…Через полчаса начало рассветать, небо посерело. Мак-Джиннис сказал:
– Ну вот и они. Ты только погляди! Точно комары осенью. Надеюсь, твой малый там не развеселится и не вздумает играть в бобра. Не то у него и впрямь будет на очко меньше, чем у Ронни… Связался черт с младенцем… Возьми штурвал.
5
В восемь часов под ними показалась песчаная отмель Ла-Манша. Машина с задросселированными моторами теряла высоту, и Богарт тихонечко подруливал ее по ветру, дувшему в проливе. Лицо его осунулось и было немного усталым.
И Мак-Джиннис тоже выглядел усталым, ему не мешало бы побриться.
– Как ты думаешь, на что он теперь уставился? – спросил он Богарта. Мальчик снова перевесился через борт кабины, глядя назад и вниз под правое крыло.
– Понятия не имею, – сказал Богарт. – Может, считает дырки от пуль. – Он дал газ левому мотору. – Придется сказать механикам…
– Но для чего ему так высовываться? – сказал Мак-Джиннис. – Можно поклясться, что трассирующая пуля вонзилась ему прямо в спину. Наверно, смотрит на океан. Его-то он, по крайней мере, видел, когда ехал сюда из Англии?
Потом Богарт выровнял самолет; нос его резко вздернулся кверху: мимо пронесся песок и волнистая полоса прибоя. А мальчик все так же висел, низко свесившись за борт, поглядывая то назад, то вниз под правое крыло; лицо его горело от восторга, от жадного, мальчишеского любопытства. Так он и висел, покуда самолет, совсем не остановился. Тогда он нырнул вниз, и во внезапной тишине смолкнувших моторов они услышали, как он ползет по проходу. Он появился, когда оба летчика, с трудом распрямляя затекшие спины, стали вылезать из самолета; лицо его было веселым, полным любопытства, а голос так и звенел от волнения:
– Нет, вы только подумайте! Ах ты, господи! Ну и человек! Вот это глаз! Вот это точность! Если бы Ронни видел! Ах ты, боже мой!.. Но, может, они не такие, как у нас? Не взрываются от воздушной волны?
Американцы смотрели на него, ничего не понимая.
– Что не такое, как у вас? – произнес Мак-Джиннис.
– Да бомба же! Вот замечательно! Ей-богу, никогда не забуду! Честное слово! Просто великолепно!
Мак-Джиннис наконец переспросил замирающим голосом:
– Бомба?
И тогда оба летчика, поглядев друг на друга расширенными глазами, воскликнули:
– Правое крыло!
Словно по команде, они на четвереньках вылезли из люка, обежали самолет и заглянули под правое крыло; мальчик бежал за ними следом. Возле правого крыла, зацепившись хвостом, головкою вниз, висела бомба. Она висела, как свинцовая гиря, чуть дотрагиваясь кончиком до песчаной дорожки. И рядом со следом от колес по песку тянулась узенькая ложбинка, которую вырыла волочившаяся бомба. А за спиной раздавался звонкий, беззаботный мальчишеский голос:
– Да я и сам перепугался! Хотел вас предупредить. Но подумал, что вам виднее. А какая сноровка! Замечательно! Ей-богу, никогда не забуду!
6
Моряк с примкнутым к винтовке штыком пропустил Богарта на пристань и показал, где причален катер. Пристань была пуста, и Богарт заметил катер только тогда, когда подошел к самому краю причала, взглянул вниз на воду и увидел две согнутых спины в промасленных робах; люди подняли головы, мельком взглянули на него и пригнулись снова.
Катер был длиною футов тридцать и шириною фута три. Он был выкрашен в маскировочную серо-зеленую краску. Шканцы были впереди; там торчали две тупые, наклонные выхлопные трубы.
«Боже милостивый, – подумал Богарт, – значит, вся носовая часть у них под мотором?..»
Сразу за деком помещалась рубка (он заметил большое рулевое колесо и доску с приборами). Вдоль борта, от кормы до рубки, и, обогнув рубку, вдоль другого борта назад к корме шла крепкая переборка, тоже выкрашенная в маскировочные цвета. Она выступала над бортом на фут, по всему катеру, кроме кормы, которая оставалась открытой. Перед сиденьем рулевого в переборке зиял большой глазок около восьми дюймов в диаметре. Глядя вниз, на это длинное, узкое, зловещее сооружение, Богарт увидел установленный на корме вращающийся пулемет и снова посмотрел на низкую переборку – с нею вместе катер поднимался над водой не больше чем на ярд – и на ее единственный пустой, устремленный вперед глаз. Он подумал: «Сталь. Все это из стали». Лицо его стало задумчивым, невеселым: он запахнул плащ и застегнулся на все пуговицы, словно ему стало холодно.
Позади он услышал шаги и оглянулся. Это был вестовой с аэродрома, которого провожал моряк с винтовкой. Вестовой нес объемистый сверток, завернутый в бумагу.
– Капитану Богарту от лейтенанта Мак-Джинниса, – доложил вестовой.
Богарт взял сверток. Вестовой и моряк ушли. Он развернул бумагу. В ней лежало несколько предметов: диванная подушка из ярко-желтого шелка, японский зонтик, дамский гребень, пачка туалетной бумаги и наскоро нацарапанная записка.
Богарт прочел:
«Нигде не нашел фотоаппарата, а Кольер ни за что не дает мандолину. Но, может, Ронни сыграет тебе на гребенке?
Мак».
Богарт разглядывал этот странный набор, и лицо его по-прежнему было задумчиво. Он снова завернул вещи в бумагу, отошел подальше и тихонько выбросил сверток в воду.
Когда Богарт возвращался к не заметной сверху лодке, он увидел, что к нему приближаются двое; мальчика он узнал сразу – худенький, высокий, он что-то рассказывал живо и увлеченно своему спутнику. Тот был ростом пониже; он шел, тяжело ступая, глубоко засунув руки в карманы, и курил трубку. Мальчик был одет все в тот же морской китель, но теперь на нем был еще и клеенчатый плащ, а на голове вместо залихватски заломленной фуражки грязный вязаный шлем и длинный, как бурнус, кусок материи, который шевелился за спиной, словно от звуков его голоса.
– Привет! – закричал он еще шагов за сто от Богарта.
Но внимание американца было поглощено его спутником. Ни разу в жизни не попадалась ему личность более странная. В самом развороте сутулых плеч и слегка опущенной голове было нечто тяжеловесное. Ростом он был много ниже товарища. Лицо, тоже румяное, выражало, однако, глубочайшую серьезность, чуть ли не суровость. Это было лицо двадцатилетнего юноши, который даже во сне старается выглядеть на год старше. На нем был свитер с высоким воротом, рабочие штаны, кожаная куртка и длинная, до пят, грязная шинель с оторванным погоном и без единой пуговицы. На голове – клетчатая фуражка, какую носят погонщики оленей, а поверх нее, закрывая уши, был повязан узкий грязный шарф, обмотанный вокруг шеи и затянутый петлей под левым ухом, точно веревка на висельнике. Покатые плечи, глубоко засунутые в карманы руки и опущенная голова придавали ему сходство со старухой, вздернутой за ведьмовство. В зубах торчала перевернутая книзу вересковая трубочка.
– Вот и он! – закричал мальчик. – Капитан Богарт, это – Ронни.
– Здравствуйте, – сказал Богарт. Он протянул Ронни руку, и тот вяло подал ему свою, холодную, но жесткую и мозолистую. Ронни не произнес ни слова: он только мельком взглянул на Богарта и тотчас же отвел глаза. Но в этот краткий миг Богарт поймал в его взгляде какую-то искру, нечто вроде тайного и не совсем понятного почтения. Ронни поглядел на него так, как подросток смотрит на акробата, который умеет ходить по проволоке.
Но при этом он ничего не сказал и сразу же куда-то нырнул, словно в воду; Богарт видел, как он скрылся за кромкой причала. На невидимой лодке застучали моторы…
– Пожалуй, пора и нам, – сказал мальчик. Он пошел было к катеру, но замер и тронул Богарта за плечо.
– Вот она! Видите? – Голос его прерывался от волнения.
– Что? – в тон ему прошептал Богарт; по старой летной привычке он быстро поглядел назад и вверх. Мальчик, цепко схватив его за руку, показывал на ту сторону бухты.
– Вот она! На той стороне! «Эргенштрассе». Они опять перевели ее на новое место.
В другом конце бухты виднелся древний, заржавленный корпус завалившегося на бок судна. Оно было совсем невзрачное, но Богарт заметил, что передняя мачта – причудливая путаница тросов и рангоута – похожа (если дать волю воображению) на решетку. Стоявший рядом с ним мальчик просто захлебывался от волнения.
– Как вы думаете, Ронни заметил? – прошептал он. – Заметил?
– Не знаю, – ответил Богарт.
– Ах ты, черт! Если бы он ее назвал, не разобравшись, тогда мы были бы квиты. Ах ты, черт! Но надо идти. – И он повел его к катеру, все еще дрожа от волнения. – Осторожно, – предупредил он Богарта. – Лестница у нас ужас какая!
Он спустился первый: двое матросов в лодке встали и отдали честь. Ронни скрылся; была видна лишь нижняя часть его туловища, заткнувшая узкий люк, который вел в машинное отделение. Богарт стал опасливо спускаться вниз.
– Господи, – сказал он. – Неужели вам каждый день приходится лазать вверх и вниз по этой штуке?
– Ужас, правда? – сказал его спутник, как всегда весело. – Да и у вас не лучше. Попробуй, повоюй при таком неустройстве, а потом еще удивляются, что война тянется так долго!
Узкий корпус катера болтался на волне, несмотря на то, что прибавился вес еще одного человека.
– Остойчивый, а? – сказал мальчик. – Поплывет и на лужайке в утренней росе. Носится по волнам, как бумажный кораблик.
– Да ну?
– Точно! А знаете почему?
Богарт так и не узнал, почему, – он старался как-нибудь усесться. На катере не было ни поперечных банок, ни сидений, если не считать длинного, плотного цилиндрического выступа, который шел по борту до кормы. Ронни, пятясь, вылез из своего укрытия. Он сел за руль и пригнулся к доске с приборами. Но, даже оглянувшись через плечо, он не произнес ни слова. Лицо его, перемазанное машинным маслом, выражало вопрос. А в глазах у мальчика появилось отсутствующее выражение.
– Порядок, – сказал он, глядя на нос, куда ушел один из матросов. – Готовы там впереди?
– Так точно, сэр, – ответил матрос.
Другой матрос стоял у кормы.
– Готовы на корме?
– Так точно, сэр.
– Отдать концы!
Катер, урча, отошел; вода вскипела у него под кормой, мальчик поглядел на Богарта.
– Дурацкие фокусы! Стараемся, чтобы все было по форме. Не знаешь, когда это дурацкое начальство… – Выражение лица у него снова переменилось и стало озабоченным, сочувствующим. – Послушайте. А вам не будет холодно? Мне ведь и в голову не пришло запастись чем-нибудь…
– Не беспокойтесь, – сказал Богарт. Но тот уже снимал дождевик. – Ни в коем случае! Ни за что не возьму.
– А вы мне скажете, когда вам станет холодно?
– Скажу. – Он поглядел на цилиндр, на котором сидел. Это был, в сущности говоря, полуцилиндр, нечто вроде котла на кухне у какого-нибудь Гаргантюа; он был разрезан вдоль на две половинки и привинчен болтами ко дну. Длиной он был двадцать футов и толщиной более двух футов. Верхушка его шла вровень с планширом, а между ним и бортами еще оставалось место, где человек мог поставить ногу.
– Это «Мюриэл», – сказал мальчик.
– «Мюриэл»?
– Ну да. Та, что была до нее, называлась «Агатой». В честь моей тетки. Нашу первую мы с Ронни окрестили «Алисой в Стране чудес». А мы были «Белым Кроликом». Вот потеха!
– Значит, у вас с Ронни их было уже три?
– Ну да, – сказал мальчик и придвинулся поближе. – Заметил! – прошептал он. Лицо его оживилось снова. – Когда будем возвращаться, – шептал он, – смотрите в оба!
– А-а, – сказал Богарт. – «Эргенштрассе»… – Он поглядел за корму и подумал: «Господи! А мы ведь и впрямь пошли, да еще как!» Он посмотрел теперь на воду через борт, увидел, как пролетает мимо них береговая полоса, и подумал, что катер движется почти с той же скоростью, с какой поднимается в воздух его «хэндли-пейдж». Уже здесь, в закрытой от ветра гавани, они начали толчками перепрыгивать с волны на волну. Рука его все еще лежала на цилиндре. Богарт обвел его взглядом от той части под сиденьем Ронни, где цилиндр, по-видимому, начинался, до другого оконца, который, скашиваясь, уходил под корму вниз.
– Тут, наверно, воздух, – сказал он.
– Что? – спросил мальчик.
– Я говорю, воздух. Он, наверное, наполнен воздухом. Для того, чтобы катер повыше сидел на воде.
– Ах вот что! Очень может быть. Вполне возможно. Мне это не приходило в голову. – Мальчик прошел вперед. На ветру бурнус хлестал его по плечам. Он пристроился рядом с Богартом. Головы их были защищены от ветра переборкой.
За кормой убегала гавань, очертания ее уменьшались, тонули в воде. Волна становилась все выше. Лодка то взлетала на гребень, то, ныряя, замирала на миг как вкопанная, а потом опять устремлялась вперед. Струи водяной пыли перелетали через борт и били по катеру, как огромные пригоршни дроби.
– Я хочу, чтобы вы все-таки надели плащ, – сказал мальчик.
Богарт не ответил. Он только обернулся и поглядел на его оживленное лицо.
– Мы вышли в открытое море, правда? – спросил он негромко.
– Да. Возьмите плащ, прошу вас!
– Спасибо, не надо. Мне и так хорошо. Ведь мы ненадолго?
– Нет. Скоро повернем. Тогда будет чуть потише.
– Ну да. Когда повернем, будет совсем хорошо.
И они повернули. Катер пошел ровнее. Вернее говоря, он теперь уже больше не ударялся, вздрагивая всем корпусом, о валы. Волны теперь катились под ним, и он несся, все ускоряя ход, в головокружительном порыве, заваливаясь то на один борт, то на другой, всякий раз словно падая в пустоту, отчего замирало сердце. Катер мчался, а Богарт глядел на корму с той же затаенной опаской, что и там, на пристани.
– Мы идем на восток, – сказал он.
– С маленькой поправкой на север, – уточнил мальчик. – Теперь он идет лучше, правда?
– Да, лучше, – сказал Богарт. Позади на фоне кипящего кильватера уже ничего не было видно, кроме моря да хрупкого, как игла, росчерка пулеметного дула и двух пригнувшихся на корме матросов. – Да. Теперь стало легче. – Потом он сказал: – И далеко нам идти?
Мальчик приблизил к нему лицо почти вплотную. Голос у него был счастливый, доверчивый, гордый, хотя и чуточку приглушенный.
– Сегодня парадом командует Ронни. Он сам все придумал. Конечно, и я бы мог до этого додуматься. В знак благодарности, и так далее. Но он старше, понимаете? Быстрее соображает. Вежливость, noblesse oblige[] – всякая такая штука… Сразу придумал, как только я ему утром рассказал.
1 2 3 4 5