https://wodolei.ru/catalog/dushevie_dveri/steklyannye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Обо мне никому неизвестно дальше этой прекрасной провинции. Я провинциальный писатель, Маша, и ос­танусь таким до конца моих дней. Все мои наполео­новские планы затеряны там, в туманной молодости, о которой я уже почти и не помню. Я несчастлив, Маша, я глубоко и безнадежно несчастлив, а тут еще ты добавляешь каплю яда в мое и без того пе­реполненное горечью сердце.
М а р и я П е т р о в н а (гладя его по голове). Все хорошо, милый, все хорошо, не надо слишком отчаи­ваться, все со временем образуется, и станет прекрасным! А Корецкий пусть немного поживет здесь на даче. Места теперь здесь достаточно, и никому от этого плохо не будет.
С п е р а н с к и й затихает у нее на коленях, сло­вно уснувший ребенок.
С а ш а все так же сидит молча и смотрит прямо пе­ред собой.
К о р е ц к и й, до этого продолжавший стоять, нео­жиданно ухмыляется, садится за стол, и, налив себе полный бокал вина, залпом выпивает его.
На балкон второго этажа выходят А н д р о н о п у л о и В а с и л и с а И в а н о в н а.
В а с и л и с а И в а н о в н а (скептически разглядывая С п е р а н с к о г о , лежащего на коленях у М а ­р и и П е т р о в н ы). Все мужчины, Мария Петров­на, одинаковы, что писатели, что простые водопровод­чики. Вот мой Андронопуло, когда выпьет лишнего, то­же называет меня мамочкой, и просит, чтобы я его гладила по голове.
А н д р o н о п у л о изображает некое подобие улыбки.
М а р и я П е т р о в н а продолжает машинально гладить С п е р а н с к о г о.
С а ш а по-прежнему сидит неподвижно, глядя прямо перед собой.
К о р е ц к и й неожиданно хватает бутылку, выливает ее до конца, залпом осушает бокал, и начинает хохотать, запрокинув кверху голову. Хохот его по­хож на вой.
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Днем.
Двор дачи.
С п е р а н с к и й и Р и х т е р.
С п е р а н с к и й. Эти краски августа, Рихтер, способ­ны свести человека с ума.
Р и х т е р. Вы так думаете?
С п е р а н с к и й. Я это знаю. И еще эта дымка, кото­рой временами тянет на берег. От нее вообще нет спасения. Это хуже, чем сумасшествие.
Р и х т е р. Что может быть хуже, чем сумасшествие?
С п е р а н с к и й. Смерть, Рихтер. Смерть хуже, чем сумасшествие.
Р и х т е р . Не переживайте. Глотните вина. Сегодня та­кое яркое солнце.
С п е р а н с к и й. В августе, Рихтер, не помогает даже вино. Знаете, когда-то, в молодости, я спасался ви­ном и любовью. Но теперь не помогает ни то, ни дру­гое. Любовь ушла, а вино просто горчит.
Р и х т е р. Это все август, Сперанский, это август на вас так действует.
С п е р а н с к и й. Да, это как лихорадка. Ее надо пе­ретерпеть.
Р и х т е р. Глотните все же вина.
С п е р а н с к и й. Мы пьем, Рихтер, с утра. Нам будет нечего делать вечером.
Р и х т е р . Вечером мы придумаем что-то иное.
С п е р а н с к и й . Что-то иное здесь придумать уже не­возможно. Здесь все изжито: любовь, слава, надежды. Здесь больше уже ничего не осталось.
Р и х т е р. Ну а роман? Вы здесь начнете новый роман. Тот, о котором так долго мечтали.
С п е р а н с к и й. Там, где нет ничего, нельзя ничего и начать. Вы правы, Рихтер, давайте пить, и ждать, когда кончится август.
Пьют. Молчат.
Из дверей выходят К о р е ц к и й и М а р и я П е т р о-
в н а.
М а р и я П е т р о в н а (смущенно). К вам можно при­соединиться?
С п е р а н с к и й (с преувеличенной вежливостью). Ко­нечно. Садись дорогая, здесь всем места хватит. (Пододвигает стул М а р и и П е т р о в н е.)
К о р е ц к и й (также садясь за стол). К вам сюда не так-то легко добраться. Эта дача находится так да­леко, что действительно похожа на голубятню. Вок­руг только небо и море.
Р и х т е р. А кипарисовая аллея? Вы обратили внимание на кипарисовую аллею, которая сюда ведет? Это слов­но лестница в небо.
С п е р а н с к и й (оживляясь). Кипарис вообще дерево смерти. Его садят на кладбищах. Эта аллея, особен­но в августе, в полдень, когда стоит тишина и вокруг поют одни лишь цикады, напоминает дорогу на кладби­ще. До сих пор не могу понять, как я прожил здесь все эти годы.
М а р и я П е т р о в н а (поясняя). Мы первые годы здесь очень радовались тишине и возможности спокой­но работать. Но эта аллея нас очень нервировала.
С п е р а н с к и й. Она напоминала нам о бренности жиз­ни. И о том, что надо спешить.
Р и х т е р. И дымка. Дымка, которой тянет с моря. Она тебе тоже мешала.
К о р е ц к и й (также оживляясь). О, вы не поверите, но с этой дымкой у нас тоже многое связано. На некото­рых она действует так же, как полнолуние. Регулярно в городе от нее кто-то сходит с ума. Местная лечебница уже переполнена. Доктора специально советуют пить в эти дни, особенно некоторым впечатлительным людям. Есть, знаете, некоторый процент людей, особо восприимчивых к дымке.
М а р и я П е т р о в н а. Мы тоже столкнулись с этой проблемой. Я, например, к ней совершенно индифферен­тна. Зато Сперанский первые годы просто на стенку лез.
С п е р а н с к и й. Лучше сказать – выл на луну. Меня спасала только работа.
Р и х т е р. Всех в итоге спасает только работа.
К о р е ц к и й. Не скажите. У нас, например, город люм­пенов, и многие просто неспособны работать. Роются с утра на мусорных свалках, собирают бутылки, и во­обще живут неизвестно на что. На таких, кстати, и дымка не действует.
М а р и я П е т р о в н а. У нас на Андронопуло она тоже не действует.
С п е р а н с к и й. Да и Василиса Ивановна к ней рав­нодушна.
Смотрит на балкон, на который в этот момент выходят А н д р о н о п у л о и В а с и л и с а И в а н о– в н а.
Василиса Ивановна, спускайтесь к нам!
В а с и л и с а И в а н о в н а и А н д р о н о­ п у л о спускаются вниз и садятся за стол.
С п е р а н с к и й. Рихтер, прошу вас, разлейте вино.
Рихтер разливает вино.
В а с и л и с а И в а н о в н а. За что пьем?
С п е р а н с к и й. За солидарность, Василиса Ивановна. За надежное плечо друга, поддерживающее тебя в кри­тической ситуации. Здесь, в вышине, практически в вечности, куда ведет лишь одна кипарисовая аллея, где вокруг под ногами скалятся камни и шумит вечное пенное море, это особенно важно и ценно. Здесь, в вышине, где рукой подать до солнца и неба, где под ногами колышется бездна, стирается грань между жен­щиной и мужчиной. Здесь есть лишь любовники и дру­зья, да этот вечный запах античности, которым про­питался здесь, кажется, каждый камень. Так будем же любовниками и друзьями! Сдвинем бокалы и ближе подвинем стулья, чтобы слиться в этом вечном покое, в этом вечном экстазе, выше которого, поверьте, нет ничего!
Сдвигаются бокалы и стулья. Все пьют, очарованные тостом С п е р а н с к о г о.
В а с и л и с а И в а н о в н а. Хорошо говорит.
М а р и я П е т р о в н а. Он еще и не так может!
А н д р о н о п у л о. Когда я работал на спасательной станции, мы однажды вытащили двух утопленников, муж­чину и женщину. От них уже почти ничего не осталось, но они обнимали друг друга, словно живые.
Р и х т е р . Такова сила любви.
В а с и л и с а И в а н о в н а . Андронопуло тоже, ког­да любит, бывает очень силен. Иногда даже синяки остаются.(Разглядывает свои руки.)
К о р е ц к и й. А у нас, вы не поверите, в обществе «Знание» был один случай!
М а р и я П е т р о в н а (поясняя). Корецкий руководит городским обществом «Знание». Он вообще очень начи­танный человек!
С п е р а н с к и й (не может удержаться от колкости). Тебе вообще, Маша, нравятся люди начитанные!
М а р и я П е т р о в н а . Не надо язвить, Сперанский! Смирись, и пиши новый роман!
К о р е ц к и й (продолжая). Да, вы не поверите, но при­шло письмо из Германии, от владельцев дачи «Голуб­ка». Точнее, от их потомков. Ей, кстати, уже лет сто, а то и больше. Так вот, они утверждают, что под дачей зарыты большие сокровища. Что-то вроде сундука Монте-Кристо. Мы думаем провести здесь не­обходимые изыскания.
А н д р о н о п у л о. Если успеете. Я сегодня нарочно лазил с утеса. Все сваи прогнили, и дача висит неизвестно на чем.
В а с и л и с а И в а н о в н а . На честном слове.
Р и х т е р. Скорее, на злости.
М а р и я П е т р о в н а (с вызовом). Нет, она висит на любви!
С п е р а н с к и й. Нет, други, она висит на братстве людей, которые, сдвинув свои бокалы, пьют за веч­ность, ибо она выше любых сокровищ!
Все пьют. Шум, смех, разговоры. К о м п а н и я встает, подходит к обрыву, и, обнявшись, долго стоит возле него.
Через калитку входит С а ш а, садится на скамейке у флигеля, и, как всегда, молча сидит, глядя в сто­рону моря.
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
Беседка слева от дачи.
Вечер. О л ь г а и В л а д и м и р одни.
В л а д и м и р. Завтра мы уезжаем.
О л ь г а .Я знаю.
В л а д и м и р. И никогда больше не вернемся сюда.
О л ь г а. Никогда не говори никогда.
В л а д и м и р. У меня такое предчувствие.
О л ь г а. Предчувствие, или ты знаешь наверняка?
В л а д и м и р. Я чувствую, что знаю наверняка. (Смот­рит в сторону дачи.) Двор освещен и шум праздника.Значит, вся компания в сборе.
О л ь г а. Да, у них теперь прибавление.
В л а д и м и р. Ты хочешь присоединиться к ним?
О л ь г а . Не знаю. Скорее всего нет.
Слышится шум и всплеск воды.
В л а д и м и р. Что это?
О л ь г а. Наверное, начался шторм.
Молча смотрят друг другу в глаза.
Появляется С а ш а.
С а ш а. Наконец-то она упала. Никто не выжил, кроме меня. И вас. Теперь мы свободны, как птицы.

К о н е ц.
2002

1 2 3 4 5


А-П

П-Я