Синяка удивился.
- Поколотит? Разве он тебе не брат? Я думал, вы с ним
близкие друзья.
- Мела - лучший воин у нас, хитрый и смелый, - с вызовом
ответил Аэйт. - Мне повезло, что я его тень. Конечно, он может
меня бить, особенно за такие проступки.
Подумав над этим разъяснением, Синяка спросил:
- Что такое "тень"?
- Спутник воина, - тут же сказал Аэйт.
Синяка еще немного помолчал.
- Он что, жестоко дерется?
- Да нет, - сказал Аэйт, скривившись. - Разве что по уху
съездит. Если он узнает, что я опять нарушаю законы, он
расстроится.
- Он не узнает, - сказал Синяка.
Они обменялись улыбками, и юноша тут же подсел к костру.
Он открыл уже было рот, но Синяка опередил его.
- Ты часто нарушаешь законы?
- Случается, - доверчиво отозвался Аэйт. - Однажды меня
даже хотели изгнать из племени.
- Что же ты натворил?
- Подсматривал за обрядами союза воинов. Я ведь еще не
воин, я тень Мелы, - пояснил он. - Мела берет меня в разведку или
в битву. Все враги, которых я убью, будут убитыми Мелой. Он учит
меня. Я хорошая тень, так он говорит. Когда меня хотели изгнать,
Мела чуть не убил себя. Наш вождь, Фарзой, сын Фарсана, сказал,
что боги разгневаны, что глаза тени не должны видеть тайн. Удача -
как женщина, сказал он, ее нагота - только для мужа. Даже если
бы Мела перерезал себе горло, Фарзой не простил бы меня.
- Почему же тебе разрешили остаться?
- Варахнунт Асантао, - ответил Аэйт. - Она запретила. Она
видит. Ее слово тяжелее слов любого из племени. Но теперь я
навсегда останусь тенью.
- А если Мелу убьют? - неосторожно спросил Синяка и тут же
пожалел о своей бестактности.
Но Аэйт, похоже, давно уже думал об этом.
- Убивают часто, - сказал он. - Могут убить и Мелу. Тогда я
стану тенью Фарзоя.
Он по-детски сморщил нос.
- Почему ты рассказываешь мне все это? - спросил вдруг
Синяка.
- Если ты враг, тебя прирежут, - пояснил Аэйт. - Если ты друг,
тебя незачем остерегаться.
Это объяснение показалось Синяке вполне
удовлетворительным.
- Ты пришел, чтобы что-то спросить у меня, - напомнил ему
Синяка.
- Это твоя саламандра? - тут же поинтересовался Аэйт.
- Прямой вопрос - прямой ответ, - сказал Синяка. - Моя.
- Да... - протянул Аэйт. - Я так и понял.
- Что ты понял? - Синяка насторожился.
- А что ты не человек, - просто сказал болотный воин. - В
лучшем случае, ты бродячий чародей.
Синяку пробрала дрожь от этого "в лучшем случае", но он
предпочел не уточнять.
- Да, - продолжал Аэйт, довольный своей проницательностью, -
ты не высокомерен, не так уж туп, неплохо видишь... Человек мог
бы еще хитростью и обманом подчинить себе тролля, но приручить
саламандру... Как хочешь, я не верю, что ты человек. И Мела так
считает. А вот кто ты на самом деле - это вопрос.
Раздосадованный тем, что здесь даже простой мальчишка
видит его насквозь, Синяка сказал:
- Скажи, Аэйт, это правда, что вы, морасты, - гномы?
Аэйт поперхнулся.
- Что значит - "гномы"?
- Ну, какие-нибудь болотные гномы... Вы такие маленькие, я
хочу сказать, ростом, вы так близки к природе... - Синяка молол
чепуху и сам знал это, но ему нужно было отвлечь мальчишку от
догадки, которая была опасно близка к истине.
Маневр оказался успешным. Аэйт покраснел от возмущения.
- Что за привычка стричь всех под одну гребенку! Если племя
низкорослое - так сразу "гномы"...
- А что, разве не так?
- Нет, - твердо сказал Аэйт. - Мы просто морасты.
На смуглом лице чародея появилась довольная улыбка.
- А я просто Синяка, - заявил он и с удовольствием отметил,
что на сей раз даже Аэйт смутился и не нашелся, что ответить.


Аэйт был прав, когда говорил, что слово варахнунт Асантао -
самое тяжелое в племени. Синяка не сомневался в том, что вождь,
глава союза воинов, о котором рассказывал ему мальчишка, с
радостью прогнал бы подальше подозрительных чужеземцев, а то и
прирезал бы их на всякий случай. Судя по словам Аэйта, Фарзой,
сын Фарсана, был личностью суровой, и ему ни к чему были какие-
то бродяги, да еще с такой странной внешностью.
Всеми этими соображениями Синяка поделился с Асантао, как
только она вернулась домой.
- Фарзой суров, - согласилась колдунья, - и недоверчив. Идем,
он хочет тебя видеть.
Синяка нехотя встал. Великан все еще спал у костра. На его
красной от загара лапище белела повязка, распространяющая
острый запах лука.
- А великан? - спросил Синяка.
- Он не отвечает, - сказала Асантао.
- Почему ты так решила, Асантао? Он вполне свободный
великан, ему лет четыреста, не меньше. Я полагаю, он уже достиг
совершеннолетия.
- Он твоя тень.
Пожалуй, она права, подумал Синяка. Хорошо еще, что Аэйт
растолковал ему, что такое "тень". Неприятно все время задавать
вопросы, большинство которых кажутся, по всей видимости,
идиотскими. Синяка так давно жил совершенно один, что мгновенно
запутывался, столкнувшись даже с самой простой социальной
структурой.
Асантао взяла его за руку и отвела к вождю.
Фарзой восседал, скрестив ноги, на огромном котле,
перевернутом вверх дном и покрытом медвежьей шкурой. Потом
уже (от Аэйта) Синяка узнал, что этот котел был отлит из сотен
бронзовых наконечников вражеских стрел и копий. Справа от
вождя стояли воины, числом около двух дюжин, слева на древке
сверкало золотое изображение лося, сделанное с изумительным
мастерством.
Вождь, глава воинского союза, был довольно высок ростом для
болотного человека. Он был широкоплеч и строен; некрасивый
шрам пересекал его суровое лицо. Если в его белых волосах и
была седина, то заметить ее было не так-то просто. Он носил
волосы стянутыми в узел на затылке, оставляя две тонких косички
свисать у висков. Две витых золотых гривны сверкали у него на
шее.
- Поклонись, - сказала Синяке Асантао, и он послушно
наклонил перед Фарзоем голову.
- Хорошо, - проговорил Фарзой. - Чужеземцев, мне сказали,
двое. Один - тень. Отвечать будешь ты.
Синяка почувствовал, как начинает ежиться под пристальным,
недобрым взглядом Фарзоя. Пришелец был слишком темным,
слишком рослым, слишком чужим. Вождь видел в нем неотесанного
нищего бездельника - и в своем роде был совершенно прав.
Синяка вдруг понял, что несмотря на все варварские законы
гостеприимства, эти люди никогда не будут считать его ровней
себе.
Асантао осторожно тронула его за руку.
- Я объясню тебе, - сказала она. - Вот Лось. Хорс ездит на
нем по небу. - Она указала на солнце. - Глаз Хорса смотрит на
тебя сверху. Лось слушает твои слова. Он из золота. Золото той же
породы, что и свет. Поэтому не лги, чужеземец.
Щурясь от ярких бликов, Синяка посмотрел на Золотого Лося,
главную святыню племени, и подумал вдруг о Косматом Бьярни.
Чертов пират, которого он отправил в преисподнюю, перебил бы со
своими головорезами все это маленькое племя, не задумываясь,
лишь бы завладеть таким огромным количеством золота. Хорошо,
что Бьярни больше нет. И Синяка в очередной раз решительно
подавил угрызения совести, терзавшие его при любом вспоминании
о капитане "Медведя".
Фарзой спросил:
- Откуда ты родом?
Удобнее было бы солгать, назвав какую-нибудь отдаленную
страну, где живут темнокожие люди, - тогда ему не пришлось бы
ничего объяснять. Но у Синяки вдруг появилось предчувствие,
мгновенно ставшее уверенностью, что Хорс действительно смотрит
на него, а Золотой Лось действительно его слышит, и что в их
присутствии солгать не удастся. Поэтому он ответил правду.
- Я из Ахена.
Несмотря на изоляцию, в которой жил народ Фарзоя, вождю
кое-что было известно об обитателях побережья. Бросив взгляд на
Золотого Лося, он сказал:
- Мне странно, что ты не лжешь. Но ведь жители Ахена - люди
с белой кожей.
Как объяснить, не слишком уклоняясь от истины, но и не
приближаясь к ней на опасно близкое расстояние, что маги его
рода, торопясь вложить в него силу, попросту опоили его ею, как
лекарством, и что это навсегда сожгло его кожу?
- Я был отравлен в детстве, - коротко сказал Синяка.
- Никогда не слыхал о подобных ядах, - заметил Фарзой,
покосившись на Асантао, но колдунья стояла с бесстрастным
лицом, скрестив руки на поясе.
- Кто твои родители? - спросил вождь.
- Я их не помню.
- Где же ты вырос, в таком случае?
- У добрых людей, - усмехнувшись при воспоминании о приюте
для неполноценных детей, ответил Синяка.
В тот же миг Золотой Лось вспыхнул алым, как будто его
облили кровью. Ложь была вопиющей, хотя на сей раз Синяка не
собирался никого обманывать. Фарзой понял это и не стал ничего
говорить. Он решил дать чужому человеку возможность исправить
неловкие слова.
- Я вырос в приюте, - сказал Синяка, - у злого, жадного
хозяина, которого ненавижу до сих пор, хотя он и не дал мне
умереть от голода.
Алый свет, исходивший от небесного Лося, медленно угас.
Фарзой кивнул, удовлетворенный.
- Чем ты занимаешься?
Отчаянно косясь на Лося, Синяка очень осторожно ответил:
- Бродяжничаю...
Это было правдой, хотя и не полной. Но, к счастью, даже
Хорсу не уследить за каждым, кто недоговаривает, - правильно
говорил Мела, у бога только один глаз.
- Кто твоя тень?
- Великан, только небольшой. Он давно уже не людоед.
- Почему он следует за тобой?
- Мне его подарили.
На этот раз вождь позволил себе выразительно поднять бровь,
однако комментировать синякины слова не стал. Вместо этого он
поднялся, выпрямившись во весь рост. Котел глухо загудел под
звериной шкурой, когда вождь резко ударил по нему ногой.
- Ты бродяга без роду и племени, - спокойно сказал Фарзой.
Он не собирался никого оскорблять и просто, подводя итоги,
называл вещи своими именами. - Ты не похож на людей внешним
обликом. Ты неграмотен и безоружен. Для нашего народа ты
бесполезен. Ты высокий, твоя тень - великан, вы будете много есть.
Я хочу, чтобы вы ушли.
Он прав, подумал Синяка. Если люди Ахена не признавали в
нем полноценного человека, если добрые и веселые братья из
Ордена Закуски не захотели делить с ним свою жизнь, то почему
его должен принимать маленький болотный народец? Синяка
наклонил голову, чувствуя странную горечь.
Неожиданно у него вырвалось:
- Позволь хотя бы моему великану залечить свою рану!
- Нет, - сказал Фарзой.
Синяка взглянул на воинов, но они стояли неподвижно. Он
вздрогнул, услышав из-за своего плеча голос:
- Позволь ему остаться, Фарзой.
Все глаза обратились в сторону колдуньи. Что-то в том, как
она смотрела, заставило вождя насторожиться. Асантао редко
вмешивалась в дела племени. Чаще она выполняла просьбы и
поручения вождя: заклинала погоду, подбирала удачные дни для
сражений, искала пропажи, лечила раненых. Но сейчас она,
похоже, решила настоять на своем.
Фарзой задумался. Он понимал, что варахнунт вряд ли станет
объяснять, почему она это делает. Что-то открылось ей, и она
считает, что чужаков лучше оставить в племени.
Фарзой кивнул.
- Ты видишь, Асантао, - сказал он, и это было признанием ее
правоты.


Мела недоверчиво смотрел на костер. Дрова почти все уже
прогорели, но пламя весело трещало, не думая угасать. Молодому
воину не нравились все эти колдовские трюки, и присутствие
огненного духа его настораживало.
- Не смотри ты на нее зверем, - сказал брату Аэйт, с хрустом
грызя птичье крылышко.
Несмотря на то, что в число магических талисманов, висевших
у входа в дом Асантао, входили две ложки, племя давно уже
забыло, что это такое. Морасты ели руками, изредка помогая себе
ножом.
- На кого? - огрызнулся Мела.
- На саламандру, - легко пояснил младший брат и выплюнул
кость. - Она сытая и в хорошем настроении.
- Тебе что-то показалось, Аэйт, - ответил Мела недовольно.
Младший брат фыркнул, забрызгав подбородок утиным жиром.
Синяке нравились братья. С тех пор, как благодаря
заступничеству Асантао они с великаном остались в поселке, не
было дня, чтобы Аэйт не забежал к ним поболтать. Великана он
недолюбливал, не в силах побороть неприязни к его огромным
размерам, а на Синяку смотрел добродушно и чуть снисходительно.
Смуглый синеглазый чужеземец вызывал у него любопытство.
Иногда вместе с Аэйтом приходил и Мела.
Великан сидел поодаль от костра, но Синяке было хорошо
слышно, как он громко чавкает в темноте. Рана на его руке
зажила, но Пузан злобствовал всякий раз, как видел Мелу. О чем
думал при этих встречах беловолосый воин, сказать было трудно.
Может быть, он полагал, что великан - пустое место, и его чувства
не стоят того, чтобы над ними задумываться? Ведь за Пузана
отвечает Синяка.
Хотя, с другой стороны, Аэйт, тоже тень, ни в коей мере
пустым местом не считался. Для этого парнишка слишком
наблюдателен, подумал Синяка. Аэйт выделялся своей
проницательностью даже среди морастов. Ему бы стать
ясновидящим, как Асантао.
Но когда Синяка высказал это вслух, Мела рассердился.
- Или одно, или другое, запомни. Если ты воин, ничто не
должно отвлекать тебя от войны. Если ты варахнунт, твое оружие -
второе зрение и магия. Аэйт, может быть, и любопытен, как сорока.
Но боюсь, что любопытство его праздное.
- Ты верно говоришь, - нехотя сказал Аэйт и помрачнел.
Братья переглянулись, словно разом вспомнили о чем-то. За
спиной Синяки великан растянулся на траве и принялся ковырять
пальцем в зубах.
- А почему ты не хочешь заняться магией? - спросил Синяка.
- Колдовство - женская работа, - ответил Аэйт. - Я хочу
сражаться.
Мела смотрел на него грустно. Младший брат вытер ладонью
рот и начал разливать по чашкам крепкий черный травяной отвар,
подав сперва брату, затем Синяке. Помедлив, сунув дымящуюся
чашку под нос Пузану.
1 2 3 4 5 6 7