Кое-где замечались полусгнившие вешки, вероятно поставленные на тропе много лет назад жрецами. Неподалеку хлюпало и булькало, ползали проснувшиеся после спячки лягушки, Северин заметил змею… Ничего угрожающего или жуткого не замечалось, за исключением встречавшихся на пути огромных следов: Грендель иногда проваливался в топь одной лапой, но неизменно выбирался и шел дальше.– Очень странное место, – сказал Хенгест, когда по решению Беовульфа охотники остановились передохнуть, забравшись на вершину большого, шагов семьдесят в диаметре, острова посреди болота. – Гляньте-ка, вот там, левее – скалы с обрывом, под скалами большая глубокая впадина…– Чем же странно? – поинтересовался Северин, внимательно изучивший окрестности. Действительно, рассекавшие трясины цепи холмов и гранитные выходы на западе образовали нечто наподобие огромной чаши, дно которой было затянуто белесой мглой. – Я видел такие в землях франков…– Мало ли, что ты видел, – проворчал ют. – Подобные скалы можно встретить только на морском берегу. Я знаю, что полуночнее Хеорота в сушу вдается несколько узких и длинных заливов-фьордов, до одного я вчера добрался пешком. Что же это получается, а?– Вода солоноватая. – Беовульф спустился к омуту, коснулся пальцами воды и попробовал ее на вкус. – Скверно… Это ж Граница, Рубеж… Вот почему в старые времена даны решили устроить капище именно здесь!Ремигий понимающе кивнул. Варвары очень серьезно относились к понятию «границы» там, где сталкивались миры или среды. Достаточно вспомнить «прореху», где поселился дракон Фафнир – на границе, не принадлежащей Мидгарду или иным планам бытия. Именно в порубежных областях должны обитать существа диковинные и опасные.Впадина-чаша, похоже, являлась размытой границей между сушей и морем, где встречались, перемешиваясь, две сущности…– Полагаю, от моря к острову Гренделя ведет некий подземный проход, каверна, – объяснил Северину епископ. – Во время прилива морская вода поднимается и проникает сюда, в болотину, оттого и привкус морской соли. Теперь понятно: жрецам было проще общаться с духами, взывая к ним из Пограничья: и не суша, и не море – за скалами владения ванов, а по другую сторону болот – твердь, оберегаемая асами. Удачное место. Вернее, было таковым до времени, пока не пришло зло…– Пришло или было разбужено людьми? – обернулся Беовульф. – Вспомните менгиры, которые поставил на болотах незнаемый и древний народ, сгинувший задолго до появления данов, фризов и ютов? Кто они были? Каким богам поклонялись? Кому жертвовали?– Как ты сказал? – насторожился Хенгест. – Разбужено? Старый Эремод рассказывал, что капище на болотах устроили перед самой смертью конунга Хальвдана, отца Хродгара. Значит, всего полтора десятка зим тому… Раньше даны ходили в Сканнерборг или на полдень, к фризам, но Хальвдану пожелалось, чтобы и близ Хеорота стоял божий круг! Как погляжу, место и впрямь отыскали знатное, прав Ремигий-годи, здесь самая Граница, я ее чувствую…– А потом случилось то, о чем говорила Вальхтеов, – подхватил Беовульф. – Очень скоро, две зимы спустя!Болота издали глубокий, низкий звук – настоящий вздох великана Имира. Создавалось впечатление, будто обитавшее здесь Нечто слушало разговор людей.– Спокон веку известно: нельзя селиться там, где жили другие, особенно если они отметили землю колдовскими знаками, – буркнул Эрзарих. – Вокруг Хеорота на какую сопку ни посмотришь – везде странные камни торчат, и неизвестно, человек их ставил или кто другой? Незачем беспокоить чужих богов, только хуже будет!– Вот я и думаю… – медленно сказал Беовульф, – не забрались ли даны Хеорота туда, куда людям нашего языка не след соваться? Если потревожишь духов древности, беда придет следом. Кто она, эта женщина, соблазнившая Хродгара?– Очень скоро мы с ней встретимся, – уверенно сказал преподобный. – И не смотрите на меня так: я не пытаюсь «накликать», просто знаю, о чем говорю. Когда умер отец, Хродгар принимал посвящение вождя на капище, верно?– Так велит обычай, – кивнул Хенгест-ют. – Хродульф тоже вскоре поедет в Сканнерборг.– Вот и думайте, где ведьма… или кто она такая?.. впервые могла встретить молодого и конунга. Вальхтеов обмолвилась, что Хродгар в молодости был необычайно хорош собой.– Незачем сейчас языками трепать, – скривился Беовульф. – Пустым словом Гренделя и его мать не убьешь. Передохнули? Пошли дальше! Фенрир, ищи!В чашеобразной низине туман клубился на уровне человеческого пояса, скрывая землю, черные омуты и поросшие чахлой травой кочки. Дважды Фенрир пускался вплавь, людям пришлось идти за ним вброд, вода достигала груди. Под ногами неприятно пружинило, Северин всерьез опасался, что какая-нибудь тварь схватит его под водой. Однако вокруг было тихо, ни единого подозрительного всплеска.Наконец подошвы коснулись твердого и скользкого камня.Остров. Тот самый.– Ты не ошибался, годи. Он живет здесь…Шедший первым Беовульф сразу споткнулся о белый человеческий остов – скелет лежал здесь явно не один год. Гундамир закашлялся, увидев завал из костей немногим выше и правее. Туман сгустился – он не был столь непроглядным, как прошлой ночью, но силуэты начинали размываться, если отойти друг от друга всего на десяток шагов.– Я спрашивал у Гуннлафа, – тихо произнес Хенгест. – Модой годи уверял, что остров большой, от берега до берега четыре лучных перестрела. В центре разрушенная скала и много валунов, трудно пройти. Капище должно быть на полуденной стороне.Варвары мгновенно насторожились, подобрались, сделались неуловимо опасными. Оказавшись перед лицом неведомой угрозы, они и двигались, и держались совершенно иначе, чем в обыденной жизни. Обнажили клинки, ступали бесшумно, как дикие звери.Вскоре показались темные высокие столбы – штук восемь или девять, в тумане не разобрать. Выстроились они кольцом, окружая большущий камень удивительной полусферической формы, над ним словно бы поработали лучшие греческие резчики. В отдалении различалось некое сооружение, смахивающее на традиционный длинный дом.– Т-шш… – Беовульф приложил палец к губам.Никаких сомнений, слышны звуки дыхания – прерывистого и хриплого, доносившегося откуда-то из-за столбов, оказавшихся девятью огромными идолами, покрытыми мхом и серой паутиной лишайника. Северин остановился рядом со статуей Вотана, чуть покосившейся от времени, но стоявшей все так же несокрушимо. На дереве видны глубокие шрамы, будто вырезанного из цельного бревна языческого кумира пытались рубить мечом – да только не меч это был. Следы когтей Гренделя…– Не понимаю, – проворчал епископ, оглядевшись. – Только асы… Я не вижу ни Фрейра, ни Ньорда или Нертус… Вот Доннар, Видар, Браги, Улль, Бальдур… Одни лишь духи Асгарда.– Да тихо вы, – шикнул Беовульф. – Он где-то рядом. Совсем рядом.Фенрир тоненько заныл, как делают все собаки его племени, чувствуя добычу, но рвануться в бой не решился. Только указал направление, сделав несколько шагов вперед.Точно, за «божьим кругом» стоял полуразрушенный дом – некогда в нем обитали жрецы и приходящие в капище за посвящением молодые воины. Это же сколько трудов стоило перетащить сюда через болота столько бревен, вероятно нарочно гать наводили!– Эрзарих, Гундамир, со мной… Хенгест, Алатей. Скильд и жрец – справа… – скороговоркой произнес Беовульф. – Скильд, за собакой присматривай, держи ремень.«Опять меня считают самым бесполезным», – едва не обиделся Северин, но возражать было бессмысленно.Беовульф быстро и хищно вышел к дому, глянул в пролом между бревнами, присвистнул и опустил Хрунтинг.– Подойдите, – громко сказал гаут. – Нам не с кем здесь воевать.– Грендель… – зачарованно произнес вандал. – Ну да, он самый… Но какой-то не такой!Северин выглянул из-за плеча Хенгеста и замер. Сейчас, при свете солнца, лучи которого упрямо пробивались сквозь накрывший остров купол тумана, разгромившее Хеорот страшилище выглядело отнюдь не грозно, скорее жалко.Грендель, свернувшийся на груде прелой травы меж потемневших от времени и влаги стен жреческого дома, не проявил ни малейшей агрессии. Он по-прежнему оставался великаном – почти в три раза крупнее Беовульфа, Эрзариха или Хенгеста, которых ну никак нельзя было назвать малорослыми или слабыми, – но в тролле не было ничего угрожающего.На уцелевшей правой руке-лапе все так же поблескивали обсидианом когти, вместо левой остался стянутый запекшейся темно-коричневой кровью и чем-то наподобие свитой из травы веревки обрубок. Под верхней губой желтели неровные зубищи.Кожа мокрая, морщинистая и очень светлая, будто никогда не видевшая солнца. Пряди седой шерсти. На груди и предплечье желтовато-розовые следы ожогов – спасибо Эремоду-годи, он сумел тогда отогнать чудище горючим колдовским снадобьем: Хенгест утром объяснил, что добыть «Слезу Хель» можно у ведьм и это средство сжигает только живую плоть…– Убивайте, – безразлично сказал Грендель на языке данов, чем вызвал волну изумления у людей. – Мне все равно…Беовульф нерешительно оглянулся. Убить не сопротивляющегося противника? Пусть даже тролля, чудовище? Нет в этом славы!– Тебе трижды предлагали уйти. – Ремигий отстранил гаута. Грендель равнодушно смотрел на епископа совершенно человеческими светлыми глазами. – Почему ты этого не сделал? Уходи в море. Зачем тебе мир людей? Твой отец из нашего племени, но принадлежишь ты к иной стихии.– Убивайте, – повторил Грендель с невыразимой тоской. – Порубежье для меня закрыто…– Почему? Кем?– По-моему – вот этим… – Не терявший бдительности Алатей схватил преподобного за руку и заставил оглянуться. Ант прочертил ладонью в воздухе символ огня и железа: – Сварга-кузнец, огради своим молотом!Оно появилось словно из ничего, соткалось из прядей тумана, принимая материальное обличье. Послышался знакомый стрекот, напоминавший звук, издаваемый сверчком. Очень большим сверчком.Изначально неясные очертания не составляли определенной и узнаваемой формы – Чудовище ворочалось во мгле, выпрастывало наружу длинные и гибкие нити-щупальца, вздымало за собой нечто наподобие невесомых крыл, поблескивало синими и зелеными огоньками. Ничего похожего на человека или любого известного зверя.Хрунтинг в руке Беовульфа начал мелко подрагивать, рукоять стала теплой, почти горячей.– Зачем вы здесь?.. – прошелестело над старым заброшенным капищем. – Это не нам следует уйти, а вам… Вы вторглись в наши владения…– Назовись! – выкрикнул Беовульф. – Кто ты?!– Мое имя ничего тебе не скажет, – шепнул сгусток тьмы, остановившийся за статуями богов, окружавших жертвенный камень. – Оно принадлежит лишь времени… Вы ворвались в чужой дом, пытаетесь убить моего сына…– Неправда, – ясно и отчетливо сказал Ремигий. – Пусть Грендель уйдет в стихию, ему родственную. Не стой на его и нашей дороге, кем бы ты ни была. За моей спиной – Бог Единый, а в руках этих людей оружие, которое способно изгнать из нашего мира сотворенное тобой зло…– Зло? – донеслось из тумана. – Глупые выдумки смертных – существует лишь вечность…– Дядя, – занервничал Северин. Епископ только отмахнулся. – Дядя, с Гренделем что-то происходит!Тролль, совсем недавно выглядевший несчастным, слабым и находящимся едва ли не на грани смерти, потихоньку начал преображаться: в глазах вновь появились голубые искорки, кожа начала покрываться чешуйками, он расправил ладонь и вонзил когти в землю.Нечто одаривало великана колдовской мощью – невидимый поток чужеродного людям волшебства вливался в Гренделя, ровно в опустевшую чашу.– Беовульф! – резко сказал Ремигий, взглянув на гаута. – С одним чудовищем мы справимся, но не с двумя! Ты знаешь, как поступить!– Знаю, – кивнул военный вождь. – И пусть твои и мои боги, жрец, встанут за моим плечом!– Мой Бог – рядом, – проронил Ремигий. – Сделай, что должно, Беовульф, сын Эггтеова… И будь, что будет!
* * *
Северин потом долго пытался осознать – что именно он видел тогда, на болотах? Как Господь мог допустить эдакую непристойность, воплощенную в материю, обладающую осознанием своего бытия? Зачем Оно вообще появилось в тварном Универсуме?Спросил у епископа, поскольку Ремигий наверняка мог дать ответ, подтвержденный цитатами из Отцов Церкви и античных философов, но преподобный лишь брови вздернул:– Августин как-то заметил: христианство – это набор противоречий, связанных между собою любовью. Постараюсь продолжить: язычество в таком случае набор противоречий, объединенных между собою силой. Близко?– Пожалуй, – согласился Северин. – Войну и силу варвары ставят превыше самой жизни. Кто слаб – тот не выживет. Послушать их саги – сплошные битвы, сражения и кровь.– Продолжим размышлять в этом же направлении. Что есть зло?– Противоположность любви, сиречь ненависть.– Верно, но не полно. Осмелюсь предложить такую формулу: «неоправданное страдание». Бесцельное. Никому не нужное.– А разве бывает «нужное» страдание?– Ты, как погляжу, после Даннмёрка совсем поглупел. Человек в состоянии претерпеть любую боль. Но только при одном условии: если он уверен, что эта боль кончается, что однажды она прекратится, разрешится чем-то достойным, чем-то радостным. Так, женщина прекрасно знает, что ее ждет на родовом ложе. Но она идет, потому что знает: та радость, которая ее ждет по ту сторону этой боли… оправдает эту боль, искупит ее. Понимаешь? Человек готов испытать страдания, причиняемые ему, если он уверен, что однажды они прекратятся, разрешатся радостью, – вспомни мучеников эпохи раннего христианства, к примеру, знавших, что после страданий их ожидает Обитель Господа… Давай соображай, я не собираюсь думать за тебя всю оставшуюся жизнь!– Ну тогда… Зло – это боль, в которой нет смысла?– Да. Ужас бессмысленности, никчемности. Именно это мы видели там, на болотах. Это существо… Не знаю, как верно его назвать – демон ли, ведьма, галиурунн или еще как-нибудь иначе! – порождало зло именно бесцельностью своего существования. Оно жило в безвременье, не нужное никому и никому не покровительствующее, знающее, что его эпоха ушла навсегда, тяготящееся невозможностью творить…– По-моему, мать Гренделя натворила предостаточно, – буркнул Северин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41