Я много перестрадала тогда из-за тебя, Клайд, и все это произошло как раз в то время, когда мне пришлось вынести такое страшное испытание из-за Эсты. Я едва не потеряла ее. Она была так плоха. Бедное дитя, она дорого заплатила за свой грех! Нам пришлось, наделать долгов и потом долго работать, чтобы их выплатить. Но теперь мы наконец расплатились, и наши дела уже не так плохи, как прежде.
Как видишь, мы теперь в Денвере. У нас здесь собственная миссия: она помещается в большом доме, так что всем нам хватает места, и мы еще сдаем несколько комнат, — этим ведает Эста. Кстати, она теперь миссис Никсон. У нее прелестный мальчик, он очень напоминает нам с отцом тебя, когда ты был ребенком. Глядя на его проказы, мы так часто вспоминаем тебя, что нам даже кажется, будто ты снова стал маленьким и вернулся к нам. И это нас Немного утешает.
Фрэнк и Джулия очень выросли и стали настоящими моими помощниками. Фрэнк разносит газеты и кое-что зарабатывает — это тоже помощь. Эста хочет, чтобы они оба, пока у нас хватит сил, продолжали учиться в школе.
Отец не совсем здоров, но это понятно: ведь он уже не молод. Все-таки он делает все, что может.
Я очень рада, Клайд, что ты так стремишься выйти в люди. Вчера вечером мы с отцом опять говорили о твоем дяде Сэмюэле Грифитсе из Ликурга: он очень богат, и если бы ты написал ему и попросил его взять тебя в свое дело, чтобы ты научился чему-нибудь, я думаю, он сделал бы это для тебя. Сомневаюсь, чтобы он отказал. В конце концов, ведь ты ему родной племянник. Ты знаешь, у него большая фабрика воротничков в Ликурге, и, говорят, он очень богатый человек. Почему бы тебе не написать ему? Мне кажется, он найдет для тебя место, и тогда тебе откроется какая-то будущность. Если ты ему напишешь, дай мне знать, что он тебе ответит.
Я хочу, чтобы ты почаще сообщал о себе, Клайд. Пожалуйста, пиши о себе и о своей жизни. Я буду ждать. Все мы, конечно, по-прежнему любим тебя и всегда готовы помочь тебе советом. От всей души желаем тебе успеха и желаем также, чтобы ты был хорошим мальчиком и жил чистой и праведной жизнью. Помни, дитя мое: какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душу свою погубит?
Пиши мне, Клайд, и не забывай, что любовь твоей матери всегда с тобой, она руководит тобой и наставляет на путь истинный во имя господне.
Любящая тебя мать».
Вот как случилось, что Клайд начал думать о дяде Сэмюэле и его фабрике задолго до встречи с ним. В то же время Клайд почувствовал огромное облегчение, узнав, что его родители уже не испытывают такой тяжелой нужды, в какой он их оставил, и живут благополучно: очевидно, эта новая миссия связана с чем-то вроде отеля или, по крайней мере, меблированных комнат.
Прошло два месяца с тех пор, как он получил от матери первое письмо, и почти каждый день он говорил себе, что надо немедленно что-то предпринять. И вот однажды ему надо было доставить из магазина, где он служил, пакет с галстуками и носовыми платками какому-то приезжему, остановившемуся в «Юнион клубе» на бульваре Джексона. Войдя в клуб, Клайд вдруг столкнулся не с кем иным, как с Ретерером, одетым в форму служащего клуба: его обязанностью было давать справки входящим и принимать багаж. В первое мгновение оба совсем опешили. Первым пришел в себя Ретерер.
— Клайд! — воскликнул он, схватив товарища за рукав, и прибавил радостно, но все же из осторожности понизив голос: — Черт! Вот так встреча! Клади пакет сюда. Откуда ты взялся?
И Клайд, тоже взволнованный, воскликнул:
— Вот так штука! Да это ж Том! Как дела? Ты здесь работаешь?
Ретерер, так же как и Клайд, забывший в эту минуту печальную тайну, которая их связывала, ответил:
— Ясно, работаю. Верней верного! Я уже почти год здесь.
Но тотчас дернул Клайда за руку, как бы призывая к молчанию, и торопливо отвел в сторону, чтобы их не слышал мальчик, с которым Ретерер говорил, когда вошел Клайд.
— Шш… тише! — продолжал он. — Я работаю здесь под своей фамилией, но никто не должен знать, что я из Канзас-Сити, понимаешь? Все думают, что я из Кливленда.
Он еще раз дружески сжал руку Клайда и оглядел его с головы до ног. И Клайд, тоже взволнованный, сказал:
— Да, конечно. Понимаю. Это правильно. Я рад, что ты меня узнал. А меня зовут теперь Тенет, Гарри Тенет, не забудь!
И оба сияли от радости, вспоминая прошлое.
Но тут Ретерер заметил, что на Клайде форменная одежда служащего по доставке товаров.
— Развозишь товары по домам? — спросил он. — Вот забавно! Клайд — возчик! Подумать только! Прямо глазам не верю. Чего ради ты за это взялся?
Впрочем, он сразу понял по лицу Клайда, насколько тому неприятен разговор о его теперешнем положении, а когда Клайд коротко ответил: «У меня у самого душа не лежит к этой работе», — Ретерер прибавил:
— Послушай, нам надо встретиться и поболтать как следует. Где ты живешь? (Клайд дал свой адрес.) Вот и хорошо. Я освобождаюсь в шесть часов и зайду к тебе, когда ты кончишь работать. Или вот что… давай лучше встретимся в кафе «Энричи» на Рэндолф-стрит. Ладно? Скажем, в семь часов. Я освобождаюсь в шесть и могу быть там к семи, если тебе это удобно.
Клайд весело кивнул в знак согласия: он был просто в восторге оттого, что встретился с Ретерером.
Взобравшись на козлы своего фургона, он продолжал развозить товары, но все время, оставшееся до окончания работы, думал только о предстоящем свидании. В половине шестого он поспешил в конюшню, а затем к себе домой, в дешевые меблированные комнаты с пансионом в западной части города; переодевшись в выходной костюм, он быстро пошел к «Энричи». Не простоял он на углу и минуты, как появился Ретерер, веселый, дружески приветливый и одетый лучше прежнего.
— Ну до чего ж я рад тебя видеть, старина, — начал он. — Знаешь, с тех пор как я удрал из Канзас-Сити, я встречаю тебя первого из всей нашей компании. Вот как! Сестра писала мне, что никто ничего не знал тогда ни про Хигби, ни про Хегленда, ни про тебя. А этого Спарсера засадили на год, слыхал? Скверно, правда? И больше не за то, что задавил девочку, а за то, что взял чужую машину, и ездил, не имея шоферских прав, и не остановился по свистку полисмена. Вот за это его и упрятали. И знаешь, — тут Ретерер многозначительно понизил голос, — нам всем было бы то же самое, если бы нас поймали. Ну и трусил же я! А как удирал! Только пятки сверкали! — И он снова засмеялся, на этот раз немного истерическим смехом. — А как мы бросили его с этой девчонкой в машине, подумать только! Скверно, а? Но что тут было делать? Ведь не стоило же всем лезть в лапы полиции, верно? Как бишь ее звали… Да, Лора Сайп. А ты смылся так быстро, что я и не заметил. И эта твоя девчонка. Бригс — тоже. Ты ее провожал, что ли?
Клайд покачал головой.
— Нет, я ее не провожал, — признался он.
— Куда же ты девался? — спросил Ретерер.
Клайд объяснил. И после того как он подробно описал все свои странствия, Ретерер снова заговорил:
— Значит, ты не знаешь, что малютка Бригс сразу после этого случая укатила с одним парнем в Нью-Йорк? С каким-то продавцом из табачного магазина, мне Луиза написала. Она видела эту девчонку перед отъездом, в новом меховом жакете, ну и вообще. (Клайд болезненно поморщился.) Ну и глуп же ты был, что бегал за нею! Она вовсе не думала о тебе, да и вообще ни о ком. А ты, по-моему, здорово в нее врезался, верно?
Он состроил забавную гримасу и толкнул Клайда в бок, поддразнивая его по старой привычке.
Потом Ретерер рассказал о себе; его история была не столь богата приключениями, и, в отличие от истории Клайда, тут речь шла меньше о волнениях и тревогах, а больше об упорном мужестве, о вере в свое счастье и способности. В конце концов он пристроился на эту работу, потому что, как он выразился, в Чикаго всегда можно что-нибудь ухватить.
Так он с тех пор и живет здесь, — «совсем смирно, конечно», — зато никто ни в чем не может его упрекнуть.
И сразу же он стал объяснять, что сейчас в «Юнион клубе» мест нет, но если Клайд хочет, он поговорит с мистером Хейли, управляющим; может быть, мистер Хейли узнает, не найдется ли где-нибудь вакансия, тогда Клайду можно будет устроиться получше.
— И не вешай ты нос, — сказал он Клайду в конце вечера. — Толку от этого мало.
Всего через, два дня после этого весьма ободряющего разговора, в то время как Клайд все еще раздумывал, не отказаться ли ему от службы, не назваться ли опять настоящим именем и не пойти ли по здешним отелям в поисках работы, рассыльный из «Юнион клуба» принес ему на дом записку. В записке говорилось: «Повидайся завтра утром с мистером Лайтолом в „Большом Северном“. Там есть вакансия. Место не очень хорошее, но потом легче будет найти что-нибудь получше».
Клайд сейчас же сообщил по телефону своему непосредственному начальнику, что заболел и не может сегодня выйти на работу, а затем, облачившись в свой лучший костюм, отправился в указанный отель. Здесь на основании представленных им рекомендаций он был принят на службу, и притом, к большому своему облегчению, под настоящим именем. Доволен он был и тем, что ему назначили двадцать долларов жалованья в месяц и, кроме того, обед. Правда, чаевые, как он уже знал, здесь составляли не более десяти долларов в неделю, однако, утешал он себя, если считать питание, он все-таки будет зарабатывать гораздо больше, чем до сих пор, и притом это куда легче, чем ездить с фургоном. Его смущало только, что он опять возвращается к службе в отеле и что его могут узнать и арестовать.
Но вскоре после этого — месяца через три, не больше — открылась вакансия в «Юнион клубе». Ретерер к тому времени получил повышение и был назначен помощником заведующего всем персоналом отеля; они были в хороших отношениях, и Ретерер сказал заведующему, что может порекомендовать на освободившееся место очень подходящего человека: это некий Клайд Грифитс, он служит в «Большом Северном». Затем Ретерер вызвал Клайда, тщательно растолковал ему, как надо представиться новому начальству и что говорить, и Клайд получил работу в клубе.
Он сразу же увидел, что это — заведение более высокого разряда, чем «Большой Северный» или даже «Грин-Дэвидсон», предназначенное для людей состоятельных, с именем и положением; здесь он снова получил возможность близко наблюдать тот строй жизни, который, на беду Клайда, задевал в его душе струнки тщеславия и подстегивал его стремление выдвинуться. В этот клуб постоянно съезжались люди, каких он прежде никогда не встречал, — по-видимому, выдающиеся во всех отношениях представители избранного общества; Клайду казалось, что здесь собирается все лучшее не только со всех концов его родной страны, но из всех стран, со всех континентов. Тут бывали видные американские деятели с севера и юга, с востока и запада, выдающиеся политики и дельцы, а также ученые, хирурги, прославленные доктора, генералы, литераторы и общественные деятели не только Америки, но и всего света.
И еще одно поразило Клайда: с любопытством, даже с благоговейным изумлением он убедился, что в здешней атмосфере нет и следа той эротики, которой отличалась жизнь в «Грин-Дэвидсон», а совсем недавно — в «Большом Северном». В самом деле, насколько он мог припомнить, дух сексуальности чувствовался во всем, был основой чуть ли не всего, что ему до сих пор приходилось видеть в отелях. Здесь не было ничего подобного. Женщины вообще не допускались в клуб. Все эти выдающиеся личности приезжали и уезжали, как правило, в одиночку, без всякой шумихи, энергичные и сдержанные, что характерно для людей, достигших исключительного успеха. Обычно они обедали в одиночестве, негромко беседовали, сходясь по двое, по трое, читали газеты и книги или разъезжали по городу на быстроходных машинах и, казалось, не ведали, что такое страсть, — по крайней мере, на них, видно, не действовало это чувство, которое, как доныне представлялось незрелому уму Клайда, всем движет и все будоражит в жизни простых смертных
— таких, как он сам.
Вероятно, достигнуть видного положения и сохранить его в этом замечательном мире можно, только если будешь равнодушен к женщинам, освободишься от постыдной страсти к ним. Поэтому, думал Клайд, в присутствии таких людей и у них на глазах нужно держаться так, словно тебе и в голову не приходят мысли, которые на самом деле иной раз выводят, тебя из всякого равновесия.
И, поработав здесь короткое время, под влиянием этого учреждения и различных его посетителей, Клайд стал с виду настоящим джентльменом. В стенах клуба он чувствовал себя совсем другим человеком: более сдержанным и практичным, не таким романтиком. Он был уверен, что теперь ему следует вновь попытать свои силы: подражая этим людям трезвого ума и только им, он в один прекрасный день добьется успеха, — быть может, не головокружительного, но, во всяком случае, значительно большего, чем до сих пор. Кто знает? Если он будет упорно работать, заводить только хорошие знакомства и вести себя очень осторожно, быть может, кто-нибудь из этих замечательных людей — посетителей клуба — заинтересуется им, предложит ему где-нибудь какое-нибудь видное место и поможет подняться до уровня того общества, доступ в которое до сих пор был для него закрыт.
Надо сказать правду: Клайд по своему характеру неспособен был когда-либо стать вполне взрослым человеком. Ему недоставало ясности мышления и внутренней целеустремленности — качеств, которые присущи большинству людей и позволяют им среди всех дорог и возможностей в жизни выбрать для себя самую подходящую.
4
Однако сам Клайд объяснял все свои жизненные неудачи тем, что ему не хватало образования. Когда он был мальчиком, непрерывные переезды семьи из города в город помешали ему учиться, накопить достаточно практических знаний в какой-либо области, чтобы он тоже мог стать членом высшего общества, к которому принадлежали все эти люди — посетители «Юнион клуба». А между тем он всей душой стремился быть в их числе. Эти джентльмены жили в прекрасных домах, останавливались в роскошных отелях, и люди вроде Скуайрса или здешнего начальника рассыльных служили им и заботились об их удобствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9