Ей хотелось обнять и расцеловать добродушного космонавта — именно об этом она не первый час собиралась с духом его попросить.
Не то чтобы Мойо спал — слишком много напряжения накопилось в его рассудке, но каждую ночь он на несколько часов ложился отдохнуть. Тело Эбена Пэвита находилось не в лучшем состоянии, да и возраст его оставлял желать лучшего. Конечно, Мойо мог усиливать любые его физические характеристики — силу, например, или ловкость — при помощи своей энергистики, но стоило ему отвлечься, как утомление начинало лишать сил присвоенное им тело. Усталость переходила в тупую, ноющую боль.За пару дней он неплохо усвоил ограничения, которые ставило ему тело, и научился соблюдать их. Ему очень повезло, что он заполучил хоть такое тело, и потерять его по собственному небрежению было бы величайшей глупостью. Второго он может и не получить. Конфедерация выросла с тех пор, как он был жив, но число душ в бездне было неизмеримо. На всех тел все равно не хватит.Тонкие лучики рассвета, пробивавшие бамбуковые жалюзи, были необычайно густого алого оттенка. Спальня из привычного уже набора полутеней превратилась в этюд, написанный всего двумя красками — непроглядно-черной и алой. Мрачное это зрелище странным образом наполняло душу Мойо глубоким довольством.Лежавшая рядом Стефани пошевелилась, потом присела, хмурясь.— Тебя вдруг такое счастье охватило… Что случилось?— Не знаю… — Он проковылял к окну, раздвинул пальцами тонкие бамбуковые полоски. — А! Иди сюда, посмотри.Небо над Эксноллом заволакивали тускло-багровые перистые облака. Лучи рассвета сливались с их внутренним свечением. Только на востоке небо еще темнело, но ночь уже отступала, умирая.— Больше мы не увидим звезд, — счастливо выдохнул Мойо.Сама Земля трепетала от мощи, творившей этот заслон, и Мойо ощущал его сердцем и откликался, добавляя каплю собственной силы, чтобы поддерживать его. Он подозревал, что это единение душ было в чем-то сродни Согласию эденистов. Аннета Эклунд победила, превратив полуостров в край живых мертвецов. И два миллиона одержимых подсознательно сливали воедино свои энергистические способности, исполняя общее желание своего коллективного бессознательного.В глубине сада, где нависающие ветви преграждали путь разгорающемуся алому свету, мелькнуло несколько теней. Садовые механоиды давно вышли из строя, перепахав перед этим большую часть клумб и газонов. Распахнув свой разум, Мойо ощутил несколько трепещущих комочков мыслей. Опять избежавшие одержания детишки. Не он один отпустил своего подопечного. К сожалению, королевская морская пехота отступила очень быстро.— Черт. Опять за едой вернулись.Стефани вздохнула.— Мы уже оставили им все пакеты из кухни. Что еще можно им дать?— В доме напротив были куры. Всегда можно зажарить и выставить на улицу.— Бедные дети. Им, наверное, ужасно холодно спать на улице. Не принесешь кур? Я пока разогрею плиту, и мы их запечем в духовке.— А зачем мараться? Сразу превратим в жареных.— Что-то не верится. И я не хочу, чтобы детей от непрожаренной птицы понос мучил.— Если расстрелять их огнем, прожарятся сами.— Не спорь, лучше неси кур. — Она легонько развернула его за плечи и подтолкнула. — Все равно их надо ощипать.— Ладно, иду, — усмехнулся он, создавая на себе одежду.Спорить было бессмысленно. Это была одна из черт Стефани, которые ему так нравились, — она имела свое мнение по очень немногим вопросам, но уж если что-то для себя решила…— Кстати, а сами мы что есть будем? В доме не осталось ничего, и народ уже растаскивает припасы из магазинов на Мэйнгрин.Поэкспериментировав, он выяснил, что его энергистическая сила не столь всемогуща, как казалось. Он мог навести иллюзию на любой предмет, и если это длилось достаточно долго, материя приобретала форму и текстуру, какие Мойо себе представлял. Но человеческому телу требовались определенные белки и витамины. Деревяшка, выглядевшая и пахнувшая как лососина, для желудка была ничем не лучше жеваной бумаги. И даже с настоящими продуктами приходилось соблюдать осторожность. Его уже один раз стошнило после того, как, преобразуя хлеб в пакетиках в шоколадный мусс, он забыл снять с него фольгу.— Об этом можно подумать и попозже, — решила Стефани. — Если придется, всегда можно уехать из города и устроиться на одной из ферм.Потомственного горожанина Мойо такая идея не привлекала, но вслух он этого не высказал.В дверь постучали прежде, чем Мойо успел выйти на улицу. На крыльце стоял их сосед Пэт Стейт в роскошном бейсбольном костюме в сине-серую полоску.— Мы тут команду набираем… — с надеждой проговорил он.— Да мы встали только что.— А, понятно. Вы извините… Но если после обеда вы свободны…— Тогда, конечно, подойду.Пэт принадлежал ко все растущему числу экснолльских спортсменов-любителей, вознамерившихся, казалось, переиграть во все подвижные игры, придуманные когда-либо человечеством. Два городских парка они уже заняли.— Спасибо, — выдавил Стейт, не замечая иронии в голосе и мыслях Мойо. — На нашей улице поселился один бывший англичанин. Обещал научить нас играть в крикет.— Просто сказка.— А вы во что играли раньше?— В покер. На раздевание. А теперь извините, мне еще кур на завтрак ловить.Куры давно вырвались из загородки, но из сада не уходили, роя газон в поисках червячков. Порода была генинженированная — толстенькие, изжелта-рыжие и на удивление быстроногие.Первая попытка поймать курицу закончилась для Мойо тем, что он уткнулся носом в газон. Когда он поднялся на ноги во второй раз, куры сообразили, что творится что-то не то, и с перепуганным кудахтаньем попрятались по кустам. Мойо бросил на них озлобленный взгляд, поспешно отряхнул грязь со штанов и рубашки и ткнул пальцем в воздух. Капля белого огня перебила курице шею. Разлетелись перышки, и хлынула неожиданно обильным потоком кровь. Мойо понимал, насколько нелепо это выглядит — такой мощью кур давить. Но если хоть так получается…Расстреляв всех кур в поле зрения, Мойо подошел к ближайшей тушке, и та, к его изумлению, бросилась прочь, болтая держащейся на одной полоске кожи головой. Одержимый недоверчиво воззрился на нее — сам он всю жизнь полагал, что это сказка. Потом к свободе устремился второй труп. Мойо закатал рукава и призвал огоньку посильнее.Когда он вернулся в бунгало, из-за приоткрытой двери в кухню доносились голоса. Ему даже не понадобилось напрягать шестое чувство, чтобы понять, кто заглянул в гости.Под управлением Стефани печка пылала жаром. Вокруг нее грелись ребятишки, попивая чай из огромных кружек. При виде Мойо все замолчали.Стефани улыбнулась было смущенно и тут же изумленно моргнула при виде обугленных ошметков курятины. Дети захихикали.— А ну, марш в холл! — прикрикнула она на них. — А я тут посмотрю, что можно спасти.— Какого черта ты творишь? — спросил Мойо, когда они вышли.— Приглядываю за ними, конечно. Шеннон говорит, что со дня появления одержимых она ничего не ела.— Но ты не можешь! Представь…— Представить что? Что полиция явится?Мойо бросил обугленные тушки на кафельный разделочный столик у плиты.— Извини.— Мы в ответе только перед своей совестью. Больше нет законов, нет судов, нет правых и виноватых. Только «правильно» и «неправильно». Для того нам ведь и дана эта новая жизнь, верно? Чтобы слушаться только себя.— Не знаю. Наверное.Стефани прижалась к нему, обняв за талию.— Посмотри на это с точки зрения эгоиста. Ну чем тебе еще занять день?— А я-то думал, что это я неплохо приспособился.— Поначалу — да. А я просто не сразу в себя пришла.Он выглянул в холл. Прыгающих по диванам ребятишек оказалось восемь, все не старше двенадцати-тринадцати.— Не привык я к детям.— К курам, судя по всему, тоже. Но их ведь ты притащил домой?— А ты уверена, что хочешь этим заниматься? Я хочу сказать — сколько ты сможешь за ними приглядывать? Что случится, когда они подрастут? Им стукнет шестнадцать, и их одержат? Не самая приятная перспектива.— Этого не будет. Мы избавим этот мир от контакта с бездной. Мы первые и последние одержимые. Подобное больше не повторится. И в любом случае, я не собиралась растить их в Экснолле.— А где же?— Мы отвезем их к Мортонриджскому перешейку и сдадим другим живущим.— Да ты шутишь.Нелепое заявление — он уже ощутил в ее мыслях железное упорство.— Только не говори, что хочешь проторчать в Экснолле всю вечность.— Нет. Но первые пару недель согласился бы.— Путешествовать — значит копить впечатления. Я тебя не заставляю, Мойо, можешь остаться здесь и учиться играть в крикет.— Сдаюсь. — Он со смехом расцеловал ее. — Пешком они не пройдут, слишком далеко. Нам потребуется какой-то транспорт. Так что я обойду город, гляну, что нам оставила Эклунд.
Уже в восьмой раз Сиринкс подходила к старинному домику Вин Цит Чона на берегу озера. Иногда они беседовали наедине, порой к ним присоединялись психотерапевты, Афина, Сайнон и Рубен. Но сегодня они опять были только вдвоем.Вин Цит Чон, как всегда, сидел на веранде в своей инвалидной коляске, набросив на колени клетчатый плед.— Добро пожаловать, милая Сиринкс. Как поживаешь? Она слегка поклонилась на восточный манер — привычка, приобретенная ею после второго сеанса.— Сегодня утром с ног сняли медпакеты. Едва могу ходить — такая кожа нежная. — Надеюсь, ты не винишь в этом незначительном неудобстве врачей? — Нет, — она вздохнула. — Они просто сотворили чудеса. Я им благодарна. А боль — она скоро пройдет. Вин Цит Чон слабо улыбнулся.— Именно такой ответ тебе и следовало дать. Будь я подозрительным стариком… — Извините. Но я действительно воспринимаю физическое неудобство как преходящее. — Весьма удачно. Последние цепи сброшены. — Да. — И ты вновь можешь летать среди звезд. А что, если ты снова попадешь к ним в лапы? Девушка вздрогнула, строго покосившись на старика.— Мне кажется, я еще недостаточно выздоровела, чтобы раздумывать об этом. — Конечно. — Ладно. Если хотите знать, я теперь вряд ли с такой охотой стану покидать жилой тороид «Энона». По крайней мере до тех пор, пока во Вселенной остаются одержимые. В моем положении это так плохо? Я подвела вас? — Ответь сама. — Я до сих пор вижу их в кошмарах. — Знаю. Хотя и реже — мы считаем, что это признак прогресса. Какие еще симптомы сохраняются? — Я снова хочу летать, но… мне трудно заставить себя решиться на это. Похоже, что меня пугает неопределенность. Я могу столкнуться с ними вновь. — Неопределенность или неизвестность? — Как вы любите копаться в мелочах. — Ублажи старика. — Неопределенность, безусловно. Неизвестное меня всегда притягивало. Я так любила исследовать новые миры, находить новые чудеса… — Прости, Сиринкс, но ты никогда этого не делала. — Что? — Она повернулась к нему, отпустив поручни, на которые опиралась, только чтобы увидеть на лице старика все то же раздражающе спокойное выражение. — Мы с «Эноном» не один год этим и занимались. — Вы не один год изображали туристов. Вы восхищались тем, что открыли другие, что они построили, как они жили. Это поведение туриста, а не первооткрывателя, Сиринкс. «Энон» никогда не залетал в систему, не нанесенную на карту. Твоя нога ни разу не ступала на планету первой. Ты всегда действовала наверняка, Сиринкс. И даже это тебя не спасло. — От чего? — От неизвестности. Она присела в плетеное кресло.— Вы так обо мне думаете? — Да. Не надо стыдиться, Сиринкс, — у всех нас есть слабости. Свои я знаю, и их больше, чем ты была бы готова поверить. — Как скажете. — Ты, как всегда, упряма. Я еще не решил, слабость это или сила. — Зависит от обстоятельств, наверное, — она выдавила лукавую улыбку.Старик согласно кивнул.— Как скажешь. В этих обстоятельствах, соответственно, следует считать твое упрямство слабостью. — Вам кажется, что я должна была отдать им и себя, и «Энон»? — Нет, конечно. И мы встретились, чтобы определить будущее, а не переигрывать прошлое. — Так вы считаете, что мой предполагаемый страх остается проблемой? — Он сдерживает тебя, а это плохо. Твой разум не должны сдерживать преграды, даже поставленные себе самой. Я бы предпочел, чтобы вы с «Эноном» смотрели в будущее с уверенностью. — Как так? Я-то думала, что уже почти исцелилась. Вместе с психотерапевтами я пережила заново все пытки и несчастья, мы разобрали при помощи логики все черные призраки прошлого. А теперь вы утверждаете, что в моей психике таится глубоко укоренившийся порок. Если я не готова сейчас, то уже никогда не буду готова! — К чему? — Не знаю. Делать свое дело, наверное. Защитить эденизм от одержимых — все, что сейчас делают другие космоястребы. Я знаю, «Энон» хочет помогать им. — Сейчас ты была бы не лучшим капитаном, если бы тебе пришлось принять в этой борьбе активную роль. Страх неизвестности всегда будет удерживать твою руку. — Об одержимых я знаю все, уж поверьте. — Да? Тогда что ты станешь делать, присоединившись к ним? — Присоединиться? Никогда! — Ты собираешься избежать смерти? Было бы интересно выслушать твои соображения на сей счет. — Ох. — Щеки ее покраснели.— Смерть — это величайшая неизвестность. И теперь, когда мы знаем о ней больше, мера нашего незнания лишь увеличилась. — Как? Как она может увеличиться, когда мы узнаем больше? — Латон называл смерть великим путешествием. Что он хотел сказать? Киинты утверждают, что столкнулись с этим знанием и примирились с ним. Как? Они не могут понимать реальность намного глубже, чем это делаем мы. Эденисты переносят свои воспоминания в нейронные слои по смерти тела. Переходит ли вместе с ними и душа? Разве тебя не тревожат эти вопросы? Меня пугает, что для нашего бытия такую важность приобрели вдруг столь абстрактные, философские вопросы. — Ну да… если вот так, по полочкам разложить, — действительно страшно. — Но ты все же не раздумывала над этим? — Раздумывала, конечно. Просто не слишком усердно. — Ты единственная из живых эденистов подошла вплотную к разгадке этих тайн. Если она касается кого-то из нас, то прежде всего тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80