Его ясному скептическому уму человека XVIII века они казались бессмысленными. Почему не может очаровательный, светский джентльмен совершить преступление, как любой другой? Он был очень расстроен происшедшим, но все же не понимал подобного взгляда.— Я чрезвычайно сожалею, — тихо продолжал юрист, — но я вынужден сообщить вам, что, по данным частного расследования, произведенного нами, некоторые поступки капитана Гэхегена требуют объяснения.«Да, — подумал Понд, — поступки Гэхегена действительно часто требуют объяснения. В том-то и трудность, только… Господи, как тянет этот человек!» Одним словом, вся беда была в том, что Понд очень любил капитана Гэхегена, но, если бы его спросили, способен ли его друг на убийство, он скорее всего ответил бы, что способен, — гораздо более способен на убийство, чем на грубое обращение с кучером.Внезапно, с исключительной четкостью, Гэхеген возник в его сознании. Он увидел его таким, каким видел в последнюю их встречу. Широкоплечий человек быстро шагал по улице; темно-рыжие волосы беспорядочно выбивались из-под легкомысленно сдвинутого набок серого цилиндра, а за его спиной по вечернему небу плыли легкие пурпурные облака, невесомые и яркие, как его судьба. Да, очень легко простить Гэхегена; во много раз труднее его оправдать.— Мистер Льюк, — прервал молчание Понд, — сократится ли наша беседа, если я сразу сообщу вам все факты, свидетельствующие против Гэхегена? Он действительно часто бывал у миссис Февершем, прославленной актрисы. Не знаю почему — мне кажется, он любит другую женщину. Во всяком случае, он проводил с миссис Февершем очень много времени, долгие часы, до поздней ночи. Если бы Февершем застал их за чем-либо предосудительным, он бы ославил их повсюду, затеял против них дело и Бог знает что еще. Я не собираюсь критиковать поступки вашего клиента, но, откровенно говоря, он жил только сутяжничеством и злословием, больше ничем. И если Февершем был вполне способен угрожать или шантажировать, Гэхеген — я не скрываю от вас — вполне способен применить силу; возможно, даже убить, особенно если речь идет о добром имени женщины. Вот что свидетельствует против Гэхегена. И должен сказать вам сразу, что я не верю в его виновность.— К сожалению, это не все, — мягко заметил Льюк. — Боюсь, даже вы поверите в его виновность, когда узнаете факты. Пожалуй, самым серьезным результатом наших розысков оказалось то, что капитан Гэхеген сделал три совершенно разных и тем самым взаимоисключающих сообщения о своих действиях или, точнее, предполагаемых действиях в ночь убийства. Даже если мы примем за правду одно из его утверждений, придется признать, что в двух случаях он солгал.— Я всегда считал его правдивым человеком, — возразил Понд. — Разве что иногда он лжет забавы ради. Как раз это показывает, что он не станет профанировать ради выгоды высокое искусство лжи. В обычных, житейских делах он всегда был не только правдив, но и очень точен.— Даже соглашаясь с вами, — ответил мистер Льюк не совсем уверенно, — мы все же не решаем загадки. Если он всегда так правдив и искренен, то, значит, нужны были особые, чрезвычайные обстоятельства, чтобы он солгал.— Кому же он солгал? — спросил Понд.— В том-то и заключается тонкость и щекотливость дела, — сказал юрист, покачивая головой. — В упомянутый вечер, насколько мне известно, Гэхеген беседовал с несколькими дамами.— Да, он часто это делает, — заметил Понд. — А может, это они беседовали с ним? Если среди них случайно оказалась очаровательная особа из Пентаполиса по фамилии Эйза-Смит, я позволю себе предположить, что беседу вела она.— Это чрезвычайно любопытно, — удивился мистер Льюк. — Не знаю, как вы догадались, но среди них действительно была некая мисс Эйза-Смит из Пентаполиса. Кроме того, там была леди Вайолет Варни и ее сестра, леди Джоан. Именно последняя из названных дам была его первой собеседницей. Насколько я понимаю, это вполне естественно. Как вы сами заметили, он действительно привязан к этой даме, ибо то, что он сказал ей, ближе всего к истине.— А! — сказал мистер Понд, задумчиво подергивая бородку.— Джоан Варни, — серьезно продолжал юрист, — сообщила совершенно точно, еще не зная о трагедии, что, прощаясь с ней, капитан Гэхеген сказал: «Я иду к Февершемам».— И вы считаете, что это противоречит двум другим утверждениям, — сказал мистер Понд.— В высшей степени, — ответил Льюк. — Ее сестра, известная актриса-любительница, леди Вайолет Варни, остановила его у выхода, и они обменялись несколькими фразами. Прощаясь, он совершенно определенно сказал: «Я не иду к Февершемам, они еще в Брайтоне», или что-то в этом, роде.— А теперь, — сказал, улыбаясь, мистер Понд, — мы подошли к моей юной приятельнице из Пентаполиса. Кстати, что она делала у Варни?— Гэхеген столкнулся с ней на пороге, как только открыл входную дверь, — ответил мистер Льюк, тоже улыбнувшись. — Она явилась в чрезвычайно восторженном состоянии брать интервью у Вайолет Варни, «актрисы и общественной деятельницы». И она, и Гэхеген не такие люди, чтобы не заметить друг друга. Гэхеген перекинулся с ней несколькими словами, затем приподнял серый цилиндр и сказал, что идет прямо в клуб.— Вы в этом уверены? — спросил Понд, озабоченно хмурясь.— Она в этом уверена. Такое заявление привело ее в ярость, — ответил Льюк. — По-видимому, у нее, как у всех феминисток, какие-то предубеждения против клубов. Она считает, что мужчины туда ходят, чтобы напиваться до бесчувствия и рассказывать анекдоты, порочащие женщин. Кроме того, он задел ее профессиональное самолюбие. Вероятно, она хотела продлить интервью для своей газеты или для себя самой. Но я могу поручиться, что она вполне добросовестна.— О да, — подтвердил Понд горячо и в то же время печально. — Она, безусловно, добросовестна— В том-то и дело, — сказал Льюк с приличествующей случаю мрачностью. — Мне кажется, при данных обстоятельствах ход его мыслей вполне объясним. Он проговорился девушке, которой привык говорить правду. Возможно, тогда он еще не решился на преступление; возможно, он еще не вполне его обдумал. Но потом, беседуя с менее близкими ему лицами, он понял, как неумно было бы говорить им, куда он идет на самом деле. Сперва ему приходит в голову довольно грубая уловка; он просто говорит, что не идет к Февершемам. Затем, беседуя с третьей из женщин, он придумывает гораздо лучшую ложь, достаточно неопределенную, не привлекающую внимания, и говорит собеседнице, что идет в клуб.— Могло быть и так, — ответил Понд, — а могло быть… — И первый раз в жизни он последовал небрежной манере мисс Эйза-Смит, оставив фразу незаконченной. Он молча уставился вдаль, по-рыбьи вытаращив глаза; затем, подперев голову руками, пробормотал: — Простите меня, пожалуйста, я немножко подумаю, — и снова погрузился в молчание, сжимая ладонями лысый череп.Через некоторое время бородатая рыба показалась на поверхности, на этот раз с новым выражением лица, и заявила резким, почти сердитым тоном:— Мне кажется, вам очень хочется доказать виновность бедняги Гэхегена.Лицо мистера Льюка утратило наконец свою безучастность и впервые приняло жесткое, почти жестокое выражение.— Вполне естественно, что мы хотим привлечь к ответственности убийцу нашего клиента, — ответил он.Понд наклонился вперед, и взгляд его пронизывал собеседника, когда он сказал:— Но вы хотите доказать, что убийца — Гэхеген.— Я представил доказательства, — угрюмо сказал Льюк. — Свидетельницы нам известны.— И все же, как ни странно, — проговорил Понд очень медленно, — вы не заметили самого тяжкого обвинения.— По-моему, тут все тяжко, — резко ответил юрист. — А что вы имеете в виду?— Их показания неумышленны, — сказал Понд. — Не может быть и речи о заговоре. Моя юная американка абсолютно честна и ни за что не примкнула бы к заговору. Питер Гэхеген очень нравится женщинам. Он нравится даже самой Вайолет Варни. А ее сестра Джоан любит его. И все-таки они свидетельствуют против него, или, вернее, все они показали, что он сам свидетельствует против себя. И все они не правы.— Черт побери, что вы хотите сказать? — неожиданно вспылил мистер Льюк. — В чем они не правы?— Они неверно передают его слова, — ответил Понд. — Спрашивали вы их, что он еще сказал?— Что же еще нужно? — вскричал юрист, окончательно выходя из себя. — Они могут поклясться, что он сказал именно эти фразы: «Иду к Февершемам»; «Не иду к Февершемам»; «Иду в клуб», — и ушел, оставив последнюю собеседницу в полной ярости.— Вот именно, — ответил Понд. — Вы утверждаете, что он произнес три противоречащие друг другу фразы. Я же утверждаю, что он сказал три раза одно и то же, только по-разному расставлял слова.— По-разному расставлял слова!.. — повторил Льюк почти злобно. — В суде он узнает, что по закону о лжесвидетельстве «расставлять по-разному слова» совсем не значит «говорить то же самое».Некоторое время они молчали; затем мистер Понд спокойно сказал:— Итак, теперь мы знаем все о преступлении капитана Гэхегена.— Кто сказал, что мы хоть что-нибудь знаем? Может быть, вы знаете? Я — нет.— Да, я знаю, — ответил мистер Понд. — Преступление капитана Гэхегена заключается в том, что он не понимает женщин, особенно современных. Это обычное свойство так называемых губителей женских сердец. Известно ли вам, что старый добрый Гэхеген — не кто иной, как ваш прапрадедушка?Мистер Льюк вздрогнул: он на самом деле испугался. Не ему первому пришло в голову, что мистер Понд не совсем в своем уме.— Разве вы не видите, — продолжал Понд, — что Гэхеген принадлежит к старой школе галантных щеголей и волокит? Они восклицали: «О, женщина, прекрасная женщина!», но ничего не знали о ней, и женщины этим пользовались. Зато как умели эти щеголи говорить комплименты! Вы, наверное, считаете, что это не имеет отношения к делу. Но понимаете ли вы, что я хочу сказать, называя Гэхегена губителем женщин в старом вкусе?— Пока что я вижу, что он губитель мужчин в весьма новом вкусе! — яростно выкрикнул Льюк. — Он убил достойного, тяжко оскорбленного человека, моего клиента и друга!— Мне кажется, вы немного раздражены, — сказал мистер Понд. — Случалось ли вам читать книгу доктора Джонсона «Тщета человеческих желаний»? Это чтение очень успокаивает. Поверьте мне, писатели восемнадцатого века, о которых я хочу говорить, пишут в чрезвычайно успокоительной манере. Знакома ли вам трагедия Аддисона «Катон»?— Мне кажется, вы сошли с ума, — сказал юрист, сильно бледнея.— Или еще: скажите мне, — осведомился мистер Понд тем же светским тоном, — приходилось ли вам читать пьесу мисс Эйза-Смит о герцогине в купальном костюме? Там все фразы неестественно укорочены, ну… как купальный костюм.— Имеют ли ваши слова хоть какой-нибудь смысл? — прошептал юрист.— О, несомненно! — ответил Понд. — Но сразу не объяснишь, это длинная история — вроде «Тщеты человеческих желаний». Дело вот в чем. Мой друг Гэхеген очень любит старинное красноречие и старинное остроумие. Я тоже. Мы ценим блестящие завершения длинных речей и финальные жала эпиграмм. Так мы подружились, нас сблизила любовь к манере письма восемнадцатого века — знаете, размеренная речь, антитезы и тому подобное. Предположите, что и вы любите такие вещи и читаете хорошо известные строки из Аддисонова «Катона»: Нам, смертным, не дано успехом править,Но мы его, Семироний, завоюем. Перевод Д. Маркиша.

Они могут нравиться или не нравиться. Но в любом случае вы вынуждены прочесть их до конца. Потому что эти стихи начинаются с избитой истины, вся соль их — в конце. В наше время у фраз вообще нет конца, никто и не ждет его.Женщинам всегда была в некоторой степени свойственна эта манера. Не потому, что они не думают, — они думают быстрее, чем мы. Нередко они и говорят лучше нас. Но они не умеют слушать, как мы. Они сразу схватывают первую мысль, она для них важнее всего; дальнейшее они подразумевают — и несутся дальше, иногда не дослушав фразы. А Гэхеген совсем другой человек: он принадлежит к старой ораторской школе, всегда должным образом заканчивает фразы и заботится об этом не меньше, чем о начале.Я позволю себе предположить, как выражаются адвокаты, что в действительности капитан Гэхеген сказал Джоан следующие слова: «Я иду к Февершемам. Не думаю, что они вернулись из Брайтона, но все-таки загляну на всякий случай. Если их нет, пойду в клуб». Вот что сказал Питер Гэхеген. Но не это услышала Джоан Варни. Она услышала, что он идет к Февершемам, и для нее сразу все стало ясно, даже слишком ясно — как поется в песне: «Он идет к той женщине». Хотя он и добавил тут же, что этой женщины скорее всего нет в городе. Ни Брайтон, ни клуб ее не интересовали: она даже не запомнила, что он о них говорил.Рассмотрим следующий случай. Второй собеседнице Гэхеген сказал: «Не стоит идти к Февершемам, они еще в Брайтоне. Но я все-таки загляну на всякий случай. Если их нет, пойду в клуб». Вайолет совсем не так правдива и добросовестна, как Джоан; она тоже ревнует к Оливии, но из побуждений гораздо более низменных: Вайолет считает себя актрисой. Она услышала что-то про Февершемов и смутно запомнила, что к ним не стоит ходить, то есть что он к ним не идет. Это ей было приятно, и она удостоила его беседой, но не соблаговолила прислушаться к тому, что он говорил дальше.Наконец, третий случай. Выходя из дома, Гэхеген сказал мисс Эйза-Смит: «Я иду в клуб. Обещал пойти к друзьям, к Февершемам, но не думаю, что они вернулись из Брайтона». Вот что он сказал. А она услышала, увидела и пронзила испепеляющим взглядом типичного эгоиста мужчину, наглого и распущенного, который беззастенчиво хвастается на глазах у всех, что идет в одно из тех проклятых мест, где напиваются и поносят женщин. Бесстыдное признание потрясло ее; куда уж тут было слушать, какие еще глупости он скажет! Для нее он был просто мужчиной, который идет в клуб.Итак, все три заявления Гэхегена точно совпадают по смыслу. В них сообщаются одни и те же факты, намечаются одни и те же действия, приводятся одни и те же доводы. Но они звучат совершенно по-разному в зависимости от того, какая фраза сказана первой.
1 2 3