Обслужили супер, доставка супер 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Фолкнер Уильям
Засушливый сентябрь
Уильям Фолкнер
Засушливый сентябрь
1
В кровавых сентябрьских сумерках - после шестидесяти двух дней без дождя - он распространился словно пожар в сухой траве: слушок, анекдот, как угодно называй. Что-то такое насчет Минни Купер и негра. На нее напали, ее оскорбили, перепугали: ни один из тех, что собрались субботним вечером в парикмахерской, где под потолком, волнами застоявшихся лосьонов и помады возвращая им их же несвежее дыхание и запахи, вентилятор колыхал, не очищая, спертый воздух, - не знал достоверно, что же произошло.
- А только это не Уил Мэйз, - сказал один из парикмахеров. Худощавый, рыжеватый человек средних лет, с добрым лицом, он в это время брил заезжего клиента. - Я знаю Уила Мэйза. Он ничего парень, хоть и черномазый. Да и Минни Купер я знаю.
- Что же ты про нее знаешь? - сказал другой парикмахер.
- А кто она? - сказал клиент. - Молоденькая девчонка?
- Да нет, - сказал парикмахер. - Ей, я так полагаю, под сорок. Незамужняя. Потому-то мне и не верится...
- При чем тут верится - не верится! - сказал нескладный юнец в шелковой сорочке, взмокшей от пота. - Чье слово важнее - белой женщины или черномазого?
- Не верится мне, что Уил Мэйз способен такое сотворить, - сказал парикмахер. - Уила Мэйза я знаю.
- Тогда, может, знаешь, кто это сотворил? Да не ты ли и помог ему бежать из города, раз ты так черномазых обожаешь?
- Не верю, чтобы вообще кто-то такое сотворил. Не верю, чтобы что-нибудь стряслось. Да вы сами раскиньте мозгами. Не знаете, что ли, когда мужа нет, женщинам этим, чем старше становятся, так и лезет в голову всякий вздор, который человеку...
- Тоже мне белый! - сказал клиент. Он завозился под простыней. Юнец вскочил на ноги.
- Не веришь, значит? - сказал он. - Так, по-твоему, белая женщина врет?
Парикмахер задержал бритву над привставшим клиентом. Он не глядел по сторонам.
- А все эта чертова погода, - сказал другой. - В такую погоду человек способен на любую дурь. Даже с Минни Купер.
Никто не засмеялся. Парикмахер сказал мягко, упрямо:
- Никого я ни в чем не обвиняю. Просто я знаю, да и вы, ребята, знаете, что женщина, которую никогда никто не...
- Иди поцелуйся со своими негритосами! - сказал юнец.
- Заткнись, Крепыш, - сказал другой. - Разберемся, что к чему, а времени, чтоб действовать, у нас навалом.
- А кто? Кто будет разбираться? - сказал юнец. - Еще чего выдумали! Да я...
- Ты белый что надо, - сказал клиент. Взмыленная борода придавала ему сходство с ковбоями, как их изображают в кино. - Втолкуй им, парень, сказал он юнцу. - Если в вашем городе не осталось белых мужчин, можешь рассчитывать на меня, даром что я всего-навсего коммивояжер и не здешний.
- Послушайте, ребята, - сказал парикмахер. - Сперва разберитесь, что к чему. Уила Мэйза я знаю.
- Ну дела! - вскричал юнец. - Подумать только, белый из нашего города...
- Тихо, Крепыш, - сказал второй. - Времени у нас навалом.
Клиент выпрямился в кресле. Он посмотрел на говорившего.
- По-вашему, значит, можно стерпеть, когда черномазый нападает на белую женщину? И вы, белый, его оправдаете, правильно я вас понял? Катитесь-ка лучше обратно на Север, откуда приехали. Нам здесь таких не нужно.
- Причем тут Север? - сказал второй. - Я в этом городе родился и вырос.
- Ну дела! - сказал юнец. Он обвел всех напряженным, недоумевающим взором, словно стараясь припомнить, что же хотел сказать или сделать. Рукавом он вытер лоб, покрытый испариной.
- Черт меня побери, если я допущу, чтоб белую женщину...
- Втолкуй им, парень, - сказал коммивояжер. - Богом клянусь, пусть они только...
С грохотом распахнулась стеклянная дверь. На пороге, раздвинув ноги, легко удерживая в равновесии плотное тело, остановился человек. Ворот белой рубашки расстегнут, на голове фетровая шляпа. Разгоряченный, наглый взгляд мгновенно охватил всех присутствующих. Фамилия этого человека была Мак-Лендон. На фронте он командовал солдатами и получил медаль за доблесть.
- Ну, - сказал он, - так и будете сидеть да терпеть, что на улицах Джефферсона черномазый подонок насилует белую женщину?
Крепыш снова вскочил. Шелк сорочки плотно облегал его тугие плечи. Под мышками набрякли два темных полумесяца.
- Вот и я про то! Я же им слово в слово...
- А там и вправду что-то было? - спросил третий. - Не впервой же ей мерещится. Пинкертон тут верно говорил. Помните, прошлый год она вопила, что с крыши мужчина подглядывает, как она раздевается?
- Что? - сказал клиент. - Что такое?
Парикмахер осторожно усаживал его обратно в кресло, и он, подчиняясь, откинулся на спинку, с запрокинутой головой. Парикмахер придерживал его за плечи.
Мак-Лендон напустился на третьего.
- Было! А какая, к чертовой матери, разница! Вы что, намерены спускать черномазым, пока они и впрямь до этого не додумались?
- Вот и я про то! - вскричал Крепыш. И бессмысленно выругался - длинно, не переводя духа.
- Полно, полно, - сказал четвертый. - Не так громко. Зачем шуметь?
- Точно, - сказал Мак-Лендон, - обойдемся без шума. Кто со мной?
Он покачивался на пятках, обводил взглядом лица.
Занеся бритву над клиентом, парикмахер прижал его голову к креслу.
- Ребята, разберитесь-ка сперва, что к чему. Уила Мэйза я знаю. Это не он. Давайте позовем шерифа и сделаем все как положено.
Мак-Лендон резко обернул к нему искаженное злобой и решимостью лицо. Парикмахер не отвел взгляда. Они казались людьми разных рас. Другие мастера тоже замерли над клиентами, полулежавшими в креслах.
- Значит, - сказал Мак-Лендон, - для тебя слово негра важнее, чем белой женщины? Ну и цацкаешься ты с этими черномазыми...
Третий встал и схватил Мак-Лендона за руку. В свое время он тоже воевал на фронте.
- Полно, полно. Давайте пораскинем мозгами. Кто из вас знает, что же произошло на самом деле?
- Еще чего, мозгами раскидывать! - Мак-Лендон рывком высвободил руку. Кто со мной заодно - пошли. А кто нет... - впиваясь глазами в окружающих, он утирал рукавом пот, катившийся по лицу.
Поднялись трое. Коммивояжер распрямился в кресле.
- Ну-ка, - сказал он, дернув простыню у горла, - снимите с меня эту тряпку. Я не здешний, но, богом клянусь, когда наших жен, сестер и матерей...
Мазнув себя простыней по лицу, он швырнул ее на пол. Мак-Лендон стоял на пороге, понося остальных последними словами. Встал и подошел к нему еще один. Прочие в смущении посидели, не глядя друг на друга, а затем, поодиночке, присоединились к Мак-Лендону.
Парикмахер поднял простыню с пола. Он принялся аккуратно ее складывать.
- Не надо, ребята. Уил Мэйз тут ни при чем. Я знаю.
- Потопали, - сказал Мак-Лендон. Он круто повернулся. Из кармана брюк торчала рукоятка тяжелого пистолета. Вышли. Стеклянная дверь с грохотом захлопнулась за ними, и звук отозвался в душном воздухе.
Парикмахер тщательно и неспешно обтер бритву, положил ее на место, зашел в подсобное помещение и снял со стены шляпу.
- Я скоро вернусь, - сказал он. - Нельзя же допустить...
Он выбежал на улицу. Двое других мастеров последовали за ним до двери, придержали ее на отскоке и высунулись на улицу, глядя ему вслед. Воздух был душный, неживой. От него оставался на языке металлический привкус.
- Что он может сделать? - сказал один из парикмахеров. Другой вполголоса бормотал: "Господи Иисусе, господи Иисусе. Не хотел бы я быть на месте Уила Мэйза, раз уж он Мак-Лендона рассердил".
- Господи Иисусе, господи Иисусе, - шептал второй.
- Как, по-твоему, там и впрямь что-то такое было? - сказал первый.
2
Ей было лет тридцать восемь, тридцать девять. Жила она с тяжело больной матерью и тощей, золотушной, но не унывающей теткой; у них был стандартный сборный домик, и каждое утро между десятью и одиннадцатью она появлялась на веранде в нарядном, отороченном кружевами чепчике и до полудня раскачивалась в кресле-качалке. После обеда она ложилась отдохнуть, пока не спадет зной. А потом, в каком-нибудь из трех-четырех новых полупрозрачных платьев, которые шила себе каждое лето, она шла в центр встретиться со знакомыми в дамских магазинах, где можно щупать товары и холодным, резким тоном препираться о цене, хотя и не думаешь ничего покупать.
Родом из обеспеченной семьи - не лучшей в Джефферсоне, но вполне приличной, - она была телосложения скорее изящного, наружности заурядной, одевалась и держала себя задорно и немного вызывающе. В юности ее стройная подтянутая фигурка и резковатая живость позволили ей какое-то время продержаться в светских кругах, где вращались сливки городского общества; молодые не так сильно ощущают различия в общественном положении, и она бывала на школьных вечеринках своих ровесниц и вместе с ними ходила в церковь.
Она последней поняла, что сдает позиции; в той компании, где она выделялась огоньком побойчее и поярче прочих, мужчины начали постигать все прелести снобизма, а женщины - отместки. Тогда-то у нее и появилось это вымученно-задорное выражение. Такой она побыла еще немного на вечеринках, в тенистых галереях и на зеленых лужайках; для нее это выражение было вроде маски или стяга, и от исступленного неприятия правды в глазах у нее появилось недоумение. Но вот однажды вечером, в гостях, она случайно подслушала разговор юноши и двух девушек, своих одноклассников. С тех пор она больше не принимала ни единого приглашения.
Она наблюдала, как девушки, росшие с нею вместе, выходят замуж, обзаводятся домами и детишками, ее же ни один мужчина не домогался мало-мальски серьезно, и вот, глядишь, дети бывших одноклассниц уже несколько лет подряд зовут ее "тетенька", а матери их тем временем задорными голосками рассказывают им о том, каким успехом пользовалась тетя Минни в юности. А потом в городке стали примечать, что по воскресеньям она раскатывает в автомобиле с кассиром из банка. Кассир был сорокалетний вдовец, видный из себя мужчина, от него неизменно попахивало не то парикмахерской, не то виски. Он первым во всем городке приобрел автомобиль - маленькую красную "егозу"; и не на ком ином, как на Минни, городок впервые узрел шляпку с вуалью для поездок в автомобиле. Тогда-то и начали приговаривать: "бедная Минни". "Но она уже взрослая и может сама за себя постоять", - говорили другие. Тут она стала просить своих бывших одноклассниц, чтобы их дети звали ее не "тетенька", а "кузина".
Теперь уж минуло двенадцать лет с тех пор, как общественное мнение занесло ее в разряд прелюбодеек, и восемь лет тому, как кассир перевелся в Мемфис, а в Джефферсон наезжал лишь на сутки под рождество, которое справлял на ежегодной холостяцкой вечеринке в охотничьем клубе у реки. Притаясь за шторами, соседи подглядывали за процессией участников этой вечеринки и в первый день рождества, нанося визиты, рассказывали Минни о том, как прекрасно он выглядит, как, если верить слухам, преуспевает в большом городе, и задорными, скрытными глазами впивались в ее вымученно-задорное лицо. К атому часу дыхание Минни обычно отдавало запахом виски. Виски ей поставлял некий юнец, заправлявший киоском с содовой водой:
- Факт, покупаю для старушенции. Я так считаю: пусть и у ней будет хоть какая-то радость.
Мать ее теперь вовсе не покидала своей комнаты; хозяйство вела золотушная тетушка. На этом фоне какой-то вопиющей нереальностью казались яркие платьица Минни, ее праздность, ее пустые дни. По вечерам она теперь выходила из дому только с женщинами, соседками, в кино. Днем же надевала какое-нибудь из новых платьиц и одна-одинешенька шла в центр, где к концу дня уже прогуливались ее юные кузины - изящные шелковистые головки, худенькие, угловатые руки и осознавшие свою прелесть бедра, - девочки идут в обнимку друг с дружкой или же вскрикивают да хихикают с мальчишками у киоска с содовой; а она проходила мимо них и шла дальше вдоль сомкнутого строя витрин, причем мужчины, изнывавшие от безделья в дверях, даже не провожали ее больше глазами.
3
Парикмахер устремился вверх по улице, где сквозь облака роящихся мошек ослепительно сверкали редкие фонари, недвижно и залихватски подвешенные в безжизненном воздухе. В густой пыли умирал день; над темной площадью, окутавшейся саваном из песка, небо было незамутненное, как поверхность медного колокола изнутри. На востоке у горизонта пробивался отблеск вдвое прибывшей луны.
Когда он догнал их, Мак-Лендон и трое остальных садились в машину, оставленную в узком проулке. Склонив массивную голову, Мак-Лендон вгляделся в него поверх машины.
- Передумал что ли? - сказал он. - Тем лучше для тебя; богом клянусь, завтра, когда в городе узнают, что ты сегодня молол...
- Полно, полно, - сказал другой, бывший солдат. - Пинкертон свой парень. Давай сюда, Пинк, подсаживайся.
- Ребята, Уил Мэйз никак не мог на такое пойти, - сказал парикмахер. Если вообще там хоть что-то было. Да вы ведь не хуже меня знаете: нет города, где негры лучше наших. Женщине всякое может насчет мужчин померещиться, хоть ничего совсем и нет, а мисс Минни вообще...
- Точно, точно, - сказал солдат. - Мы с ним только малость потолкуем, вот и все.
- Еще чего, потолкуем! - сказал Крепыш. - Когда мы разделаемся с этим...
- Да заткнись ты! - сказал солдат. - Ты что, хочешь, чтобы в городе каждая собака...
- Всем расскажем, богом клянусь! - сказал Мак-Лендон. - Расскажем, что всякий, позволивший, чтоб белую женщину...
- Поехали, поехали, вон еще машина.
Из облака пыли в конце проулка со скрежетом выкатил другой автомобиль. Включив зажигание, Мак-Лендон последовал за ним. Пыль плыла по улице наподобие тумана. Окруженные ореолом уличные фонари будто плавали в воде. Машина выехала за пределы городка.
Узкая, в выбоинах, дорога изобиловала поворотами. Над нею, да и над всей землей, нависала пыль. На фоне неба выросла мрачная громада фабрики мороженого, где ночным сторожем работал Уил Мэйз.
- Пожалуй, вот тут остановимся, а? - сказал солдат.
Мак-Лендон не отозвался. Он рванул вперед, круто притормозил, и свет фар выплеснулся на глухую стену.
- Послушайте, ребята, - сказал парикмахер. - Если он на месте, ведь это же доказывает, что он ни при чем. Правда же? Будь он виновен, он бы сбежал.
1 2


А-П

П-Я