз он виновен.— Не смейте делать этого. Известите о его смерти родственников, чтобы те его похоронили. Пусть отправляется к праотцам верным способом. Если я узнаю, что вы не сделали этого, то сообщу о вашем поведении верховному судье Румелии.— Ты что, его друг?— Как ты можешь спрашивать! — ответил Халеф за меня. Румели кади аскери Военный судья Румелии (тур.).

наш друг и родственник. Моя любимая жена — дочь его любимой жены. Трепещите, если сделаете что-то не так. — И он пошел за своей лошадью.Киаджа согнулся в три погибели и сказал мне:— Да подарит Аллах жене твоего спутника сто лет жизни и сотню детишек, внуков и правнуков. Я все исполню, как вы мне приказали.— Не сомневаюсь в этом. Лошадь убитого и все, что на ней, тоже отдашь семье.— Они все получат, эфенди!Я был уверен в обратном, но меня это уже не касалось. Я был рад, что все обошлось и мой вороной, утерянный таким удивительным образом, снова со мной. Свист — и он прыгнул ко мне через ручей. Люди замерли в изумлении. Халеф же привел свою лошадь за повод.— Господин, не зайдешь ко мне? — спросил Сахаф.— Зайду. Хочу взглянуть на твоего отца.Мы сели на лошадей и двинулись в путь, убедившись в том, что киаджа выставил у тела часового. Возле домишка Сахафа мы спешились. Внутреннее пространство хижины было поделено на две неравные части. В большей я заметил на кровати старика, приветствовавшего меня одними глазами. Он даже не пошевелился.— Отец, это господин, о котором я тебе рассказал.Я подошел к нему, взял за руку и дружески сжал ее. Он поблагодарил опять же одними глазами. Все в доме было чисто убрано, и это меня порадовало.Я спросил его, понимает ли он мои слова. Он кивнул.— Я пришел, чтобы приветствовать досточтимого отца хорошего сына и сделать последнего счастливым.В его взгляде читался вопрос, поэтому я объяснил:— Он любит Икбалу, красивейшую из дочерей Румелии. Отец не желает ее ему отдавать, но я заставлю его. Али поедет со мной к нему.— Господин, это правда? — воскликнул Сахаф в возбуждении.— Да.— Ты говорил с ней?— И с ней, и с родителями.— Что же они сказали?— Они сказали «да», но отец пустился на предательство. Я тебе потом об этом расскажу. Теперь покажи мне часы.— А поесть ты до этого не хочешь?— Спасибо, у нас нет времени. Надо срочно возвращаться.— Тогда выйдем отсюда.Он провел меня в переднюю, где стоял стол — настоящая редкость в этих краях. На нем и стояли часы.— Вот они, смотри.Циферблата пока не было. Колесики были изготовлены из дерева, все вручную — ужасно трудоемкая работа.— Знаешь, в чем состоит искусство? — спросил он.— Да, — ответил я, указывая на стрелки. — Вот в этом.— Ты ошибся. Эти часы показывают не только часы, но и минуты. Ты видел что-нибудь подобное?«О Боже, наивный мальчик», — подумал я. Но вслух сказал:— Вот, посмотри на мои часы: они показывают годы, месяцы, дни, часы, минуты и секунды.Он взял их у меня из рук и принялся удивленно рассматривать циферблат.— Господин, они идут правильно?— Еще как!— Но я не могу ничего понять.— Потому что все написано на непонятном тебе языке. Но хоть услышать ход ты можешь? — Я завел их и заставил проиграть несколько ударов.— Аллах акбар! Да эти часы изготовил или сам Аллах, или дьявол.— Да нет же, их сделал простой мастер из Германии, но никому не продавал, а я получил их в наследство.— А можно их открыть?— Пожалуйста, но позже, давай рассмотрим их в Енибашлы, там у нас будет время.— Ну что, трогаемся?— Да. Но сначала я сдержу слово и напишу твоему отцу слова из Библии, которые облегчат ему страдания.— Строфу из вашей Библии?— Да. Он будет рад.Мы вернулись в комнату. Там он спросил отца:— Ты помнишь старого римского католика, который писал стихи?Тот показал глазами, что да, помнит.— Этот господин тоже христианин и хочет подарить тебе строфу. А я прочту ее.Я выдрал страницу из блокнота, написал и передал Сахафу. Там говорилось о том, что живу ли я или умираю — я принадлежу одному Господу.Глаза старика увлажнились. Он взглянул на свои руки, которыми не мог двигать.— Эфенди, он просит дать ему руку, — пояснил Али. Я выполнил просьбу и высушил парализованному слезы на ресницах.— Аллах всемогущ и справедлив, — сказал я, — он сковал твои члены, чтобы душа была крепче связана с ним.Он закрыл глаза, и морщинистое лицо его разгладилось. Так он и лежал с закрытыми глазами, когда мы вышли из дома.— Господин, — спросил меня на улице Сахаф, — почему ты написал строфу не на том языке, на котором сейчас говорят?— Коран ведь тоже написан не на новом арабском. Строфа должна быть выражена особыми словами. Но почему ты сейчас иначе разговариваешь со мной, чем раньше?— Я? — переспросил он, смутившись.При первой встрече он говорил мне «вы», а сейчас перешел на «ты»… Подумав, он ответил:— Потому что люблю тебя. Ты сердишься?— Нет. Держи свою лошадь. Едем в Енибашлы. Пока он ходил за дом и мы его ждали, я хотел было расспросить Халефа о происшедшем с ним, но в этот момент нас обнаружили любопытные жители, и о приватном разговоре не могло быть и речи. Затем появился Сахаф на лошади, и мы в темпе двинулись, потому как нас мучила неизвестность — что там с Оско и Омаром. Во время поездки я спросил хаджи:— Я так долго вас ждал, а вы все не ехали. Что-то перепутали?— Нет, эфенди. Мы ехали, как ты предписал нам, но… Он остановился и посмотрел на меня со стороны, как бы оценивая, может ли он сообщить мне что-то неприятное. Но настроение у меня было неплохое. Я уже давно запретил себе попадать в лапы плохого расположения духа, и люди, подвластные этому «недугу», вызывали у меня презрение. Коня своего я вернул — это главное. Но тем не менее я состроил кислую мину, чтобы потом порадовать малыша неожиданным ответом. Но пока я не отвечал и выглядел вялым. Он выпрямился в седле и спросил:— Ты в хорошем настроении, сиди?— Нет, хаджи.Это прозвучало так странно в моих устах, что он оцепенел.— О!— А почему ты спрашиваешь?— Потом что хочу огорчить тебя.— Чем же?— Произошло несчастье. Он убежал!— Кто?!— Последний!— Какой еще последний? Говори скорее.— Последний хавас. — И он так горестно вздохнул, что это стало слышно даже за стуком копыт.— Слава Богу! — Я произнес это таким радостным тоном, что он снова уставился на меня, теперь уже недоуменно.— Что?— Это порадовало меня, я был прав.— Эфенди, я тебя правильно понял?— Надеюсь!— И ты не сердишься, что он сбежал?— Наоборот, я очень благодарен тебе и ему за это.— Почему?— Да потому, что этот человек был нам только обузой.— Зачем же тогда было брать его с собой?— Несколько хавасов нам были нужны, но поскольку они не умели ездить верхом и их предводитель предпочитал командовать, а не повиноваться, нам не стоит о них печалиться.— Ну и хорошо. Ты у меня камень снял с души. Я даже боялся!— Кого — меня?— Да, сиди, тебя.— Ты что, меня плохо знаешь? Ты так долго и верно служишь мне, да и сегодня спас от смерти. Ты — мой друг и защитник — боишься меня! Это неумно с твоей стороны.— Еще более неумно было упускать этого человека.— Так он действительно сбежал?— Вот именно, сбежал.— Полагаю, с груженой лошадью?— Да, с теми самыми дарами, которые мы получили от Малема, сторожа.— Пусть себе едет!Теперь его лицо приобрело удивленное и злое выражение.— Что? Дать ему уйти? Я не могу этого допустить! Мы скакали за ним довольно долго. Но в ночи след затерялся.— Сколько же драгоценного времени вы потеряли!— Увы, мы доехали аж до Герена! Я был так зол так зол, что сокрушил бы всех гигантов, попадись он мне на пути.— Ладно, бог с ним, нам есть сейчас о чем подумать.— Эфенди, я никак не могу тебя понять. Ты что, hi знаешь, что там был за подарок?— Продукты, наверное… Я не открывал.— Но зато я открыл!— Ну и любопытный же ты!— Любопытный? Скорее, предусмотрительный. Надо же знать, что тебе дарят. Во-первых, там был пирог размером с мельничный жернов с миндалем и изюмом. К сожалению, он раскрошился. Потом там было два ценных чепрака — тебе и мне. Еще — несколько шелковых платков для головы. С каким удовольствием я бы привез один такой моей Ханне! Но увы! О огни любви, о очи надежды, о розы детства!Ну вот, вспомнил о любви. Я пытался как мог успокоить его.— Не расстраивайся, Халеф! Наверняка эти потери уже заложены в Книге жизни. Будут у нас еще шелковые платки, и я надеюсь, ты вернешься к красивейшей из дев не с пустыми руками.— Да ниспошлет нам Аллах все необходимое! Хорошо еще, что удалось спасти кошелек!— Какой еще кошелек?— Когда я открывал сумку, то обнаружил там кошелек из кошачьих шкурок, шнурок был завязан и опечатан, но кошелек был так увесист, что я решил — там деньги.— И ты его уберег?— Да, вот он, у меня в сумке. Там в нем полоска пергамента, на которой написано: «Достима хаджи Кара бен Немей эфенди». Так что кошелек твой.Он вынул его и протянул мне. Я взвесил его на ладони. Да, пожалуй, судя по тяжести, там монеты. «Достима» значит «моему другу». Наверное, это был дружеский подарок. Деньги на дорогу? Хм. Я спрятал кошелек и сказал:— Мы посмотрим, что там внутри, позже. Ты правильно поступил, что забрал его. Теперь нам надо поговорить о другом. Гляди, мы проехали уже половину пути. Как же хавасу удалось сбежать от вас?— Было темно, мы сошли возле дома, рядом находился колодец-журавль. Мы собирались напоить лошадей. Хавас занялся водой, а я пошел в дом, чтобы расспросить о дороге. Оско и Омар тоже не остались снаружи, вошли, а когда все мы вновь вышли на улицу, хавас со своей лошадью и нашей грузовой исчез!— А стук копыт был слышен?— Нет, мы ведь сразу сами поскакали.— Напрасно вы это сделали, — сказал я смеясь.— Как это? Мы помчались галопом, но догнать его не смогли.— А откуда ты знаешь, что он поехал назад? Он ведь не такой дурак, чтобы ехать той же дорогой.— Ах, обманщик, ах, притворщик!— Наверняка, он лишь отвел лошадей в сторону и подождал, что вы станете делать. А уж потом…— Об этом я и не подумал. Неужели он в самом деле так поступил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42