Он говорил долго и видел, что Магнолия увлеченно ловит каждое его слово.
Но когда ужин закончился и они встали из-за стола, герцог почувствовал, что Магнолией опять овладел испуг.
Они вернулись в гостиную, и герцог, взглянув на часы над камином, удивился, что прошло уже столько времени.
— Уже довольно поздно, — сказал он вслух, — и ваша служанка, я думаю, давно ждет вас наверху. Так что вам сейчас разумнее всего удалиться к себе. Как я уже говорил, мы должны выехать завтра рано утром.
— Да… я… так и сделаю, — сказала Магнолия. В холле она остановилась у подножия лестницы, ведущей наверх, и герцогу показалось, что она хочет что-то сказать. Но Магнолия промолчала и, положив руку на перила, начала подниматься.
Он надеялся, что она обернется, но этого не произошло, и, когда Магнолия поднялась на последнюю ступеньку, герцог вернулся в гостиную.
Минувший вечер был совершенно не похож на то, к чему он приготовился, и герцог не знал, радоваться этому или нет.
Он только чувствовал, что его неприязнь к жене стала меньше, чем несколько часов назад.
Но тут же он отрешенно напомнил себе, что вся ночь еще впереди…
Это была его брачная ночь, и он был женихом.
Он поднялся в свою спальню, где его уже ждал лакей. Раздеваясь, герцог как можно естественнее спросил:
— Все ли готово к утру, Джарвис? Впрочем, ответ ему был известен заранее.
— Да, ваша светлость. Багаж уже выслан. Я оставил лишь вещи, которые могут понадобиться вам утром.
— Это хорошо, — отозвался герцог. — Куда нам спешить…
— Некуда, ваша светлость.
— Спокойной ночи, Джарвис.
— Спокойной ночи, ваша светлость.
Лакей вышел, а герцог, накинув поверх пижамы длинный халат, подошел к окну.
Раздвинув занавески, он долго смотрел на деревья Гайд-парка.
Тени от них выглядели мрачно и таинственно, но чистое небо над головой было усыпано звездами, и герцогу захотелось, словно он был у себя в замке, выйти на воздух, пройтись по траве, почувствовать себя свободным и независимым.
Но тут он напомнил себе, что пожертвовал свободой, чтобы спасти замок, и именно это больше всего возмущает его с того самого момента, когда он только узнал о возможности такой сделки.
Осознание этого факта вновь нахлынуло на него и переполнило негодованием его существо — как тогда, когда он увидел свадебный торт, когда услышал взрыв, обрушивший на головы ничего не подозревающих гостей ливень из роз.
«Может ли быть что-то более чуждое английскому духу на английской свадьбе, которую празднуют в английском парке!» — подумал он, обнаружив вдруг, что сжимает кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.
Никто не знает, каким невероятным усилием воли он заставил себя сдержаться и не высказать миссис Вандевилт, стоящей рядом с триумфальной улыбкой, все, что он думал по поводу ее затей.
Что ж, тогда он проявил воистину джентльменское терпение и теперь обязан выполнить последнюю часть сделки. Придется нести свой крест до конца.
На мгновение у него в голове мелькнула малодушная мысль не делать того, чего от него ждут, того, что он должен сделать.
Но пути назад не было.
Это было так очевидно, словно являлось еще одним пунктом брачного договора.
Согласно этому документу, в его полное распоряжение переходила колоссальная сумма, настолько огромная, что, отремонтировав замок, выплатив долги, повысив пенсии и вообще сделав все необходимое для спасения фамильной чести, он не потратит и десятой части приданого своей жены.
Своей жены!
Герцог по-прежнему с трудом мог вспомнить, как она выглядит, хотя только что сидел напротив нее и разговаривал с ней.
В памяти вставало лишь ее лицо, словно подернутое дымкой, и точно он знал только одно — она была напугана.
Она все время как бы слегка отворачивалась от него или наклоняла голову. Герцог видел в основном ее профиль и сейчас вновь подумал, что он совсем не такой, как ему представлялось.
Маленький аккуратный носик, мягко обрисованный подбородок, слегка изогнутые губы, которые все время подрагивали.
Но почему она боялась? И чего именно?
Он всегда считал, что американские девушки самоуверенны и независимы, что у них огромное самомнение и что они совсем не похожи на неловких англичанок, которых с рождения опекают и не выпускают из классной комнаты до первого выезда в свет.
Безусловно, он все-таки ошибался, считая, что Магнолия чего-то боится. Возможно, она дрожала потому, что немного простыла. С ее миллионами ей нечего бояться, кроме краха американской экономики — а он вряд ли когда-нибудь произойдет.
Погруженный в свои мысли, герцог стоял у окна, глядя на Гайд-парк, и даже не знал, сколько прошло времени.
Наконец он шумно вздохнул и, расправив плечи, словно солдат на параде, направился к двери, за которой был небольшой коридор, ведущий к спальне Магнолии.
Набрав в грудь побольше воздуха, герцог нажал на ручку сначала мягко, затем сильнее. Дверь не открывалась.
Он подумал, что, видимо, слуги по привычке заперли ее, поскольку при жизни отца эти комнаты были предназначены для гостей.
Герцог вернулся к себе и, пройдя через другой коридор, оказался непосредственно перед спальней своей супруги.
Нажимая на ручку, он думал о том, что первым делом следует извиниться за рассеянность прислуги, но в этот момент обнаружил, что и эта дверь не открывается.
Он подергал ручку еще несколько раз, пока окончательно не убедился, что дверь действительно заперта.
Этого он не ожидал и только сейчас начал подозревать, что Магнолия, возможно, боялась именно того, что он решит исполнить супружеский долг.
Несколько мгновений герцог стоял, глядя на дверь, и спрашивал себя, что же ему теперь делать. Не найдя ответа, он вернулся в свою спальню и медленно спустился вниз.
Холл был пуст. Согласно правилу, введенному отцом Сэлдона, лакеи имели право ложиться спать сразу после того, как последний член семьи удалится наверх.
— Желает ли ваша светлость, чтобы это правило оставалось в силе? — спросил Сэлдона дворецкий, когда герцог вступил во владение домом.
— Оно представляется мне вполне приемлемым, — ответил тогда Сэлдон. — Зачем заставлять лакеев не спать? Ведь есть ночные сторожа?
— Разумеется, ваша светлость. Они делают обход каждый час.
— В таком случае поступайте так, как считаете нужным, — с улыбкой произнес тогда герцог.
В доме было очень тихо. Герцог прошел не в гостиную, а в библиотеку, которая тоже выходила в холл.
Там было темно, но света канделябров, стоящих в холле, было достаточно, чтобы зажечь свечи в библиотеке.
Сделав это, герцог направился к столику с напитками. Ему необходимо было выпить. Быть может, на него снизойдет озарение и он придумает, что сказать жене утром.
«Без сомнения, — говорил он себе, — она решила не подпускать меня ближе чем на расстояние вытянутой руки. Странный способ начинать совместную жизнь».
С бокалом в руке герцог подошел к окну и, отдернув шторы, распахнул створки. Он нуждался в глотке свежего воздуха.
Окна библиотеки выходили не на Гайд-парк, а на сад позади дома.
Сад был не очень велик, но прекрасно ухожен, и садовники утверждали, что таких великолепных цветов нет во всем Лондоне. Впрочем, в это время суток их не было видно.
Сияние звезд придавало деревьям таинственности, которая, по мнению герцога, как нельзя лучше соответствовала этому периоду его жизни.
Как он мог представить, как мог подумать, что его жена, так стремящаяся получить титул, закроет перед ним дверь — да еще не одну, а обе?
Кисло усмехаясь, он подумал, что впервые женщина, которой он заинтересовался, не пускает его к себе.
Было чему удивляться.
До нынешней ночи двери спален для него если не растворялись настежь, то по крайней мере не запирались на замок, и за ними всегда ждал кто-то теплый, желанный и страстный, ждущий его объятий, жаждущий его поцелуев.
— Ну и что же мне теперь делать? — вслух поинтересовался герцог, и в этот момент он услышал за стеной какой-то странный звук.
Входя в библиотеку, он оставил дверь открытой и сейчас, обернувшись, увидел часть холла, лестницу, а на ней чей-то силуэт.
Вглядевшись, герцог узнал свою супругу, которая медленно и осторожно спускалась по лестнице.
У герцога был очень тонкий слух, и только благодаря этому он услышал ее.
Заинтригованный, он подобрался ближе к двери, стараясь понять, что собирается делать Магнолия.
Если она спустилась, чтобы найти его, то почему ведет себя так, словно хочет остаться незамеченной?
И в это мгновение, по-прежнему стоя у порога библиотеки, герцог понял, что она вовсе не ищет его, а стоит перед входной дверью, пытаясь ее открыть.
Глава 5
Еще не совсем понимая, что будет делать в этой ситуации, герцог неслышно вошел в холл.
Магнолия изо всех сил упиралась обеими руками в тяжелый дверной засов, но была не в состоянии справиться с ним. Герцог некоторое время наблюдал за ее усилиями, а потом произнес:
— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
Даже выстрел из пистолета едва ли испугал бы ее сильнее. Магнолия буквально подскочила на месте от неожиданности, а потом повернулась к герцогу и уставилась на него с выражением неописуемого ужаса в широко открытых глазах.
На ней было темное платье, поверх него — длинный плащ, подбитый горностаем, а на голове — относительно простая шляпка.
Из-под шляпки выбивались ее серебристые локоны, и герцог подумал, что они кажутся ему хотя и необычными, но очень красивыми.
Видя, что Магнолия от неожиданности потеряла дар речи, герцог спросил:
— Могу ли я, как ваш супруг, узнать, куда вы собрались?
Она долго медлила с ответом, но наконец дрожащим голосом, словно слова застревали у нее в горле, прошептала:
— Н-наружу.
— Ну, это очевидно, — ответил герцог. — И, как я предполагаю, на улице вас кто-то ждет?
— Н-нет…
— То есть там никого нет?
— Нет… конечно… нет…
— Правильно ли я понял, — спросил герцог намеренно спокойным и мягким голосом, — что вы хотели выйти на улицу ночью и в одиночестве? И куда же собирались вы направиться?
Она вновь замялась, а потом, словно сомневаясь, стоит ли с ним разговаривать вообще, произнесла:
— Я., я не… знаю.
Герцог посмотрел на нее, подозревая, что она лжет.
В глазах ее, в которых отражался огонь свечей, застыл ужас; да и сама Магнолия ни разу не шелохнулась с тех пор, как герцог заговорил с ней.
Бросив случайный взгляд вниз, он увидел небольшой саквояж — Магнолия, должно быть, поставила его на пол, когда пыталась отодвинуть засов.
На вид саквояж был очень дорогим, и герцог подумал, что именно в нем она хранит драгоценности.
Как можно спокойнее, чтобы не напугать ее еще сильнее, он произнес:
— Давайте присядем, и вы объясните мне, что происходит и почему вы хотите покинуть наш дом.
Магнолия сделала рукой такой жест, словно хотела решительно отказаться, но потом, словно у нее не осталось сил ни на что, кроме повиновения, она слегка кивнула. Герцог сделал шаг вперед и поднял ее саквояж.
Не оборачиваясь, он направился в библиотеку. Магнолия шла за ним; она двигалась почти бесшумно, но герцог чувствовал, что она идет следом.
Герцог поставил саквояж на стол и повернулся. Увидев, что Магнолия в нерешительности остановилась в дверях, он спокойно и даже непринужденно произнес:
— Здесь довольно прохладно. Мне кажется, стоит разжечь огонь.
С этими словами он взял растопку с каминной полки, зажег ее от свечи на столе и, опустившись на колени, поднес к дровам.
Когда огонь разгорелся, герцог поднялся и увидел, что Магнолия по-прежнему стоит на пороге.
— Проходите и садитесь, — дружелюбно сказал он.
Она безмолвно подчинилась, а герцог тем временем зажег еще четыре свечи — по две с каждой стороны камина.
Когда Магнолия опустилась в кресло, герцог закрыл поплотнее дверь и уселся напротив своей супруги, по другую сторону камина.
В свете пламени ее лицо показалось герцогу чрезвычайно бледным. Глядя в огонь, она нервно сжимала и разжимала руки, лежавшие у нее на коленях.
Герцог знал, что тем самым Магнолия пытается скрыть от него, что они дрожат.
Воцарилось молчание. Герцог обдумывал, с чего начать разговор и как убедить Магнолию сказать правду.
Через некоторое время, убедившись, что Магнолия будет молчать, пока он сам не заговорит, герцог произнес:
— Вы только что сказали мне, что не имели ни малейшего понятия о том, куда направитесь. Если это правда, то что вы собирались делать одна в совершенно чужой вам стране?
— Я… мне казалось, что я смогу г-где-нибудь спрятаться… чтобы никто не смог… отыскать меня.
— Полагаю, под словом «никто» вы подразумевали меня?
— И… маму.
Она произнесла это так тихо, что он едва расслышал ее.
— Вы — замужняя женщина, и ваша мать не несет за вас никакой ответственности, — ответил герцог. — Вся ответственность ложится теперь на меня, и вам должно быть известно, какой сенсацией станет ваше исчезновение на следующий же день после свадьбы.
— Я… думала… вы будете рады.
Говоря это, Магнолия не отрывала взгляд от огня.
— Нет, я не был бы рад. Я был бы очень встревожен, взволнован и огорчен.
На щеках Магнолии вспыхнул слабый румянец. Герцог чувствовал, что она не верит ему, но тем не менее продолжал:
— Вы, конечно, понимаете, какой опасности подвергали себя?
Герцогу очень не хотелось подробно объяснять ей, что если у нее в саквояже действительно лежат драгоценности, то и его, и дорогой горностаевый плащ украли бы у нее раньше, чем она успела бы дойти до конца Парк-Лейна.
— Я… я хочу… уйти!
Эти слова, произнесенные чуть громче и отчетливее, сорвались с ее губ на одном дыхании.
— Но почему? — спросил герцог.
— Потому, что я… не хочу быть… вашей женой… а вы… вы ненавидите меня!
Герцог был удивлен, а Магнолия, не дождавшись ответа, взглянула на него, и он вновь прочел в ее глазах ужас.
— Я чувствовала это… в церкви, в саду и в поезде, — продолжала она. — Словно вы… говорили это вслух.
На это герцогу нечего было возразить; он просто онемел от изумления и тщетно пытался подобрать нужные слова, пока Магнолия, торопясь, договаривала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17