Они, несомненно, были очень счастливы.
Он, по сути дела, никогда еще не видел двух людей, испытывавших блаженство просто потому, что они находятся вместе.
Ему хотелось ввести Лавелу в иное общество, разительно отличавшееся от общества сельских жителей и детей, которых она учила петь.
Все были в восторге от его подарков.
Миссис Эшли восхищалась весьма элегантным солнечным зонтиком, который он вручил ей.
Подумав, герцог сказал:
— Теперь, когда ваши рождественские празднества закончились, мне бы хотелось пригласить вас всех в Мур-парк сегодня вечером — погостить до воскресенья.
Викарий взглянул на него с удивлением.
— У меня много молодых родственников, — продолжал герцог, — с которыми я хотел бы познакомить Лавелу. А кроме того, мы могли бы порепетировать в самом театре. Все-таки репетировать в гостиной не то же самое, что на сцене.
— Вы совершенно правы, — согласился викарий, — я понимаю вас, ваша светлость. И в то же время…
— О, пожалуйста, папа, — прервала его Лавела, — давайте поедем! Я и сама хотела бы порепетировать на сцене до выступления. Без этого мы можем все испортить.
— Это верно, — молвил викарий.
Он взглянул вопросительно на жену, и та сказала:
— Это хорошая идея, Эндрю; я думаю, вам с Лавелой следует поехать. Я же останусь здесь и приеду в Мур-парк в субботу вечером.
— Ты действительно хочешь этого? — тихо спросил викарий.
Жена кивнула.
— Ну что ж, хорошо, я поеду с Лавелой, но мне необходимо будет вернуться в пятницу, чтобы провести службу.
— Мои лошади, викарий, в вашем распоряжении, — поспешил заверить его герцог, — и я, разумеется, пошлю экипаж за миссис Эшли в субботу.
Все было решено.
Когда Мария Кальцайо — никто так и не привык называть ее другим именем — сказала, что приедет вместе с миссис Эшли, герцог согласился с этим.
Он понимал, они смогут репетировать и без нее.
Ее богатый сценический опыт позволял ей чувствовать себя как дома на любой сцене без предварительных репетиций.
Поэтому он заторопился в Мур-парк, чтобы успеть поучаствовать в охоте, проводившейся в День Подарков, что являлось еще одной давней семейной традицией.
Его друзья поразились, что он пропустил первых два загона вслед за сворой гончих, преследующих лису; однако в третьем загоне он участвовал.
После ленча устроили еще два загона, в которых герцог проявил себя превосходным стрелком.
Джослин, казалось, намеревался вовсе не покидать Мур-парк и пожелал участвовать в охоте.
Герцог сознавал, он сам косвенно виноват в том, что Джослин все еще оставался здесь.
Кузен пытался поговорить с ним наедине, но герцог в последний момент все время ухитрялся избегать разговора.
У него было ощущение, будто Джослин и Фиона замышляют что-то против него, однако он не мог представить, до чего они могут додуматься.
Он заметил, как они несколько раз заговорщицки перешептывались.
Герцог тем не менее не подавал виду, что заметил это.
Он был уверен, они презрительно, даже уничтожающе отзывались о нем.
И в то же время они предпринимали отчаянные попытки сблизиться с ним.
Труднее всего было избегать их в День Рождества, когда ему пришлось постоянно находиться дома.
Теперь же все занимались охотой, и это существенно помогало ему.
Он надеялся, понимая при всем при том абсурдность этого ожидания, что Фиона наконец потеряет терпение и уедет до прибытия принца и принцессы Уэльских.
Но не из того материала она была выкована, чтобы сдаться так легко. , ;;
Один краткий миг в День Рождества оказался мигом жесткого откровения между ними.
После ленча герцог ненадолго присоединился к дамам, расположившимся в гостиной.
Прежде всего он подошел к своей бабушке, сидевшей возле камина.
— Я надеюсь, вам нравится нынешнее Рождество, бабушка, — сказал он.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее.
— Это лучшее Рождество на моей памяти! — ответила вдовствующая герцогиня. — Но мне бы хотелось добавить еще один тост к тем, которые провозглашались сейчас в столовой.
— Какой же? — спросил герцог.
— Тост за твоего сына и наследника, дорогой мальчик, — молвила герцогиня.
Шелдон Мур вознамерился было сказать что-то в ответ, когда вдруг понял — рядом с ним стоит Фиона.
На какой-то миг их глаза встретились.
И его внезапно осенило: Фиона знает о его осведомленности в том, что она бесплодна.
Они так долго были близки друг другу, что он всегда угадывал, о чем она думает.
Она тоже могла читать его мысли.
В этот миг откровения они просто смотрели в упор друг на друга.
Потом герцог наклонился, поцеловал бабушку в щеку и вышел из комнаты. ***
После завершения охоты все поздравляли его с удачей.
Это было прекрасное, возбуждающее и бодрящее развлечение.
Затем все пили чай и, почувствовав приятную усталость, разошлись отдохнуть до ужина.
Герцог, однако, прошел в музыкальный салон вместе с только что приехавшей Лавелой.
Незаметно для нее он запер дверь, чтобы их никто не беспокоил.
Они прошлись по некоторым поправкам, внесенным им в партитуру своего сочинения в процессе репетиции с Марией Кальцайо.
— Это верх совершенства! — воскликнула Лавела, когда они закончили. — Это просто идеально! Добавив что-нибудь, можно лишь испортить всю композицию.
— Думаю, как и все композиторы, — заметил герцог, — я стремлюсь к совершенству.
— Считайте, что вы достигли этого, — ответила Лавела.
— А теперь мы должны переодеться к ужину, — промолвил герцог. — Сегодня у нас танцы, поскольку я не хочу, чтобы вы слишком устали от репетиций. Завтра вам нужны будут силы для последних приготовлений, а также для того, чтобы придумать название моему театру.
— А вы еще не назвали его? — спросила Лавела. — И даже не подыскивали какие-либо варианты?
— Мне лишь сейчас пришло в голову дать ему имя, — признался герцог, — но надо что-то придумать!
Они поднимались по лестнице рядом.
Лавела придумала одно название для театра, герцог — другое, но оба показались им недостаточно подходящими.
Герцог проводил ее до комнаты, которую ей отвели рядом с комнатой ее отца.
В конце коридора разговаривали двое.
Он узнал в них Фиону и Джослина.
У него промелькнула мысль, что Фиона, как и прежде, возможно, утешается с Джослином.
Но он не хотел думать о Фионе, находясь рядом с Лавелой, от которой исходил аромат чистоты.
Кроме молодых родственников, живших в доме, мистер Уотсон по поручению герцога пригласил на танцы некоторых обитателей окрестных поместий.
Для танцев заказали оркестр из Лондона. «
Был открыт Большой бальный зал, украшенный цветами из оранжерей.
В Мур-парке часто устраивали балы.
Но для Лавелы, конечно, это был первый настоящий бал.
Она была одета просто.
Однако ему казалось, что белое платье, облегающее ее стройную фигуру, высокую грудь и тонкую талию, — наилучшее обрамление ее красоты.
» Именно так она и должна выглядеть в роли ангела!«— сказал он себе.
Эта идея пришлась ему по душе.
Хотя во время ужина она сидела на дальнем конце стола, на приличном расстоянии от него, он не мог оторвать от нее взгляд.
Ее глаза сияли.
Она весело реагировала на то, что говорили ей молодые люди, сидевшие по обе стороны от нее.
Фиона, как он заметил, тоже была оживлена, но совсем по-иному.
Каждая ее реплика заключала в себе двусмысленность.
Каждый взгляд, бросаемый ею на мужчину, сидевшего рядом с ней, каждое ее движение были исполнены желанием обольстить.
Несмотря на все, что ему уже было известно о ней, он лишь теперь со всей определенностью осознал, насколько она чужда Мур-парку, его обстановке и традициям.
Он поражался, что не видел этого ранее.
Теперь мужчины не засиживались за портвейном, как в предыдущий вечер, они спешили ангажировать дам.
Герцог знал, что девушки, и особенно Лавела, с нетерпением ожидают партнеров, желая танцевать.
У Лавелы не было недостатка в них.
Герцог пригласил ее после того, как выполнил свой долг перед дамами более старшего возраста.
От нее исходило сияние радости.
— Я вижу, вам весело, — заметил он.
— У меня как будто крылья на ногах! — ответила Лавела. — Я была не права, назвав ваш дом» пещерой Аладдина «. Это — дворец принца, и» единственное, чего я боюсь, это что он исчезнет с полночным боем!
— Я был бы очень огорчен, если б это случилось, — улыбнулся герцог. — И если вы раздаете роли в вашей волшебной сказке, я бы хотел быть в ней заколдованным принцем.
— Ну конечно, — ответила она, — но вы и волшебник одновременно!
Герцог рассмеялся.
— Я согласен, если только я — не царь демонов.
В этот момент рядом оказался Джослин.
Герцог подумал, что если и существует подходящий кандидат на роль царя демонов, то это, несомненно, его кузен.
Он лишь надеялся, что Лавеле никогда не придется иметь дело с подобным воплощением зла.
Он видел, что она пользуется большим успехом.
Кавалеры наперебой приглашали ее.
Когда ее карточка очередности ангажементов была уже заполнена, они настояли, чтобы она ее продлила.
Герцог видел также, что и викарий доволен вечером.
Он беседовал с его бабушкой и другими старшими родственниками.
Многие выразили герцогу свой восторг от общения с таким очаровательным человеком и спрашивали, почему они не встречались с ним раньше.
— Я сам виноват, что не знал о его существовании, — объяснял герцог. — Но, уверяю вас, исправлю эту досадную оплошность в будущем.
— У него прелестная дочь! — заметила одна из тетушек. — Я не сомневаюсь, в Лондоне она вызвала бы настоящую сенсацию.
— Это могло бы испортить ее, — тотчас возразил герцог.
Когда вечер подошел к концу и оркестр заиграл «Боже, храни Королеву!», все сожалели, что пора расходиться.
Те, кто возвращался в свои дома в округе, просили герцога почаще устраивать такие балы.
— Я обязательно подумаю об этом, — пообещал он.
Желая ему доброй ночи, Лавела промолвила:
— Благодарю вас за самый восхитительный вечер в моей жизни! Это было необыкновенно!
Мне кажется, я повторяю это слово вновь и вновь с тех пор, как встретилась с вами.
— Все, что мы с вами должны сделать теперь, — ответил герцог, — заставить каждого повторять это слово в субботу вечером.
— Я совершенно уверена, они повторят его тысячу раз! — улыбнулась Лавела.
Она поднялась по лестнице вместе с отцом.
Герцог пожелал доброй ночи своим родственникам.
Многие из них, более старшего возраста, — уже отправились к себе.
Фионы не было видно, чему он весьма обрадовался.
Сказав дворецкому Нортону, что все прошло так, как он желал, герцог тоже отправился спать.
Придя в свою комнату, где его ждал камердинер, он совсем не чувствовал усталости.
Его ублаготворил прошедший день.
А самым большим удовольствием для него было видеть сияющие как звезды, счастливые глаза Лавелы.
Он отодвинул занавески, чтобы взглянуть на небо, и услышал сзади голос камердинера:
— Доброй ночи, ваша светлость! Я приду завтра утром в обычное время, ваша светлость?
— Да, конечно, — ответил герцог.
Он продолжал стоять у окна и смотреть на звезды.
Дверь открылась вновь, и он с досадой подумал, что Дженкинз забыл что-то.
Но голос, который он услышал за спиной, заставил его резко обернуться.
В его спальне стоял не Дженкинз, а кузен Джослин.
Подобно герцогу Лавела не чувствовала усталости, войдя в свою комнату после бала.
Хотя было уже два часа ночи, ей казалось, она могла бы танцевать до рассвета.
Она никогда до этого не танцевала с молодыми людьми, только иногда дома со своим отцом.
Еще когда она была ребенком, мама настаивала, чтобы отец давал ей уроки танцев дважды в неделю.
Она была уверена, что навсегда запомнит, как танцевала сегодня с герцогом.
Как легко он вел ее!
А когда он держал ее руку в своей руке, ей казалось, будто он передает ей через прикосновение часть своей силы и великолепия.
«Он такой замечательный, — думала она, — такой необыкновенный! Во всем мире нет такого, как он!»
Ей захотелось поблагодарить Бога за этот вечер.
И не только за него, а за все захватывающие события, которые происходят с нею с тех пор, как герцог услышал ее игру на органе, там, в их церкви.
Дома, когда ей хотелось произнести какую-нибудь особенную молитву, поблагодарить за что-нибудь Бога, она могла пойти в их церковь по подземному переходу.
Этот переход был построен много лет назад одним викарием, страдавшим от болезни легких.
Он не мог выходить на открытый воздух в холодную, ветреную погоду.
Теперь Лавела испытывала страстное желание пойти в церковь и помолиться перед алтарем.
И тут она вспомнила, что в Мур-парке должна быть часовня.
Отец рассказывал ей, какая она красивая.
Часовня эта пристроена где-то позади дома, недалеко от ее спальни.
— У нас бывают иногда службы, мисс, — сказала служанка, — но викарий проводит их в другой, отдельной церкви.
— А мне хотелось бы увидеть старую часовню.
— Это совсем нетрудно, мисс, — стала объяснять ей служанка. — Если вы спуститесь по лестнице с другой стороны коридора, то переход будет прямо перед вами, а часовня — как раз в конце его.
— Спасибо, — кивнула девушка.
И теперь она подумала. Что, несмотря на поздний час, должна помолиться в этой часовне.
Она казалась ей подходящим местом для благодарственной молитвы Всевышнему за все, что герцог сделал для нее.
Отец рассказывал ей, что часовня эта была возведена за сто лет до того, как началась перестройка Мур-парка.
Открыв дверь, она обнаружила, что коридор все еще освещен, и без труда прошла к лестнице.
Там тоже горели свечи в серебряных подсвечниках, и ей совсем не трудно было найти проход внизу.
Она тихо ступала по проходу, пока не увидела прямо перед собой вход в часовню.
Сквозь полуоткрытую дверь наружу проливался свет.
Ей показалось странным, что часовня освещена ночью.
Но затем она вспомнила про огонь, поддерживаемый во всех без исключения помещениях Мур-парка.
Приблизившись к двери, она поняла, что в часовне кто-то есть.
Боясь помешать кому-нибудь, она остановилась.
И тут она услышала резкий мужской голос:
— Ты должен жениться на ней, Шелдон, и другого выхода у тебя нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15