- Чего?
- А их нету, крыльев-то… не ангел, стало быть.
Гунтер некоторое время переваривал услышанное с мыслями: «Помешанный. То у него король - Ричард, то Англию с Францией путает… Теперь вот я - ангел… Впрочем, как помнится, сумасшедших раздражать нельзя. Поэтому надо вести себя спокойно и соглашаться со всей ахинеей, которую он несет… И все-таки что происходит вокруг?»
- Я не ангел, - сдерживая улыбку, сказал Гунтер, - я - человек… Ну, вроде тебя. Послушай, а где здесь ближайший город?
- Город… - поморщился сэр Мишель, - зачем тебе в город? Грязные они все, города. Народу там полно, все воруют…
«Точно, псих: из города сбежал и в лесу живет», - решил Гунтер, а вслух ответил: - Мне нужно поговорить с… - он долго искал подходящее слово на старофранцузском и, не найдя ничего похожего, запнулся, - с военными или… «Дас Полицай» - понимаешь?
- Не понимаю, - честно признался сэр Мишель, - может, тебе нужно исповедаться? Тут неподалеку монастырь бенедиктинцев, только мне туда нельзя, не пустят…
- Почему? - заинтересовался Гунтер, пропустив мимо ушей дурацкие слова нормандца об исповеди.
- Я у них, - сэр Мишель побагровел гуще прежнего, совсем поник и тихо-тихо продолжил: - вина премного с сэром Горациусом из Наварры испив, безобразие учинил. Отец приор небось до сих пор примочку на глазу держит. И… и в колодец ихний меня стошнило…
Гунтер вздохнул, сдвинулся на сухое место и, откинувшись на траву, заложил руки за голову. Итак, на данный момент в наличии имелись: сумасшедший нормандец (счастье, что не буйный), почти рехнувшийся от происшедшего немецкий летчик, труп Курта Мюллера в кабине бортстрелка, «Юнкерс», который необходимо если уж не спрятать, то хотя бы прикрыть от посторонних любопытных глаз, и ворона, уже небось обгадившая весь киль. Положеньице… А теперь еще и на исповедь топать к бенедиктинцам, хорошо хоть не к тамплиерам…
Соответственно, начнем решать проблемы по степени насущности.
- Так. - Гунтер решительно поднялся на ноги, подобрал нижнюю фуфайку, натянул на себя, предварительно осмотрев - не запачкал ли ее «христианский рыцарь», нет ли там скользких головастиков, которые до сих пор барахтались в траве, я мрачно посмотрел на сэра Мишеля. Тот по-прежнему молча стоял рядом, изредка косясь в сторону самолета.
- А ну пойдем, поможешь. - Гунтер указал взглядом на свою боевую машину. - Там мертвец, его надо вытащить.
- Мертвец?! - округлились глаза у сэра Мишеля. - Да где?
- В… в Люфтваффе, внутри! - Германец уже смекнул, что сэр Мишель называет самолет именно так, не разбираясь в конструкциях и моделях.
- Его съел дракон - снова задал вопрос рыцарь, а руки его чуть задрожали. Значит, людей он все-таки жрет! Может, лучше не отбирать у него добычу?.. Попробуй-ка у собаки отнять, а тут…
- Какой дракон?! - тоскливо воздел глаза Гунтер. - Эта штука называется «са-мо-лет», и он железный!
- Железный дракон?! - поразился сэр Мишель и снова упал на колени. - Господь и все святые, жуть какая!
- Болван! Никого он не ест! Курта убили англичане!.. - Гунтер шлепнул себя по бедру. - Опять на колени плюхнулся… А ну вставай! И помоги, черт бы тебя задрал!
Сэр Мишель медленно поднялся, непрерывно осеняя себя крестным знамением, бормоча что-то о некуртуазных незнакомцах, которых давно следует поставить на место, и сожалея о пропитом давеча мече. Гунтер, подтянувшись, снова залез на левое крыло и протянул руку сэру Мишелю, боязливо трогавшему пальцем обшивку консоли. Наконец тот поборол страх и взобрался на плоскость, игнорируя протянутую ему руку.
- Где мертвец? - хмуро промолвил рыцарь, стоявший на полусогнутых ногах и готовый кошкой спрыгнуть обратно на землю при малейшем движении дракона. Люфтваффе пока вел себя смирно.
- Иди сюда! - Гунтер указал на раскрытый колпак кабины.
Уцепившись за куртку бортстрелка, уже почти окоченевшего, он потянул его на себя, а подошедший сэр Мишель, с лицом серьезным и сосредоточенным, перехватил тело Курта за правую руку. Про себя рыцарь читал молитвы. Общими усилиями ставший почти неподъемном труп был перетащен через борт и уложен на обшивке крыла.
- Чем это его так? - Сэр Мишель нахмурился, разглядывая совершенно незнакомые по виду и очень страшные раны. На правой половине лба погибшего зияла круглая дыра размером с монету, а затылок и вовсе был разнесен вдребезги, будто кистенем попали. Еще одна дырка находилась на груди, возле ключицы. Спина же была окровавлена снизу доверху, и, как разглядел рыцарь, внутри драконьего глаза все было вымазано в крови и забрызгано выбитым мозгом.
- Потом объясню, - буркнул Гунтер, не поворачиваясь. Он, перегнувшись в кабину Курта, пытался отыскать английские пули. Нашлись обе. И, глядя на здоровенные, с палец длиной, пулеметные снаряды, Гунтер непроизвольно возблагодарил небеса за то, что меж кабиной пилота и бортстрелка была установлена броневая перегородка. Такими железками, не будь ее, прошило бы обоих…
- Ты могилы копать умеешь? - спросил Гунтер у заинтересованно разглядывающего труп Курта сэра Мишеля.
- Не рыцарское это дело, - мигом отозвался нормандец.
- Потащили его к краю поляны… - отмахнувшись, приказал Гунтер. По его тону сэр Мишель понял, что для пререканий сейчас не время, и со вздохом слез вниз. Рыцарь взял тело за ноги и довольно неаккуратно стащил с плоскости наземь. Тут он наморщил лоб, вспомнив кое-что важное, и поднял глаза на драконьего владыку.
- А этот… - сэр Мишель указал взглядом на Курта, - он христианин?
- Был… - буркнул Гунтер. - Наверное.
- То есть как это - «наверное»? Не сарацин же! - изумился рыцарь. - Коли христианин, то священника звать потребно и на кладбище хоронить, как и заведено! Он перед смертью исповедовался?
- Ага, по рации… - Гунтер наградил нормандца взглядом, каким обычно смотрят на тех, кого собираются убить на месте, не раздумывая. Потом вспомнились последние слова Курта, уже после появления «Харрикейнов», и немец едва сдержал усмешку. Хороша была исповедь. - Грехи ему отпустили…
- А ты откуда знаешь? - заинтересовался сэр Мишель. - Что, тайну исповеди нарушил кто? Непотребство экое!
- Хватит! - рявкнул германец. - Хоронить будем здесь! Сейчас выкопаем могилу и зароем его! А там пусть со своими грехами сам разбирается! - Гунтер понимал, что тело следовало бы оставить, а потом передать военной полиции, чтобы отослали домой, но, учитывая донельзя странную обстановку вокруг, решил предать тело земле, а место запомнить. Хотя какая, к бесу, военная полиция, спрашивается? С миром что-то случилось; невероятное и не укладывающееся ни в какие представления событие. «А может, я сейчас лежу в палате военного госпиталя, спеленатый по рукам и ногам или без них вовсе, а дюжие молодцы в белых халатах только и ждут момента, когда спятивший больной едва пошевелится, чтобы вколоть какую-нибудь гадость?»
Взглянув на небо, Гунтер увидал легкие пушистые облачка и вступившее в южный квадрант солнце. Часы показывали без четверти десять по времени Парижа. Видимо, сейчас активность авиации снизилась, и в дело вступила береговая артиллерия. До побережья пролива не столь уж и далеко, и в любом случае можно услышать либо грохот канонады, либо увидеть хотя бы несколько самолетов. А вокруг - тишина, только птицы в лесочке поют, заливаются, как всегда…
«Никакой это не тысяча сто восемьдесят девятый год, уж точно! - твердо сказал себе Гунтер. - Просто наложились друг на друга какие-то немыслимые ошибки, совпадения, и не удивлюсь, если меня отнесло совсем в другую сторону, чем я предполагаю. Ладно, доберемся до ближайшего поселка, там, надеюсь, хоть один-то человек в здравом уме и трезвой памяти отыщется».
Решив, что сейчас не время для размышлений, Гунтер посмотрел на сэра Мишеля, стоявшего возле тела Курта склонивши голову и сложив руки и бормотавшего себе под нос молитву. Бесцеремонно ткнув его в бок, Гунтер сплюнул и процедил:
- Потащили.
Он грубовато ухватил тело за ноги, а сэр Мишель, подавив желание вызвать «ангела» на поединок, хотя бы и рукопашный, бережно поднял за окровавленные плечи, и они понесли его прочь от самолета. Гунтер высмотрел у границы луга с перелеском небольшой, но приметный из-за странно искривленного ствола куст орешника и молча кивнул на него.
Взглянув еще раз на солнце, а затем на часы. Гунтер определился со сторонами света и, подыскав подходящую палку, положил ее на облюбованном для могилы Курта месте комлем на восток. Оставив полоумного рыцаря возносить молитвы у тела безвременно почившего унтер-офицера германских военно-воздушных сил. Гунтер направился обратно к «Юнкерсу».
За полтора года службы запасливый Гунтер вместе со своим бортстрелком, наплевав на строжайшие штабные инструкции по технике безопасности, оборудовал по своему, на чей-нибудь посторонний взгляд весьма извращенному, вкусу ставший родным самолет. Ну какая разница, если взлетный вес будет на несколько килограммов больше, а полезных вещиц на борту прибавится? Тем более во времена постоянных передислокаций и смен аэродромов. Конечно, на время проведения инспекций, периодически наезжавших из Берлина, лишние на боевом самолете вещи убирались и прятались, но все остальное время за сиденьями пилота и стрелка-радиста, в самых неимоверных закутках, имевшихся в корпусе, лежали исключительно необходимые предметы. Достаточно вспомнить аварийную посадку в прошлом году, когда едва началась польская кампания, - приземлились недалеко от Варшавы, предварительно разнеся в клочья железнодорожный узел к югу от города; сухопутные части тогда еще не подошли, и пришлось отбиваться от неожиданно налетевших польских жандармов. Что стали бы делать, не будь в загашнике десятка запасных магазинов к автоматам? А так продержались почти три часа, правда, и поляки не были излишне активны - лишь лениво постреливали из-за деревьев…
И вот сейчас настало время отыскать среди припрятанных полезных предметов небольшую складную саперную лопатку, некогда выменянную унтер-офицером Куртом Мюллером у сдавшихся в плен французов на сигареты. Для того, чтобы она послужила ему лишь однажды, и то на прощание.
- Жаль, лопата одна, - послышался позади голос сэра Мишеля. - И маленькая какая-то, никогда таких не видел… А для чего она такая?
Гунтер не заметил, как сэр Мишель тихонько подошел, уже безбоязненно залез на плоскость и теперь с любопытством рассматривает содержимое ящичка, извлеченного из-за кресла пилота. Слегка поразмыслив и придя к выводу, что полоумный нормандец на сей раз прав, Гунтер, немного порывшись где-то в кабине, извлек на свет Божий слегка помятую полевую каску с государственным гербом (где Курт ее стянул, так и осталось неизвестным). Выложив на крыло консервы и ржаные галеты, лежавшие в каске вместе с маленькой флягой, доверху наполненной спиртом, он вручил железный шлем сэру Мишелю, который тут же напялил его себе на голову, быстро сообразив, что это такое.
- Ты мне это даришь? - с надеждой в голосе и расплываясь (считай, впервые с момента их встречи) в радостной улыбке, спросил сэр Мишель.
- Вроде того. Будешь этим копать вместе со мной.
Рыцарь помрачнел, снял каску и, пряча ее за спину, пробубнил обиженно:
- Я лучше руками, а такой шлем, он еще пригодится, вот только забрало бы к нему…
- Я сказал копать!!! - сорвавшись, заорал Гунтер. - Значит, будешь копать!!!
- А потом ты мне его подаришь? - Сэр Мишель огорченно подумал, что такой замечательный, пусть и не полный шлем вовсе и не годится для рытья могил. Заржавеет небось… Хотя что шлемами только не делают… Вон, сэр Горациус…
Его мысли были прерваны довольно грубым тычком кулака в грудь, и нормандец уныло поплелся вслед за Гунтером, решительно зашагавшим к ореховым кустам.
«Это Господь меня карает, - рассуждал про себя рыцарь. - Все за пьянство, за блуд. Мало, что дракон, так теперь еще и этот… этот… наверно, человек, раз крыльев нет, осердился. Нет, не обычный он совсем, может, блаженный или даже святой, раз такого громадного дракона сумел укротить… Такая встреча запросто не бывает. Наверно, небеса хотят наставить меня на путь истинный, ко спасению души…»
Копали долго. Солнце перевалило за полдень, когда могила стала достаточно глубокой, а сэр Мишель взмок и утомился. Драконий повелитель пару раз предлагал снять кольчугу, но нормандец настолько привык таскать на себе железо, что сама возможность оказаться без любимой, хоть и старой брони привела его в ужас. Ну и само собой, с похмелья было тяжело дышать, мучило сердцебиение, и каждое движение давалось с трудом.
Наконец безобразная, по мнению Гунтера, яма, которую он почему-то упорно называл могилой, достигла требуемой глубины. К этому времени сэр Мишель выбился из сил окончательно и занимался тем, что из наломанных поблизости веток пытался смастерить хоть какое-то подобие креста.
- Освятить крест бы надобно, да и землю тоже. Непотребство это - хоронить христианина в лесу, как собаку, да без отходной молитвы, - бормотал сэр Мишель, глядя, как Гунтер обшаривает покойника, снимает с сапог какие-то блестящие продолговатые штучки в кожаных чехольчиках, отстегивает с пояса такую же треугольную сумочку, как у него самого, ту самую, из которой он достал гремящий жезл.
- Разве можно отнимать у покойника его вещи? А если они ему понадобятся? - укоризненно покачал головой сэр Мишель.
- Чего? - скривился Гунтер. - Когда понадобятся, где?
- Когда труба Архангела возвестит воскрешение, когда же еще?! - возмутился рыцарь, но тут же с любопытством заглянул Гунтеру за плечо - тот как раз снимал ордена с Курта. - Это что? Зачем?
Гунтер вздохнул, пряча в карман серебряный знак «За Францию» и пару медалек за героизм и что-то там еще в том же духе; кажется, Курт получил их после гражданской войны в Испании - он воевал тогда в легионе «Кондор».
- Эти штуки нельзя в могилу класть, - строго сказал он. - Они… их надо родственникам оставлять.
- А, понял! - воскликнул сэр Мишель. - Наследство? Они, наверно, очень дорогие, раз такие маленькие?
- Наподобие, - согласился Гунтер, не желая больше втолковывать этому олуху элементарные вещи, известные любому школяру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11