- Севка, - подсказал Павлик Харламов.
- А сколько ему лет? - спросила тетя у Павлика.
- Девять, - сказал сам Севка.
- Прекрасно! - обрадовалась тетя. Наверное, она обрадовалась тому, что Севка заговорил.
- Ты хочешь сниматься в кино?
- Можно, - не сразу согласился Севка. - Только сначала я должен спросить разрешения у родителей.
- Обязательно спросим, - пообещала тетя и достала из сумки замызганный блокнотик с выпадающими листками. - У тебя дома есть телефон?
- Сто двадцать девять десять пятьдесят пять, - без запинки продиктовал Севка.
- Мы тебе сегодня позвоним.
Тетя сунула блокнотик обратно в сумку, повернулась и пошла, перебирая кожаными ногами.
За школьным забором стояла светлая машина, на ней синими буквами было написано: "Киносъемочная".
Мальчишки перестали играть в городки, молча уставились на Севку, ища на его лице признаки избранности. Но Севка стоял, как стоял: тот же треугольный нос, те же глаза в ржавых ресницах.
Чекрыгина из пятого "Б" коротко вскрикнула и помчалась за тетей, запуталась у нее под ногами.
- А я? - спросила Чекрыгина.
- А ты девочка, - объяснила тетя. Села в машину и уехала.
На другой день после происшедших событий Севка сидел на кухне и ел рыбный суп, вылавливая светлые колечки разваренного лука, брезгливо развешивал их по краям тарелки.
Он ел и слушал, как мама разговаривала по телефону, сообщала всем знакомым и малознакомым о превратностях Севки ной судьбы. Она говорила одно и то же, меняя только имена людей, к которым обращалась, и отвечали ей тоже совершенно одинаково.
Видимо, сначала маме говорили "поздравляем", потому что она отвечала "спасибо". Потом желали "ни пуха ни пера", потому что мама отвечала "идите к черту". А потом, видимо, принимались завидовать, потому что мама успокаивала: "Ну, это еще не точно, это только кинопроба".
Обзвонив всех по первому кругу, мама пришла на кухню, села против Севки и стала смотреть, как он ест.
Севка ел, опустив лицо в тарелку. На голове у него было две макушки, - значит, две жены. Мама смотрела на эти две макушки, два водоворотика, вокруг которых вихрились золотистые Севкины волосы. Потом сказала:
- А я всегда знала, что в тебе что-то есть...
- Да? - Севка поднял голову.
- Я очень рада, что ты мой сын.
- И я тоже очень рад, что ты моя мама, - ответил Севка, и они посмотрели друг на друга, глаза в глаза, честно и преданно, как два товарища.
В дверях зашуршал ключ. Это из магазина вернулась Севкина бабушка, мамина мама.
- А нашего Севку в кино зовут, - сказала мама. - На главную роль.
Севка ожидал, что бабушка ответит то же, что и все: поздравляю, ни пуха ни пера, а потом начнет завидовать - почему именно Севке, а не ей выпал такой случай в жизни.
Но бабушка произнесла совершенно другую, очень странную фразу:
- Ломаете ребенку жизнь собственными руками.
- Почему? - удивилась мама.
- Потому что дети должны жить кал дети, а не играть в игры взрослых.
- Ты ничего не понимаешь! - сказал ей Севка.
- Почему это бабушка ничего не понимает? - строго одернула мама, хотя считала абсолютно так же, как Севка.
- Потому что она родилась в одна тысяча девятьсот тринадцатом году. У нее дореволюционное самосознание, - объяснил Севка.
Через два часа с работы вернулся Севкин папа. Он долго раздевался, потом долго мыл руки в ванной, потом сел в кресло и взял газету.
- Спроси: есть ли у нас новости? - предложила мама.
- Есть ли у вас новости? - спросил папа.
- Есть! - сказала мама и поежилась от счастливого нетерпения.
Папа открыл газету и стал читать статью с подзаголовком "конфликтная ситуация".
- Теперь спроси: "А какая же это новость, хотел бы я знать".
- А какая же это новость, хотел бы я знать? - повторил папа.
- Севку пригласили на кинопробу. На главную роль!
- А... - сказал папа. - Тогда дай поесть.
- Ты не рад? - удивилась мама.
- А чему радоваться? Думаешь, они одного Севку пригласили? У них таких, как он, - тысяча. Или две.
Мама посмотрела на папу долгим, каким-то дальним взором и сказала:
- Какой же ты, Павел, зануда. Даже обрадоваться не умеешь.
- Утвердят, тогда и будем радоваться. А то сейчас радоваться, потом огорчаться. Нашла себе работу...
- Вот и хорошо, - сказала мама. - Буду радоваться, потом огорчаться. Это и есть жизнь.
Севка не стал слушать разговор до конца, взял велосипед и отправился на улицу.
Шел проливной дождь. Дети, как куры, нахохлившись, стояли в подъезде.
Когда появился Севка с велосипедом, все на него поглядели, и Севка почувствовал неловкость. Эта неловкость помешала ему остаться в подъезде, и он вышел прямо на тротуар, будто тяжелый дождь не имел к нему никакого отношения.
Велосипед был большой, не по росту, доставшийся в наследство от выросшего родственника.
Севка перекинул правую ногу и, сообщив ей всю тяжесть тела, налег на педаль. Потом привстал и перенес тяжесть на левую ногу.
Дети стояли и смотрели, как Севка поехал, виляя приподнятым тощим задом. И всем вдруг показалось: именно так и следует проводить свое свободное время - кататься на неудобном велосипеде под проливным дождем.
Сначала им навстречу попался живой артист Тихонов, а следом за ним шел Пушкин - курчавый и тщедушный.
Севка снова дернул маму за руку, ждал, когда она сделает ему замечание, но мама была занята. Она все время заглядывала в бумажку, останавливалась и спрашивала: как пройти в производственный корпус.
Ей объясняли и показывали пальцем. Мама внимательно слушала и следила за направлением пальца, который вычерчивал в воздухе сложные геометрические фигуры. Потом кивала головой, и они с Севкой снова шли в никуда, и, казалось, этому кружению не будет конца.
Наконец им повстречалась очень хорошенькая девушка в расклешенных брюках и кружевной кофточке. Она взяла у мамы бумажку и отвела их с Севкой прямо по указанному в ней адресу. Потом улыбнулась и пожелала всего хорошего.
- Какой милый молодой человек! - похвалила мама.
Севка с удивлением посмотрел вслед и увидел, что это действительно был длинноволосый парень.
Севка и мама толкнули дверь и вошли в комнату.
Стены в комнате были завешаны картинками. Возле окна стоял стол с телефоном, а за столом сидела вчерашняя тетя. Севка думал, что она узнает его, вскочит и обрадуется. Но тетя посмотрела безо всякого выражения и сказала:
- Посидите немножко. Режиссер занят. У него совещание.
Мама села на стул. Севка вздохнул и, заробев, прижался к маминым коленям. Мама тихо дышала ему в ухо. Он слышал холодок от ее дыхания, и от этого ему становилось спокойнее и защищенное.
Когда Севка оказывался с мамой далеко от дома, он любил ее особенно сильно и чувствовал за нее ответственность.
Белая дверь распахнулась, оттуда выскочил человек с красным лицом.
- Пойдем!
Вчерашняя тетя подошла к Севке, отобрала его у мамы и повела за белую дверь.
Там тоже оказалась комната с картинками. Посреди стоял стол к креслами по бокам, а в кресле сидел режиссер и смотрел на Севку. Глаза у режиссера были синие, набиты огнями, как у веселого удачливого пирата.
Севке вдруг захотелось иметь такого родственника, чтобы видеться с ним часто, а еще лучше и вовсе от него не отходить.
- Ну, здорово! - режиссер протянул Севке руку.
Севка протянул свою, и они поздоровались крепко и коротко, как два мужика.
Севка сразу забыл и дом свой, и двор. Ему захотелось все бросить и отправиться с режиссером в пиратское плаванье.
- Присаживайся! - пригласил режиссер. - Тебя как зовут?
- Сева.
- А по отчеству?
- Всеволод Павлович.
- Ты хорошо учишься?
- Нормально.
Режиссер разговаривал с Севкой по мелочам о том о сем, не сводил с него обрадованных глаз. Севка расселся в кресле, и ему совершенно не хотелось уходить.
- А ты можешь плюнуть сквозь зубы? - неожиданно спросил режиссер.
Севка не заставил себя уговаривать. Он подвигал щеками и шикарно цыкнул в угол комнаты.
- Отлично! - похвалил режиссер. - Будем пробовать!
Севка снисходительно выслушал комплимент. Он был в классе на втором месте по плевкам и мог с любого этажа попасть в центр движущейся мишени.
- Ты когда-нибудь видел звероящера?
Перед Севкой, поставив локти на дощатый стол, сидела девчонка с остреньким личиком, похожая на белочку или на крыску. Ведь у белок и крыс одинаковые рожи, только хвосты разные.
- Конечно, - проговорил Севка. - Он живет у нас на даче.
- Чушь какая! Звероящеры давно вымерли.
Севка не нравился девчонке. Он это видел.
- Все вымерли, а наш остался, - сказал он.
- А у нас на даче болотистая местность.
- А чем вы его кормите?
- Папоротниками.
Севка говорил так искренне и делал такие честные глаза, каких, он знал, никогда не бывает у людей, когда они говорят правду.
- А почему его не берут в зоопарк? - резонно спросил режиссер.
- А мы его не отдаем. И он сам не хочет. Он у нас дом сторожит, как собака.
Режиссер верил и не верил.
- А ты не врешь? - усомнился он.
- Зуб даю! - поклялся Севка и вдохновенно плюнул в сторону.
- Отлично! - режиссер встал. - Мотор.
Перед Севкиным носом щелкнули доской о доску, пробормотали какие-то иностранные слова: "кадр", "дубль". Опять возникла крыска и ехидно спросила:
- Ты когда-нибудь видел звероящера?
Но Севке было уже безразлично - нравится он девчонке или не нравится, жарко в павильоне или холодно, видит его мама или не видит. Он только врал и выкручивался и под конец сам уже поверил в то, что у него на даче на веревке сидит звероящер.
Пузо у него огромное, хребет как забор, а голова маленькая. Мозгов мало.
Севка сидит перед ним на корточках и скармливает папоротники. Звероящер меланхолично жует, перетирая папоротники травоядными челюстями, грустно смотрит на Севку и медленно мигает тяжелыми веками. Ему обидно, что все его знакомые вымерли еще до нашей эры, дружить ему не с кем и никто его не понимает, потому что у звероящера доисторическое самосознание.
- А ты не врешь? - с завистью спросила девчонка. Ей тоже хотелось иметь на даче звероящера.
Севка сделал энергичный жест под подбородком, который должен был означать: "Даю голову на отсечение".
В глубине павильона засмеялись, и Севке казалось, что он слышит мамин смех.
- Стоп!
К Севке подошел режиссер, приобнял, положил руку ему на плечо. В голове у Севки плыло марево от жары, от счастья и от усталости, которая пошла в дело.
Он чувствовал, что режиссер его признал, теперь он с ним одна компания, и Севкино плечо росло к его ладони.
В глубине павильона растворилась маленькая дверь в стене. Севка сразу заметил это, потому что павильон в глубине был темный и в темноте резко высветился прямоугольник двери. В прямоугольнике возник мальчик.
На нем была круглая соломенная шляпа, штаны и рубаха, похожие на половую тряпку. Штаны - коричневая тряпка, а рубаха - сизая.
Мальчик приблизился, остановился неподалеку от Севки.
- А! Николай Иваныч! - обрадовался режиссер. Он подошел к мальчику и поздоровался с ним за руку. - Ну, как дела?
Мальчик ничего не сказал. Он сглотнул и уставился на режиссера со счастливым щенячьим выражением.
- Как учишься? - спросил режиссер.
- Нормально, - сказал мальчик басом.
- Текст выучил?
Режиссер смотрел на мальчика с таким видом, будто он всю свою жизнь готовился к этой встрече, а сейчас настала главная минута его существования.
"А я?" - подумал Севка. Но ответом на его вопрос был другой мальчик, похожий на него. Они беседовали с режиссером о том о сем, и им было очень интересно друг с другом.
Севка отошел в угол декорации к светлым струганым доскам, снял соломенную шляпу. Положил на доски. Хотел стащить штаны и рубаху, но тогда он остался бы в одних трусах, а это стыдно.
Севка прошел в темную глубину павильона, подальше от фонарей. Фонари были выключены. Они притушили свой огненный глаз и отсвечивали обычным стеклянным блеском.
Севка пошел скорее. Потом бежал. Он бежал по какимто ходам и закоулкам, чтобы израсходовать движением духоту, скопившуюся у него под горлом.
Севка забежал в военный блиндаж с патефоном в углу, сел на самодельную табуретку и зарыдал. Он пробовал подавить рыдания, глотал их обратно, но они вырывались из груди кашлем и стоном. А иногда воем. В какой-то момент Севка услышал свой вой со стороны и успел отметить - точно так же выл за стеной соседский щенок Ричи, была абсолютно та же мелодическая линия, идущая снизу вверх и ломающаяся на самой высокой ноте.
Севка не знал - сколько прошло времени. Вдруг он вспомнил, что в павильоне осталась мама. Она, должно быть, бегает с перепуганным лицом и ищет Севку.
Он поднялся с табуретки, вытер лицо рукавом чужой рубахи и постарался, как учил его папа, "взять себя в руки". Севка выпрямил спину, "посадил ее на позвоночник", выстроил каменно-презрительное выражение лица и пошел обратно, угадывая дорогу. И все время, пока шел, старался удержать на лице выражение, чтобы оно не поползло. Когда Севка вернулся в павильон, фонари еще не горели. Значит, времени прошло мало.
К Севке сразу же подошла мама и протянула школьную форму, чтобы Севка мог в нее переодеться. У мамы был обычный вид. Севка смотрел с затаенным вниманием: держит мама лицо или это ее лицо? Но мама смотрела немножко ниже Севкиных глаз, и он не понял.
Подошел режиссер, приобнял Севку, положил руку ему на плечо.
- Ты не очень торопишься? - спросил он.
- А что? - Севка напрягся, окаменел спиной и плечами.
- Николай Иваныч весь текст забыл, - поделился режиссер. - Ты бы порепетировал с ним, пока мы тут свет ставим...
Подошел Николай Иваныч. Остановился, пригорюнившись. Виновато, медленно мигал, как звероящер.
Севка посмотрел на его белые широкие брови и сухо сказал:
- Пойдем...
Они отошли к доскам. Сели на них, одинаково ссутулившись, развесив руки на острых коленях.
- Ты когда-нибудь видел звероящера? - спросил Севка.
- Ты когда-нибудь видел звероящера? - повторил Николай Иваныч.
- Это я говорю, - поправил Севка. - А ты должен спросить:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85