Все замечательно, цена удивила 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Глядя на чудесные куклы и многообразные машины, все, независимо от возраста, чувствовали себя мальчишками и девчонками. Мне бы тоже хотелось взять за руку сына или дочь и войти с ними в какой-нибудь ярко освещенный магазин, но для начала следовало непременно пройти через мэрию, а я много лет старательно избегал подобных испытаний. Однако в моей душе уже произошли настолько сильные изменения, что теперь возможность навсегда потерять свободу почти не пугала. Даже без особого копания в причинах подобной метаморфозы я прекрасно понимал, что новый взгляд на будущее несомненно связан с Эвелин Гажан. Из-за нее же я остановился и у мебельного магазина. Я выбирал кресло, в котором так удобно, сунув ноги в домашние туфли, наблюдать, как Эвелин готовит нам ужин… Увлекшись подобными материями, я уже не мог остановиться и чувствовал, что готов простить мадам Гажан продажу драгоценного досье за границу, лишь бы она согласилась бросить супруга. Любовь толкает нас к странным решениям и чрезмерному благодушию. Почти каждый рано или поздно открывает для себя этот закон.
Полностью погрузившись в мечты, нелепость, а пожалуй, и чудовищность которых сглаживало предрождественское сказочное время, я дошел до площади Гамбетты и, как истинный бордосец, перебрался на правый тротуар, чтобы вернуться на площадь Комеди, — коренные жители этого прекрасного города повторяют этот маневр тысячи раз в году.
Ровно в пять часов я вошел в «Бордо» — одно из самых элегантных кафе столицы Жиронды. Сальваньяк уже ждал, и я сел за его столик.
— Ну?
— Похоже, бордоские полицейские великолепно провели расследование. Супруги Банон, соседи из дома напротив Гажанов, уверяют, что в то воскресенье отлично видели, как они возвращались. Мадам Гажан, как обычно, вышла из машины, принесла мужу ключ от гаража — переделанной старой кузницы, и попросила не задерживаться, сказав, что сейчас поставит на плиту чайник и все приготовит к чаю. Супруги Банон даже сочли нужным уточнить, что на Гажане была куртка в черную с белым клетку. Другие соседи тоже заметили возвращение Гажанов, но, поскольку все они живут намного дальше, не смогли сообщить таких точных подробностей. Так или иначе, все они хорошо знали клетчатую куртку инженера. Я думаю, в свое время этот пестрый наряд несколько шокировал обитателей Кодрана.
— А как Гажан возвращался обратно из гаража, никто не видел?
— Нет, но зато многие помнят, что мадам Гажан несколько раз выходила на улицу, по-видимому ожидая мужа, а в последний раз появилась уже в пальто и наброшенном на голову шарфе и быстро побежала к гаражу, расположенному в пяти-шести сотнях метров от их дома. Минут через пятнадцать мадам Гажан вернулась с самым озабоченным видом.
— Неужели эти Баноны вечно сидят у окна?
— Хозяин дома инвалид. По воскресеньям они с женой играют в шашки у окна, так, чтобы можно было наблюдать за прохожими, и далеко не всегда с благородными намерениями. А что у вас, Лиссей?
Я рассказал, как побывал в больнице у Иеремии Лафрамбуаза и о разговоре с Турноном.
— Вам бы следовало прислушаться к словам Лафрамбуаза, Лиссей. По-моему, он человек думающий.
Сальваньяк мог не продолжать — я и так понял, что он намекает на доказательства против Эвелин и хочет лишний раз привлечь к ним мое внимание. Поэтому я довольно сухо с ним попрощался, сказав, что завтра позвоню и расскажу, чем кончились мои сегодняшние поиски, а в случае неприятностей — позову на помощь.
Ожесточение обоих моих помощников против Эвелин раздражало меня тем больше, что в глубине души я признавал их правоту.

Инженер-химик Антуан Варанже жил неподалеку от больницы, где мой приятель Лафрамбуаз вновь обретал вкус к жизни, а именно на улице А. Надеясь немного развеяться и снять нервное возбуждение, я решил отправиться туда пешком. Пешая прогулка вообще полезна, а кроме того, я все равно не нашел бы где поставить свой «воксхолл». Улицу Сент-Катрин запрудила такая толпа, что каждый шаг давался с величайшим трудом. Машины почти не двигались с места, то и дело возникали пробки. Вскоре я свернул направо, в сторону Аира, миновал перекресток, где кончается улица Пастера, и оказался на улице А. На заводе Турнона не слишком строгая дисциплина, и я надеялся, что в этот предрождественский день инженер Варанже постарался прийти домой пораньше.
Дверь открыла женщина. Не красавица, не дурнушка, а вполне заурядная особа. Впечатление смягчали лишь особая хрупкость и изящество фигуры. Откуда-то из недр квартиры доносились крики детей, особенно пронзительно заявляла о своем присутствии девочка.
— Что вам угодно, месье?
— Я бы хотел поговорить с месье Варанже. Меня послал месье Турнон.
Лицо молодой женщины сразу нахмурилось.
— Что-нибудь случилось на заводе?
— Да нет же, нет, не беспокойтесь! Я пришел вовсе не затем, чтобы испортить вам настроение. Просто мне нужны кое-какие сведения, а месье Турнон сказал, что лучше всего обратиться за ними к месье Варанже.
Успокоенная хозяйка дома проводила меня в типично провинциальную гостиную, сохранившую дух прежних времен. Громоздкая мебель из темного дерева, конечно, не поражала красотой, зато передавалась из поколения в поколение и свидетельствовала о не слишком взыскательных вкусах предков. В этом чувствовалось что-то глубоко трогательное. Обстановка вполне подходила хозяйке дома: такая же надежная и крепкая. Мадам Варанже вполголоса приказала детям уйти, и вскоре в гостиной появился тихий, меланхоличный толстяк. Я поднялся ему навстречу.
— Месье Варанже?
— Он самый. Прошу прощения, что заставил вас ждать, но вы ведь знаете, что дома не очень-то следишь за внешностью, — вот и пришлось надеть пиджак, галстук и ботинки.
Я уверил инженера, что напрасно он устроил себе столько лишних хлопот, но Варанже, очевидно, не понял моих возражений. Люди его круга испокон веков привыкли принимать гостей исключительно в гостиной и в самом безукоризненном облачении. После того как я представился и отклонил предложение хозяина выпить рюмочку домашнего ликера, мы сразу перешли к делу и я изложил Варанже причины, побудившие меня побеспокоить его дома. Химик внимательно слушал, время от времени поглаживая подбородок, — видимо, это означало, что рассказ его всерьез заинтересовал. Судя по всему, Варанже не любил пустой болтовни и принадлежал к тем людям, для которых каждое слово должно иметь значение. Если какая-либо деталь ускользала от его понимания, химик просил повторить. Когда я умолк, он окинул меня сдержанным взглядом.
— Короче, вам бы хотелось узнать, что я думаю о своем коллеге Марке Гажане?
— Совершенно, верно.
— Это очень серьезный вопрос.
После этого началась бесконечная и совершенно бесплодная дискуссия о возможных последствиях подобного разговора и о том, насколько он, Антуан Варанже, имеет право высказать свое субъективное мнение. Мне пришлось затратить немало усилий, дабы успокоить его щепетильность, и я уже начинал всерьез нервничать, но тут химик наконец сдался.
— Ладно… вы меня убедили, и я больше не стану уклоняться от ответа.
— Наконец-то! И что же вы думаете о Гажане?
— Ничего.
В первую минуту я настолько опешил, что не мог издать ни звука. А потом меня охватило дикое бешенство, и я уже собирался высказать Варанже все, что думаю о его дурацкой шутке, как вдруг, поглядев на химика, сообразил, что он совершенно искренен.
— Послушайте, дорогой мой, ваш директор уверял меня, что вы очень дружили с Гажаном. Или это не так?
— Дело в том, что мы оба занимались химией у одного преподавателя, а потому и рассуждали примерно одинаково. Толковый малый этот Гажан, очень толковый… Во всяком случае, в области химии.
— И он никогда не говорил вам о своей личной жизни?
— Никогда! А впрочем, с чего бы ему вдруг вздумалось рассуждать на эту тему?
— И долго вы проработали вместе?
— Много лет.
— Мне трудно поверить, что за все это время вам не удалось составить никакого представления о его характере!
— Марк вообще молчун… крайне редко давал волю чувствам… и, по-моему, вечно сомневался в себе. По правде говоря, такой человек способен обескуражить кого угодно, по крайней мере если позволишь себе поддаться его пессимизму…
— А как насчет амбиций? Гажан тщеславен?
— Меня бы это удивило!
— Но, в конце-то концов, был же у него какой-то идеал?
— Продолжать лабораторные исследования. Все остальное не имело значения.
— И однако, у него были жена, семейный очаг?
Варанже явно смутился.
— Мне бы не хотелось злословить, но… что касается жены… Ходили слухи, будто ее гораздо больше интересует не муж, а кое-кто другой…
— Кто?
— Ну… это не так просто… Вы же знаете, как это бывает… Всякие россказни, намеки и более-менее злопыхательские шепотки… Короче, болтали об одном типе, содержателе то ли дансинга, то ли казино или чего-то в этом духе… о некоем Фреде Сужале…
— Значит, по-вашему, если Гажан столько времени проводил в лаборатории, то, очевидно, дома чувствовал себя не особенно уютно?
— Возможно… Утверждать я бы не решился, но это все же какое-то объяснение, верно?
— Благодарю вас.
Я предоставил химика его простым радостям жизни, надежной супруге, размеренному домашнему быту и гомонящим детишкам, а сам отправился на площадь Родесс к инженеру-электрику Жоржу Ордэну. Около десяти вечера я уже звонил в его квартиру. Здесь все выглядело совсем по-другому. Дверь открыла улыбчивая девчушка.
— Могу я видеть месье Ордэна?
Девочка окинула меня смущенным взглядом.
— Понимаете, папа сейчас занят… очень занят…
— Правда?
— Он играет со своим поездом.
— С поездом? Вероятно, электрическим?
— Конечно.
— А вы думаете, ваш папа очень рассердится, если я увижу, как он играет?
— Не знаю…
— Может, вы спросите у него разрешения?
Девчушка посмотрела на меня с нескрываемым восторгом. Должно быть, она сочла меня ужасно умным.
— Входите, месье.
Воспользовавшись приглашением, я перебрался в прихожую. По коридору прошла молодая женщина в купальном халате.
— Кто это, Дани?
— Месье хочет поиграть с папой в железную дорогу!
Я хотел объяснить истинную причину своего вторжения, но не успел — мадам Ордэн снова заговорила с дочерью:
— Отведи его к отцу, Дани, но посоветуй не поднимать слишком много шума, иначе у меня разболится голова!
Супруга инженера тут же скрылась из глаз, а девочка взяла меня за руку, так что мне не пришлось долго размышлять над странным отношением хозяйки дома к незнакомцам, входящим в ее квартиру. Дани распахнула передо мной дверь, и я оказался в небольшой комнате, значительную часть которой занимал огромный стол. Почти всю его поверхность покрывало хитроумное сплетение рельсов. Крошечные поезда, ускользая из всевозможных ловушек по воле множества стрелок, то пересекались, то ехали навстречу друг другу и, к великой радости хозяина дома и двух мальчуганов, каждую секунду избегали аварии. Судя по всему, оба мальчика чувствовали несомненное призвание к трудной работе железнодорожника.
— Папа! — окликнула отца девочка.
— Чего ты хочешь? — не оборачиваясь, осведомился инженер.
— Я привела к тебе гостя!
— И где же ты его выловила, моя птичка?
Сообразив, что мне пора взять дело в свои руки, и как можно быстрее, я поспешил опередить Дани с ответом:
— Просто-напросто на лестничной клетке, месье Ордэн. А за наживку сошел самый обычный звонок у вашей двери.
Только теперь месье Ордэн соблаговолил наконец обратить на меня внимание.
— Но… я вас не знаю!
— Наше знакомство зависит только от вас.
— Но почему я должен с вами знакомиться?
— Например, чтобы доставить удовольствие месье Турнону.
— Он-то тут при чем?
— Именно он направил меня к вам.
Инженер немного подумал.
— Вряд ли здесь самое подходящее место для разговора, а? — наконец решился он.
— Да, пожалуй.
Он с явным огорчением вздохнул.
— Ну что ж… прошу вас, идите за мной.
В кабинете инженера царил невообразимый хаос, и продвигаться приходилось с величайшей осторожностью, переступая через стопки книг. После множества сложных манипуляций мы кое-как убрали с кресел листы бумаги и смогли-таки сесть. Но беспорядок, по-видимому, нисколько не смущал Ордэна.
— Я вас слушаю, месье…
— Лиссей, Тони Лиссей.
И я в очередной раз объяснил причины своего визита.
— По словам месье Турнона, — закончил я, — вы были одним из немногих близких друзей Марка Гажана, поэтому-то я и счел необходимым…
— Чепуха, никто не дружил с Гажаном, — перебил меня Ордэн. — Он использовал наши знания и вообще интересовался коллегами лишь в той мере, в какой они могли принести ему пользу. Даже не знаю, как бы вам объяснить поточнее… Гажан ни к кому не питал бескорыстной привязанности. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Вполне. А как по-вашему, он был человеком тщеславным? Имел какие-нибудь амбиции?
— Только одну: разбогатеть, и как можно быстрее.
— Почему? Гажан очень нуждался в деньгах?
— Если не он сам, то по крайней мере его жена.
И снова у меня екнуло сердце. Но, странное дело, чем больше обвинений накапливалось против Эвелин, тем упорнее я выискивал смутные основания защитить и оправдать молодую женщину.
Ордэн, вероятно, что-то почувствовал в моем голосе, ибо кинул на меня довольно странный взгляд.
— Вы знакомы с мадам Гажан? — спросил я.
— Раньше, когда она еще работала на заводе, мы нередко виделись.
Я подумал, что сейчас он начнет рассказывать о прежних отношениях Эвелин с Турноном, — в провинции обожают судачить на подобные темы, но Ордэн оказался человеком благородным и не позволил себе ни малейших намеков на прошлое женщины, все более занимавшей мои помыслы.
— Эвелин очень красива, — продолжал он, — и мало кто у нас понял, почему ей вздумалось выйти за Гажана. Во всяком случае, удивились те, кто не догадывался о страстном желании нашего коллеги добиться успеха и о его готовности отказаться от любых радостей бытия ради скорейшего завершения работы.
— А как вы думаете, откуда у него эта страсть во что бы то ни стало достигнуть цели?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19


А-П

П-Я