– Спасибо. Это кому же?
– Я ужинала с Давидом Тейчменом. Он мне звонит всякий раз, когда заезжает в Париж.
– Как и тысячи других людей, которые звонят тебе всякий раз, когда заезжают в Париж.
– Не хочешь же ты, чтобы женщина ужинала одна, правда?
– Ни в коем случае.
– К тому же ему, наверно, лет сто уже. Едет в Канн. Говорит, что собирается основать новую компанию. Я сказала ему, что у тебя, возможно, что-нибудь для него найдется. Он будет тебе звонить. Не возражаешь? В худшем случае он безвреден.
– Если бы ты сказала это при нем, он умер бы от оскорбления.
Дэвид Тейчмен более двадцати лет терроризировал Голливуд.
– Да я и при нем не молчала. – Она вздохнула в трубку. – Скверное утро было у меня сегодня. Проснулась, протянула руку и сказала: «Черт бы его побрал».
– Почему? – Потому что тебя не было рядом. Скучаешь по мне?
– Да.
– Ты говоришь таким тоном, словно сидишь в полицейском участке.
– Что-то в этом роде.
– Не клади трубку. Мне скучно. Вчера ты ел на ужин рыбу в белом вине?
– Нет.
– Ты по мне скучаешь?
– На это я уже ответил.
– Любая женщина скажет, что это очень сухой ответ.
– Я не хотел, чтобы это было воспринято именно так.
– Ты жалеешь, что я не с тобой?
– Да.
– Назови меня по имени.
– Сейчас я предпочел бы этого не делать.
– Как только положу трубку, меня начнут мучить подозрения.
– Пусть они тебя не мучают.
– Напрасно я трачу деньги на этот разговор. Со страхом жду следующего утра.
– Почему?
– Потому что, когда я проснусь и протяну руку, тебя опять не будет рядом.
– Не будь такой жадной.
– Да, я жадная женщина. Ну, ладно. Не знаю, кто там с тобой сейчас в номере, но ты мне позвони, когда освободишься.
– Идет.
– Назови меня по имени.
– Несносная.
В трубке раздался смех, потом щелчок. Телефон умолк, Крейг положил трубку. Девушка вернулась с балкона.
– Надеюсь, мое присутствие не скомкало ваш разговор?
– Нисколько.
– Вы заметно повеселели после этого звонка, – сказала девушка.
– Да? Я этого не чувствую.
– Вы всегда так отвечаете по телефону?
– То есть?
– «Крейг слушает».
Он задумался.
– Кажется, да. А что?
– Это звучит так… казенно. Вашим друзьям это нравится?
– Возможно, и нет, – сказал он, – только они ничего мне не говорили.
– Терпеть не могу официального тона, – сказала она. – Если бы мне пришлось работать в какой-нибудь конторе, я бы… – Она передернула плечами и села в кресло у столика. – Как вам понравилось то, что вы успели прочесть?
– С самого начала своей работы в кино я взял за правило не делать выводов о работе, которая еще не закончена, – сказал он.
– Вы хотите читать дальше?
– Да.
– Я буду тиха, как звездная ночь. – Она села, откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу. Ступни у нее оказались чистыми. Он вспомнил, сколько раз ему приходилось говорить своим дочерям, чтобы они сидели прямо, но они все равно не сидели прямо. Такое поколение. Он взял желтые листки, которые отложил, перед тем как подойти к телефону, и возобновил чтение: «Это интервью Крейг дал Г. М. в своем “люксе” (сто долларов в сутки) в отеле “Карлтон” – розоватом, помпезном здании, где разместились знаменитости, приехавшие на Каннский кинофестиваль. Крейг – высокий, стройный, сухопарый, медлительный в движениях. Густые седеющие волосы небрежно зачесаны назад, на лбу – глубокие морщины. Глаза светло-серые, холодные, глубоко посаженные. Ему сорок восемь лет, и выглядит он не моложе. Бесстрастный взгляд, обычно полуопущенные веки. Похож на часового, смотрящего вниз на поле битвы сквозь отверстие в крепостной стене. Голос хрипловатый, речь замедленная, следы его родного нью-йоркского выговора еще не окончательно стерлись. В обращении старомоден, сдержан, вежлив. Манера одеваться в сравнении с крикливо разодетой публикой этого городка – сдержанная. Его можно принять за гарвардского профессора литературы, проводящего летний отпуск в штате Мэн. Красивым его не назовешь – для этого у него слишком плоское и жесткое лицо, слишком тонкие и строгие губы. Среди знаменитостей, собравшихся в Канне, есть люди, которые когда-то работали либо у него, либо с ним; его тепло встречают всюду, где он появляется, и у него, по-видимому, много знакомых, но не друзей. В первые два вечера из трех, проведенных на фестивале, он ужинал в одиночестве. В каждом случае он выпивал три “мартини” до еды и целую бутылку вина во время еды без каких-либо видимых признаков опьянения».
Крейг покачал головой и положил желтые листки на полку у окна. Три-четыре страницы текста остались непрочитанными.
– В чем дело? – спросила девушка. Она внимательно за ним наблюдала. Он чувствовал на себе ее пристальный взгляд сквозь темные очки и, читая, старался сохранить равнодушный вид. – Нашли какой-нибудь ляп?
– Нет, – ответил он. – Нашел, что очень не симпатичный портрет вы нарисовали.
– Прочтите до конца. Дальше будет лучше. – Она встала и ссутулилась. – Я оставляю вам текст. Знаю, как трудно читать в присутствии автора.
– Лучше возьмите это с собой. – Крейг показал рукой на листки. – Я славлюсь тем, что теряю рукописи.
– Это не страшно, – сказала девушка. – У меня есть копия.
Снова зазвонил телефон. Он взял трубку.
– Крейг слушает. – Он взглянул на девушку и пожалел, что опять произнес эту фразу.
– Дружище, – сказал голос в трубке.
– Привет, Мэрф. Откуда звонишь?
– Из Лондона.
– Ну, как там?
– Выдыхаются, – сказал Мэрфи. – Не пройдет и полгода, как они начнут превращать местные студии в откормочные пункты для черных ангусских быков. А у вас там как?
– Холодно и ветрено.
– Но все же лучше, наверно, чем здесь. – Мэрфи по обыкновению громко кричал, его было слышно во всех концах комнаты. – Мы передумали и летим завтра, а не на следующей неделе. Остановимся в отеле «На мысу». Приходи завтра к нам на ленч, ладно?
– С удовольствием.
– Прекрасно, – сказал Мэрфи. – Соня тебе кланяется.
– А я ей, – сказал Крейг.
– О моем приезде никому не говори, – сказал Мэрфи. – Хочу несколько дней отдохнуть. Не для того я тороплюсь в Канн, чтобы с утра до вечера болтать с этими слюнявыми итальяшками.
– На меня ты можешь положиться, – сказал Крейг.
– Я позвоню в гостиницу, – сказал Мэрфи, – и велю поставить вино на лед.
– А я сегодня дал зарок не пить, – сказал Крейг.
– Ну, это ты зря, старик. Значит, до завтра.
– До завтра, – сказал Крейг, кладя трубку.
– Я невольно подслушала, – сказала девушка. – Это был ваш агент? Брайан Мэрфи?
– Откуда вы все знаете? – спросил Крейг. Голос его прозвучал резче, чем ему хотелось.
– Да все знают, кто такой Брайан Мэрфи, – сказала девушка. – Как вы думаете, он согласится поговорить со мной?
– Об этом вы его сами спросите, мисс, – сказал Крейг. – Не я его агент, а он – мой.
– Я думаю, согласится, – сказала она. – Разговаривал же он со всеми другими. Впрочем, не будем забегать вперед. Посмотрим, как все сложится. Хорошо бы мне часок-другой послушать ваш разговор с ним. В сущности, лучший способ сделать это интервью, – продолжала она, – это дать мне возможность потереться возле вас несколько дней. Побыть в роли молчаливой поклонницы. Вы можете представить меня как племянницу, секретаршу или как свою любовницу. Я надену платье. У меня прекрасная память, и, чтобы не смущать вас, я ничего не буду записывать. Буду только наблюдать и слушать.
– Прошу вас, мисс Маккиннон, не будьте так настойчивы, – сказал Крейг. – Я плохо спал ночью.
– Хорошо, – сказала она. – Больше я не буду вас сегодня беспокоить. Ухожу. Прочтите все, что я о вас написала и подумайте. – Она повесила сумку на плечо. Движения ее были резкими, не девическими. Она уже не горбилась. – Я буду рядом. Везде. Куда бы вы ни пришли, вы увидите Гейл Маккиннон. Благодарю за кофе. Можете меня не провожать.
Прежде чем он успел воспротивиться, она уже ушла.


2


Он медленно прошелся по комнате. Нет, это не для него. Такие номера предназначены для людей праздных, у которых по утрам только и забот что решать, пойти выкупаться или нет и в каком ресторане сегодня пообедать. Он закупорил бутылку и поставил в шкафчик. Собрал в охапку свои вещи, прихватил недопитый запотевший стакан с виски, пошел в спальню и бросил одежду на кровать. Простыни и одеяла сбились – он беспокойно спит ночью. Вторая постель осталась нетронутой. Кто бы ни была та дама, для которой готовила ее горничная, дама эта провела ночь в другом месте. От этого в спальне было тоскливо и не уютно. Он прошел в ванную, вылил виски в раковину и смыл водой. Имитация порядка, Потом он возвратился в гостиную, вынес столик с остатками завтрака в коридор и, войдя обратно в номер, запер за собой дверь.
На письменном столе лежала в беспорядке груда буклетов и кинореклам. Он сгреб их и отправил в корзину для бумаг. Чьи-то надежды, ложь, таланты, алчность.
Письма, брошенные на столе, лежали рядом с рукописью мисс Маккиннон. Он решил заняться сначала письмами. Что поделаешь, прочесть-то их все равно надо и ответить – тоже. Он вскрыл конверт с письмом от бухгалтера. Начнем с самого неотложного. Главное – подоходный налог.
«Дорогой Джесс, – писал бухгалтер, – боюсь, что ревизия за этот год не пройдет гладко. Ваш налоговый инспектор, сволочь, пять раз заходил в контору. Это письмо пишу дома и печатаю на собственной машинке, дабы никто не снял с него копии, а Вам советую по прочтении сжечь.
Как Вы знаете, нам пришлось уклониться от проверки Ваших доходов за этот год в установленный срок; в этом году Вы в последний раз заработали крупную сумму, и Брайан Мэрфи провел ее по книгам европейской компании, поскольку большая часть картины снималась во Франции. Все считали такую операцию правомерной, потому что деньги, которые Ваша компания занимала под будущие прибыли, я провел как основной капитал. Так вот, Управление налогов и сборов оспаривает законность этой операции, а инспектор – настоящая ищейка.
Но дело в том (только пусть это останется между нами), что этот человек, по-моему, взяточник. Он дал мне понять, что если Вы свяжетесь с ним, то он оформит декларацию в лучшем виде. За вознаграждение. Намекнул, что восемь тысяч его бы устроили.
Вы знаете, что подобные сделки вообще не по мне.
Да и Вы, как мне известно, никогда такими фокусами не занимались. Но я все же решил сообщить Вам, как складывается обстановка. Если хотите предпринять что-либо, то скорее приезжайте сюда и переговорите с этим прохвостом сами. И не посвящайте меня в этот разговор.
Мы могли бы обратиться в судебные инстанции и наверняка бы выиграли дело, ибо все тут честно и открыто, никакой суд не придерется. Но должен предупредить, что Ваши судебные издержки составили бы около 100.000 долларов. Кроме того, газеты, учитывая Вашу известность и Вашу репутацию, подняли бы шум и представили дело так, будто Вас судят за уклонение от уплаты налогов.
Мне кажется, мы сможем договориться с этим ублюдком и тогда отделаемся налогом в 60-75 тысяч. Так что мой Вам совет – пойти на переговоры и быстро все уладить. А убытки можно будет годика за два возместить.
Когда будете отвечать, пишите по моему домашнему адресу. Людей у меня в конторе много, и неизвестно, кому можно доверять. Не говоря уже о том, что и правительство не гнушается теперь вскрывать почту.
С наилучшими пожеланиями – Лестер».
«Годика за два возместить, – подумал Крейг – Видно, над Калифорнией сейчас сияет солнце».
Он разорвал письмо на мелкие клочки и бросил в корзину. Жечь его, как советовал бухгалтер, он не стал – слишком мелодраматично. Вряд ли Управление налогов и сборов пойдет на подкуп горничных Лазурного берега, чтобы они склеивали найденные в мусорных корзинах обрывки писем.
Патриот, участник войны, законопослушный налогоплательщик, он не желал думать, на что мистер Никсон, Пентагон, ФБР, конгресс употребят его шестьдесят-семьдесят тысяч долларов. Есть же какой-то предел нравственным мукам, которым может подвергать себя человек, находящийся, хотя бы теоретически, в отпуске. «Не отдать ли эту почту Гейл Маккиннон, – подумал он. – Пусть ознакомится. А читатели “Плейбоя” будут в восторге. Дягилев во власти почтовой марки».
Он потянулся было за письмом адвоката, но передумал. Взял со стола стопку листов, взвесил на руке, нерешительно подержал над корзиной, потом стал наугад перевертывать страницы. «Ему сорок восемь лет, и выглядит он не моложе», – прочитал он. Сорокавосьмилетний мужчина в глазах двадцатидвухлетней девушки. Наверное, для нее он развалина. Стены Помпеи. Окопы Вердена. Хиросима.
Он сел за стол и стал читать с того места, на котором остановился, когда девушка вышла из номера. Посмотрим, каким тебя видят люди.
«Известно, что он не привык щадить ни себя, ни других, – читал он. – Поэтому в некоторых кругах за ним укрепилась репутация жестокого человека. У него много врагов, среди его бывших сотрудников есть люди, обвиняющие его в неверности. В подтверждение этого они указывают, что он никогда, за единственным исключением, не ставил более одной пьесы одного автора и, в отличие от других продюсеров, не имеет списка любимых актеров. Примечательно, что, когда два его последних фильма провалились (общий убыток оценивается в восемь с лишним миллионов долларов), его коллеги по кинематографу, можно сказать, не выразили ему никакого сочувствия».
«Вот бестия, – подумал он. – Откуда она все это узнала?» В отличие от большинства журналистов, которые приходили к нему брать интервью, не прочитав предварительно ничего, кроме рекламных материалов, распространяемых студией, эта особа оказалась хорошо осведомленной. И недоброжелательной. Он пропустил две страницы, бросил их на пол и стал читать дальше: «Однажды ему предложили высший пост в одной из известнейших киностудий. Говорят, что он ответил отказом, послав лаконичную телеграмму:
“С тонущего корабля уже сбежал. Крейг”.
Такое поведение объясняется, очевидно, тем, что он богат, – во всяком случае, он должен быть богат, если разумно распорядился заработанными деньгами.
1 2 3 4 5 6 7