Например, эмоциональное восприятие музыки, природы или сородича
противоположного пола было у обоих видов почти тождественным. А нынешняя
пациентка Конвея к тому же любила мясо, так что насчет салатной диеты
можно было не волноваться. И какая разница, подумалось Конвею, если его
пугает передвижение только на двух ногах, если он начала ритмично выгибать
спину при ходьбе? Когда он добрался до опустевшего отделения ДБЛФ и вошел
в операционную, куда перенесли пациента, одна половина его мозга отнеслась
к Мэрчисон как к Мэрчисон, а вторая - как к очередной хилой самке ДБДГ.
Все было готово к операции, но Конвей не спешил приступать. Благодаря
поселившейся в его сознании личности великого келгианского медика он
сейчас искренне сопереживал больной, серьезность состояния которой не
подлежала сомнению, и сознавал, что ему предстоят часы тяжелой и тонкой
работы. В то же время он знал, что устал, что глаза его так и норовят
закрыться, что ему требуется огромное усилие даже для того, чтобы
пошевелить пальцем. Нет, ему надо отступиться, иначе он просто-напросто
прирежет пациентку...
- Мне нужен стимулятор, - проговорил он, подавляя зевок.
На мгновение ему показалось, будто Мэрчисон хочет возразить. На
применение стимуляторов в госпитале смотрели косо. Использовать их
разрешалось лишь в случае крайней необходимости. Однако затем она набрала
шприц и сделала ему инъекцию - тупой иглой, да надавила так, словно
стремилась проткнуть его насквозь. Конвею хватило и половины сознания,
чтобы понять, что сестра не одобряет его поступка.
Инъекция подействовала почти незамедлительно. Конвей ощущал слабое
покалывание в ногах, но зрение его вновь обострилось, и он почувствовал
себя таким бодрым, как будто вышел из-под душа после десятичасового сна.
- А как другой? - справился он, разумея того ДБЛФ, которого оставил
на попечение Мэрчисон в шлюзе отделения АУГЛ.
- Дыхание восстановилось, - ответила она, - но шок еще сказывается. Я
велела перенести его в отделение тралтанов, там есть старшие врачи...
- Хорошо, - похвалил Конвей. Ему хотелось, чтобы она уловила, как он
ей признателен, но расточать комплименты было некогда. - Пожалуй, начнем.
За исключением узкого тонкостенного черепа в теле ДБЛФ костей не
было. Толстый слой подкожных мышц служил им средством передвижения и
предохранял внутренние органы. С точки зрения существа, наделенного
скелетом, подобная защита была далеко не достаточной. Другим уязвимым
местом ДБЛФ являлась сердечно-сосудистая система: кровеносные сосуды
располагались у самой кожи. Разумеется, густой мех подшерстка не мог
уберечь их от разрыва, когда в тело келгианина вонзилась металлическая
пластина с зазубренными краями.
Рана, которую многие инопланетяне сочли бы неопасной, для ДБЛФ могла
оказаться смертельной.
Конвей оперировал медленно и осторожно: удалил наложенный Мэрчисон
коагулянт, зашил крупные сосуды, а мелкие, любое прикосновение к которым
могло окончательно их разрушить, изолировал. Он переживал за пациентку,
ибо знал, что ее чудесный серебристый мех уже не будет таким, как прежде,
- он пожелтеет и станет вызывать у самца-келгианина неодолимое отвращение.
Раненая медсестра была весьма привлекательной особой, и для нее подобный
исход обернется сущей трагедией. Конвей надеялся, что она не настолько
горда, чтобы не прибегнуть к процедуре наращивания искусственного меха,
который, конечно же, не обладал роскошным отливом настоящего, но все же
смотрел лучше, чем гнусные желтые пятна...
Какой-то час назад самка ДБЛФ была бы для него всего лишь "еще одной
гусеницей", о которой его обязывала заботиться только профессия. Зато
теперь он докатился до того, что волнуется за ее брачные перспективы. Да,
с мнемограммой не соскучишься.
Наконец операция завершилась. Конвей связался с Приемным покоем,
описал состояние пациентки, и принялся настаивать на срочной эвакуации.
Маннон сообщил ему, что в данный момент происходит загрузка пяти или шести
кораблей, причем почти все они имеют палаты для кислорододышащих, и назвал
номера двух ближайших шлюзов. Он сказал также, что за исключением
нескольких тяжелобольных все пациенты классов с А до Г улетели или вот-вот
улетят вместе с медицинским персоналом той же классификации, который
вынужден был подчиниться приказу О'Мары, хотя зачастую - с явной неохотой.
Например, пожилого тралтанина-диагноста, который, бедняга, владел
собственной космической яхтой - в обычных условиях это, разумеется,
несчастьем не было, - пришлось обвинить в попытке предательства, нарушения
устава и подстрекательстве к бунту, поскольку он не соглашался покинуть
госпиталь иначе, как под арестом.
Конвею подумалось, что с ним самим хлопот было бы куда меньше. Ему
стало стыдно за такие мысли, он сердито помотал головой и взялся
наставлять Мэрчисон относительно перевозки ДБЛФ на корабль. Путь к шлюзу
пролегал через отделение АУГЛ, поэтому на каталку следовало установить
специальную палатку, - ведь в том отделении имелся теперь прямой выход в
космос. В огромном бассейне не осталось ни АУГЛ, ни воды - последнее из-за
того, что ремонтировать секцию, для которой в будущем вряд ли найдется
применение, было некогда. Пустая котловина бассейна, стенки которой
высушены были космическим вакуумом, а водоросли, напоминавшие пациентам о
доме, поникли и скукожились, произвела на Конвея угнетающее впечатление.
Оно не рассеялось и тогда, когда скромная процессия, миновав три уровня
хлородышащих, достигла очередной воздушной секции. Тут дорогу им пересекла
компания ТЛТУ. Конвей обрадовался неожиданной передышке: сам он находился
под действием стимулятора, но Мэрчисон от изнеможения едва не падала с
ног. Ладно, решил он про себя, как только погрузим ДБЛФ, отправлю ее
спать.
Семеро ТЛТУ передвигались на каталках, на ручки которых налегали
санитары с потными, багровыми от напряжения, лицами. Каждый ТЛТУ помещался
внутри защитной оболочки, температура в которой доходила до пятисот
градусов и поддерживалась генератором, испускавшим пронзительный,
бередящий душу вой. Исходивший от оболочек жар чувствовался даже на
расстоянии в шесть ярдов. Если сейчас по госпиталю пальнут ракетой и одна
из оболочек лопнет... Конвей не мог представить себе худшего способа
умереть: быть сваренным заживо в клубах перегретого пара!
К тому времени, когда они передали ДБЛФ дежурному медику у шлюза,
Конвей обнаружил, что глаза его так и норовят уставиться в разные стороны,
а ноги понемногу становятся ватными. Либо кровать, поставил он диагноз,
либо новый укол стимулятора. Первый вариант показался ему более
привлекательным, однако на плечо его вдруг легла чья-то рука. Он обернулся
и увидел монитора в скафандре высокой защиты, от которого до сих пор веяло
холодом космического пространства.
- Раненые, сэр, - проговорил монитор. - Через Приемный покой вовсю
идет эвакуация, поэтому мы причалили к шлюзу отделения ДБЛФ, но там никого
нет, а кроме вас мне врачей не попадалось. Вы займетесь раненым, сэр?
Конвей открыл было рот, чтобы узнать, какие-такие раненые, но вовремя
одумался. На госпиталь же напали! Атака была отбита, но без потерь,
естественно, не обошлось. Офицера можно понять, однако если бы он знал,
как Конвею досталось...
- Куда вы их поместили? - спросил Конвей.
- Они на корабле, - ответил монитор, уже спокойнее. - Мы решили не
трогать их, пока не посоветуемся с врачом. Кое-кто... ну, я... в общем,
пойдемте со мной, сэр.
Их было восемнадцать - раненых, выловленных в космосе после гибели
звездолета. Скафандров с них снимать не стали, только откинули щитки
шлемов, чтобы убедиться - жив человек или нет. Конвей насчитал три случая
декомпрессии, остальное были переломы различной степени сложности и одна
черепная травма. Признаков облучения он не выявил. Значит, война ведется
чисто, если это слово применимо к такому грязному занятию...
Конвей ощутил нарастающее раздражение, но совладал с собой. Сейчас не
время переживать над истекающими кровью или задыхающимися пациентами. Он
выпрямился и повернулся к Мэрчисон.
- Мне нужен стимулятор, - сказал он, - операции затянутся надолго. Но
сначала я сотру мнемограмму ДБЛФ и постараюсь найти помощников. А вы пока
присмотрите, чтобы их вынули из скафандров и доставили в операционную пять
отделения ДБЛФ. Потом отправляйтесь в постель. И, - прибавил он неуклюже,
- большое вам спасибо. - Ничего другого он сказать не мог, ибо рядом с ним
стоял монитор, и если бы Конвей излил Мэрчисон душу над телами
восемнадцати тяжелораненых, офицер наверняка бы возмутился и правильно бы
сделал. Но, черт его побери, он не работал бок о бок с Мэрчисон три часа
подряд и чувства его не были обострены стимулятором...
- Если не возражаете, - произнесла Мэрчисон, - я бы тоже приняла
стимулятор.
- Вы глупая девчонка, - тепло отозвался Конвей, - но я надеялся, что
вы скажете что-нибудь подобное.

17
На восьмой день от начала эвакуации в госпитале не осталось ни
единого инопланетного пациента. Вместе с больными улетели почти четыре
пятых персонала. Питание опустевших уровней было отключено, в результате
чего сверхжесткие образования таяли и превращались в газ, а плотные или
перегретые атмосферы сгущались и растекались по полам малопривлекательными
на вид лужицами. С течением времени в госпитале появлялось все больше
мониторов из инженерного отряда: они переоборудовали палаты в казармы,
снимали пластины наружной обшивки и устанавливали излучатели и ракетные
батареи. По мнению Дермода, госпиталю следовало защищаться самостоятельно,
а не полагаться целиком и полностью на боевые корабли, которые, как
выяснилось, не в силах создать вокруг него этакий непробиваемый заслон.
Где-то дней через двадцать пять госпиталь окончательно перестал быть
самим собой и сделался мощной вооруженной военной базой, с колоссальными
размерами и возможностями которой не мог соперничать и наиболее хорошо
оснащенный крейсер флота мониторов. Вооружение базы подверглось проверке
на двадцать девятый день, когда состоялась первая массированная атака
противника. Она продолжалась три дня напролет.
Конвей сознавал, что у мониторов имелись веские основания для
переоборудования госпиталя, но никак не мог с этим примириться. Даже после
трехдневной атаки, на протяжении которой в госпиталь угодило четыре ракеты
- снова с химическими боеголовками, - его точка зрения не изменилась.
Всякий раз, стоило ему только подумать о том, что грандиозное сооружение,
призванное служить идеалам гуманности и медицины, превращено в средство
уничтожения и губит то, что должно оберегать, Конвей приходил в
раздражение, ему становилось грустно и противно. Порой он с трудом
удерживался от того, чтобы не поделиться своими чувствами с окружающими.
С начала эвакуации прошло пять недель. Конвей обедал с Манноном и
Приликлой. В главной столовой было немноголюдно, за столиками мониторов в
зеленой форме было гораздо больше, чем инопланетян, которых, впрочем, на
сегодняшний день насчитывалось двести с лишним. Именно об этом и шел спор
у Конвея с его друзьями.
- По-моему, - говорил он, - мы попросту бросаемся жизнями и
разбазариваем медицинский опыт. Раненые, которые поступают в госпиталь, -
сплошь мониторы и земляне. Иными словами, инопланетян-пациентов у нас не
осталось, а потому следует разослать по домам и врачей. Включая
присутствующих, - он с вызовом поглядел на Приликлу и повернулся к
Маннону.
Тот отрезал кусок бифштекса, нацепил его на вилку и поднес ко рту.
Поскольку у доктора Маннона появилась возможность стереть мнемограммы ЛСВО
и МСВК, мясо перестало вызывать у него отвращение. За прошедшие пять
недель он заметно прибавил в весе.
- Для инопланетян, - проговорил он, - инопланетяне - мы с вами.
- Не сбивайте меня, - буркнул Конвей. - Вы понимаете, я возражаю
против бессмысленного героизма.
- Но героизм почти всегда не имеет смысла, - Маннон приподнял бровь,
- и является весьма заразной болезнью. Мне кажется, в нашем случае
первопричина - решение мониторов защищать госпиталь. Мы ощущали себя
обязанными остаться и приглядывать за ранеными. По крайней мере некоторые
из нас, или я ошибаюсь? Разумнее всего было бы, конечно, улететь, -
продолжал Маннон, глядя не то чтобы на Конвея, но и не совсем в сторону, -
и никто бы нас ни в чем не упрекнул. Но бывает так, что разумные,
логически мыслящие существа, твои коллеги или даже друзья начинают строить
из себя героев. Они остаются тут из опасения, что приятели обвинят их в
трусости, - такие, как они, скорее умрут, чем уронят себя, неважно - наяву
или в фантазиях, в глазах близких или знакомых.
Конвей почувствовал, что краснеет, но промолчал.
Маннон неожиданно усмехнулся.
- А что, тоже своего рода героизм, - заявил он. - Если можно так
выразиться, смерть от бесчестья. Оглянитесь-ка вокруг: героев здесь как
собак нерезаных. И, вне сомнений, инопланетяне, - он искоса поглядел на
Приликлу, - остались в госпитале по тем же причинам, что и люди. Кроме
того, я подозреваю, им хочется доказать, что героизм - отнюдь не
исключительная привилегия землян-ДБДГ.
- Понятно, - пробормотал Конвей. Лицо его горело. Ясно было, что
Маннону известно: он остался в госпитале лишь из-за того, что иначе
Мэрчисон, О'Мара и сам Маннон разочаровались бы в нем и стали бы его
презирать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24