Тут она рухнула спиной на красное покрывало; одна нога осталась на полу, вторая поднялась в воздух. Минуты полторы ее тело содрогалось.Когда она затихла, змея выскользнула изо рта и поднялась в полный рост, покачиваясь из стороны в сторону. Затем она опустилась на грудь женщины и начала покусывать ее сосок.Руки женщины приподнялись, как сонные птицы, встревоженные шумом, затем успокоились.Змея тоже затихла и начала медленными зигзагами втягиваться обратно в темно-рыжий кустарник, волоча за собой головку.Чайлд пытался понять, что же он видел.Оборотня? Вампира? Что это такое? Он нигде не читал ни о чем подобном.Женщина встала и подошла к туалетному столику. Глядя в зеркало, она вставила искусственную челюсть в рот и сразу помолодела, снова превратившись в самую красивую женщину в мире.Но она также была самой ужасной женщиной из тех, кого он знал.В этот момент дверь, ведущая в холл, вновь распахнулась. Чайлд похолодел, словно его окунули в прорубь на Северном полюсе: в дверном проеме стояла бледная Долорес дель Осоройо. Женщина, увидевшая ее появление в зеркале, посерела, пронзительно закричала, повернулась и побежала к двери, схватив бутылку за горлышко. Несмотря на свой страх, она отважно атаковала испугавшую ее женщину.Долорес усмехнулась и ткнула в женщину указательным пальцем. Та подняла над головой бутылку и замахнулась. Чайлд понял, что Долорес показывает не на женщину, она показывает на него, точнее, на зеркало, за которым он прячется.Женщина обернулась, глянула в зеркало, сбитая с толку, затем развернулась и закричала почему-то на Долорес. Та улыбнулась и вышла, прикрыв за собой дверь.Женщина медленно подошла к двери, осторожно ее открыла и выглянула в коридор. Даже если она что-нибудь там и увидела, то не бросилась в погоню, а закрыла дверь, затем прикончила бутылку, вернулась к туалетному столику, придвинула стул и села, опустив голову на руки.Через несколько минут на щеки ее вернулся румянец, она выпрямилась. В глазах женщины стояли слезы, а лицо постарело лет на десять. Она наклонилась к зеркалу, посмотрелась в него и вышла в соседнюю комнату, где, как решил Чайлд, находилась ванная.Ее реакция на появление Долорес была не столь спокойной, как у барона. Здесь, когда она была одна в комнате, появление испанки вызвало у нее неподдельный ужас. Если бы Долорес была подделкой и об этом было известно обитателям дома, зачем так реагировать на ее появление?У Чайлда появилась уверенность, что Долорес дель Осоройо не была нанятой актрисой, играющей роль призрака. Но, возможно, ужас женщины был вызван какой-то другой причиной?Чайлд не пришел к окончательному выводу.Детектив поискал вход в комнату и, не найдя панели, скрывающей вход, пошел дальше. Скоро он обнаружил вторую дверку, закрывающую полупрозрачное зеркало. Сквозь него была видна комната, обставленная в старинном испанском стиле. Гармонию обстановки нарушал только стоящий на столике телефон. В комнате никого не было.Дальше по коридору Чайлд обнаружил панель, скрывавшую вход еще куда-то. Рядом с ней за небольшой отодвигающейся пластинкой находился глазок. Чайлд заглянул в него: в помещении было темно, хотя дальний конец комнаты слабо освещался лучом, проникающим сквозь замочную скважину. Откуда-то доносился голос: кто-то говорил по телефону на неизвестном Чайлду языке.За комнатой коридор раздваивался. Чайлд прошел немного по каждому ответвлению — из каждого из них можно было пройти через скрытый проход в комнату странной многоугольной формы. Прежде чем открыть потайную дверь, Чайлд посмотрел через глазок, но ничего не смог разглядеть в темноте. Открыв панель, он пошарил рукой в проходе, нащупал тяжелую драпировку и осторожно, стараясь не дотрагиваться до нее, протиснулся в комнату. Прижимаясь спиной к стене, он осторожно двинулся вдоль нее. Дойдя до угла комнаты, Чайлд слегка отогнул край занавеси и одним глазом заглянул в комнату.В комнате было темно, и Чайлд включил фонарик. Луч осветил стоящую на треноге кинокамеру, затем стол в форме буквы «Y». Чайлд находился в той самой комнате, где провели свои последние часы Колбен и Бадлер.Угол комнаты занимала кровать. На маленьком столике стояла большая темно-зеленая пепельница, сделанная из неизвестного Чайлду материала. В самом центре грубо обработанной чаши помещалась высокая статуэтка. Она изображала обнаженного мужчину, превращающегося в волка. Или наоборот. До уровня груди его тело было человечьим; выше волосатые плечи переходили в напряженные волчьи лапы. Лицо оборотня, очевидно, было показано в момент метаморфозы: волчьи уши прижимались к загривку, но лицо еще оставалось человеческим.В чаше пепельницы обнаружились окурки, несколько дюжин. На некоторых имелись следы губной помады, другие были испачканы запекшейся кровью.Чайлд решительно включил в комнате свет и несколько раз щелкнул принесенным с собой фотоаппаратом. Теперь у него было то, за чем он сюда пришел.Можно было попытаться выбраться отсюда, но он по-прежнему не знал, в этом доме Сибил или нет. Кроме того, он надеялся обнаружить еще более убедительные для полиции улики.Он вернулся в потайной ход и теперь выбрал правый коридор. Вскоре тот в свою очередь раздвоился. Поразмыслив, Чайлд вновь свернул направо. Скоро на его пути оказалась лестница, ведущая куда-то вниз.Ступеньки лестницы были скользкими, как мыло. Ему все-таки удалось миновать шесть ступенек, оставаясь при этом на ногах, потом он поскользнулся и грохнулся на спину. И покатился вниз, как по ледяной горке.Он попытался затормозить, вытянув руки в стороны и цепляясь за стены, но стены были такими же скользкими, как и ступени. Внизу в свете все еще работающего фонарика он увидел открытый люк; как раз перед ним ступени сглаживались, образуя желоб. Детектив скользнул вниз, крышка люка захлопнулась над ним — и Чайлд оказался в крохотной каморке с глухими стенами.Он даже не почувствовал запаха газа. Очень скоро Чайлд глубоко и мирно спал. ГЛАВА 14 Чайлду было неизвестно, сколько он проспал. Его револьвер, фонарик, фотоаппарат и наручные часы исчезли. Голова раскалывалась, во рту пересохло, было такое ощущение, будто он приходит в себя после беспробудного трехдневного пьянства. Он обнаружил, что обмочился. Загорелся свет. Чайлд лежал на алых простынях в большой кровати. Комната была ему незнакома. Она была большой, черные стены оказались задрапированы алой тканью с желтой окантовкой. В качестве украшения на одной из стен были прикреплены две перекрещенные рапиры. Пол в комнате был из темного полированного дерева, на нем лежали алые ковры. У стен стояло несколько чугунных стульев с высокими спинками. На их сиденьях лежали алые подушки. В комнате стоял большой деревянный шкаф. Осматривая комнату, Чайлд подумал о страхе, который должны испытывать вампиры перед железом и крестами. В доме было много предметов из железа. Хотя распятий он не видел, часто встречались предметы в виде крестов, такие, как висящие на стене перекрещенные рапиры. Если Игеску был вампиром (Чайлду казалось смешным даже думать об этом), то он не боялся железа и символа креста.Возможно (только возможно), эти создания за сотни лет приобрели иммунитет к столь страшным для них когда-то вещам, если только они когда-нибудь на самом деле боялись железа и распятия.Пошатываясь, Чайлд встал с постели. Он не успел осмотреть стены комнаты в поисках скрытого прохода, через который можно было скрыться, как дверь распахнулась и вошел Глэм. Комната сразу будто уменьшилась в размерах. Подойдя к Чайлду, Глэм посмотрел на него сверху вниз. Чайлд был поражен его светящимися, словно радиоактивными, желтыми глазами. Волосы свисали из ноздрей как сталактиты. Изо рта «шофера» смердело, будто он наелся тухлых осьминогов.— Барон сказал, ты должен прийти на ужин, — проревел он.— В этой одежде?Глэм посмотрел на мокрые штаны Чайлда и усмехнулся.— Барон сказал, ты можешь переодеться, в шкафу есть подходящая одежда.Шкаф своим размером напоминал небольшую комнату. Детектив удивленно поднял брови при виде самых разных предметов мужской и женской одежды, висевшей в нем. Интересно, кому она могла бы принадлежать? Они живы или мертвы? Может, на некоторых тряпках, висящих в шкафу, пришиты ярлыки с фамилиями их бывших владельцев — Колбена и Бадлера? Или ярлыки отпороты, ведь барон не настолько глуп, чтобы оставлять столь явные улики? А может, он именно настолько глуп. Иначе зачем ему посылать эти фильмы в департамент полиции?Нет, Чайлд не считал барона дураком.Вымывшись в роскошной ванне, детектив облачился в найденный в шкафу смокинг. Глэм провел Чайлда через несколько коридоров, потом они спустились вниз по лестнице. Чайлд не узнавал коридоров, по которым они шли, в столовой он тоже никогда не был. Дом был поистине громадным.Столовая была обставлена, насколько Чайлд мог судить, в викторианско-итальянском стиле. Стены комнаты были отделаны серо-черным мрамором. В левой стене разместился внушительных размеров камин, отделанный плитами красного мрамора. Над ним висел портрет сурового седого усатого господина, облаченного в светло-красный сюртук с большими отворотами и белую с оборками сорочку.Пол был вымощен черным мрамором. Массивная мебель — из черного же дерева. Белая вышитая скатерть покрывала стол, на котором стояли массивные серебряные блюда и кубки. Стол освещался тяжелыми высокими серебряными подсвечниками, в которых горели толстые красные свечи. Красные свечи были вставлены и в массивную люстру из горного хрусталя, но они были потушены. Глэм подвел Чайлда к свободному стулу. Барон, сидящий во главе стола, широко улыбнулся, приветствуя его:— Добро пожаловать, мистер Чайлд. Невзирая на печальные обстоятельства — добро пожаловать! Пожалуйста, располагайтесь вон там, рядом с миссис Грасачевой.За столом сидело десять человек: четверо мужчин и шесть женщин: барон, Магда Холиани, миссис Грасачева — самая толстая женщина, какую он когда-либо видел, бабушка барона, которой явно было не меньше ста лет, Вивьен Мабкруф — женщина с тициановскими волосами и чертоголовой змеей в чреве, О'Райли О'Фэйтхэйр — привлекательный брюнет лет тридцати пяти, говоривший с приятным ирландским акцентом и временами обменивавшийся с бароном и Вивьен фразами на неизвестном языке. Мистер Бендинг Грасс — с широким, почти круглым лицом, высокими скулами, огромным орлиным носом и огромными, слегка раскосыми и очень темными глазами; он вполне мог бы сойти за близнеца Сидящего Быка, если бы что-то, сказанное им миссис Грасачевой, не указывало на его принадлежность к клану Ворона, — индеец, а потому скорее всего его следовало бы называть не Бендинг Грасс, а Колышущаяся Трава. Говоря о горце, Джоне Джонсоне, он неизменно называл его «пожирателем печени Джонсоном», как будто был ему соплеменником. Дальше сидели Фред Пао, высокий худой китаец с тонким лицом, которое вполне могло бы сойти за выточенную из тикового дерева маску, и усами и эспаньолкой а 1а Фу Манчу, и Панчита Посьотль, очаровательная крошка из мексиканских индейцев. Ребекка Нгима, гибкая и совершенно черная негритянка, облаченная в длинные, до пола, белые национальные одежды, завершала ряд.Впрочем, все гости были тщательно и со вкусом одеты. И хотя в их речи улавливался легкий иностранный акцент, по-английски они говорили свободно, без грамматических ошибок, и сама беседа этого разношерстного общества изобиловала всевозможными философскими, литературными, историческими и даже музыкальными аллюзиями. Они упоминали события, географические названия и исторических деятелей, о которых Чайлд никогда не слышал, а ведь он считал себя начитанным человеком. Судя по их разговорам, они успели много попутешествовать и — кольнуло холодом у него под сердцем — пожить во времена, давно ушедшие.Что, представление в его честь? В дополнение к прочим розыгрышам? Но с какой целью его дурачат?От этих размышлений его оторвал барон, который снова — еще одно шокирующее обстоятельство — обратился к нему как к мистеру Чайлду. Вздрогнув, Геральд сообразил, что это уже не в первый раз. Тогда он, наверное, был слишком одурманен, чтобы понять, что это значит.— Как вы узнали мое имя? Я не захватил с собой визитной карточки.Барон улыбнулся:— Вы ведь не думаете, что я вам отвечу на этот вопрос?Чайлд пожал плечами и принялся за еду. На столе имелся большой выбор блюд, но Чайлд выбрал мясо по-нью-йоркски с запеченным картофелем. Миссис Грасачева, сидевшая рядом с ним, ела большую рыбину, постоянно подливая себе в рюмку бурбонское из высокого графина. Когда она кончила есть, графин был пуст. За столом прислуживал Глэм и две стройные женщины в форме горничных. Однако эти последние вели себя вовсе не как прислуга. Они без стеснения то и дело обменивались репликами с гостями и хозяином. Несколько раз они бросали гостям реплики на неизвестном языке, что неизменно вызывало веселый смех. Глэм говорил только тогда, когда это было необходимо для выполнения его обязанностей. Он часто поглядывал на Магду.Баронесса, сидящая напротив внука, согнулась над супом, будто стервятник. Суп был единственным, что она ела. Прежде чем начать, она подождала, пока суп остынет. Она почти ничего не говорила и только дважды взглянула на гостей. Старуха вела себя так, словно ее недавно привезли из египетской пирамиды и скоро увезут обратно в склеп. Глухое из красного бархата платье с алмазными блестками и кружевами выглядело так, словно оно было сшито году в 1890-м.Миссис Грасачева, толстая, как две свиньи, сложенные вместе, имела нежную белую кожу и большие темные глаза. Когда она была моложе и стройнее, ее вполне можно было бы назвать красавицей. Однако говорила она с такими интонациями, как будто продолжала считать себя самой красивой в мире женщиной. Она громко и без умолку болтала о мужчинах, умерших ради ее любви. К концу вечера, когда она выпила два галлона виски, ее язык стал заплетаться. Чайлду стало страшно. Хотя она и была пьяна и не могла говорить разборчиво, судя по ее комплекции, ей вполне было под силу прикончить кого угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25