От всего этого на лицах лежал какой-то мертвенный отсвет.
— Вас, кажется, ищут, господин комиссар, — сказал один из инспекторов, проходя мимо с папкой под мышкой.
— Шеф спрашивал вас, — подтвердил служитель, наклеивавший марки на конверты.
Не заходя к себе, Мегрэ постучался к начальнику.
В кабинете горела только настольная лампа.
— Ну как дела, Мегрэ?
Молчание.
— Довольно неприятная история, старина?.. Ничего нового?
Мегрэ почувствовал, что шеф собирается сообщить ему что-то не слишком приятное, и ждал, нахмурив лохматые брови.
— Я послал предупредить вас, но вы уже успели уехать из Бур-ла-Рена… Это по поводу той девушки… Не так давно Виктор…
Заика Виктор служил привратником во Дворце правосудия. У него были моржовые усы и голос, хриплый, как у морского волка.
— …Виктор встретил в коридоре прокурора… весьма не в духе… «Подметать разучились, друг мой?»
Все знали, когда прокурор называет кого-нибудь «друг мой» — дело плохо… Мысль Мегрэ старалась опередить слова начальника.
— Короче говоря, перепуганный Виктор бросился в чулан, где стоят метлы… Угадайте, что он там увидел?..
— Сесиль! — проговорил комиссар, словно ждал этого, и опустил голову.
В Бур-ла-Рене, пока вокруг него выполнялись обычные процедуры следствия, он успел перебрать все гипотезы относительно ее судьбы, и ни одна не показалась ему правдоподобной. Он неизменно возвращался все к тому же вопросу: что могло заставить ее уйти с набережной Орфевр, куда она пришла сделать такое важное сообщение?
Он все больше убеждался в том, что Сесиль ушла не по собственному побуждению. Какой-то человек подошел к ней в самом лоне полиции, в двух шагах от Мегрэ, и Сесиль последовала за ним.
Каким доводом ее убедили? У кого была такая власть над девушкой?
Он вдруг понял.
— Как это я не додумался, — прорычал он, ударив себя кулаком по лбу.
— Что вы хотите сказать?
— Я должен был догадаться, что она не выходила из здания, что ничто не могло заставить ее уйти…
Он был зол на самого себя.
— Она мертва, конечно, — буркнул он, не поднимая глаз.
— Да… Если хотите взглянуть…
Начальник нажал кнопку звонка и сказал вошедшему секретарю:
— Если ко мне придут или позвонят, скажите, что я скоро вернусь.
Лица обоих были озабочены, комиссара мучила совесть. День так хорошо начинался! Он вспомнил аромат кофе, горячих булочек, рома… Пронизанный светом утренний туман.
— Да, кстати… Звонил Жанвье… Оказывается, ваши поляки…
Мегрэ махнул рукой, словно хотел выбросить из головы всех поляков на свете.
Начальник толкнул стеклянную дверь. Вот уже лет десять шли разговоры о том, чтобы ее уничтожить, однако все не решались из чисто практических соображений. Эта дверь соединяла криминальную полицию с Дворцом правосудия и отделом уголовной регистрации. Переход напоминал театральные кулисы: узкие лестницы, запутанные коридоры… По ним можно было провести подследственного прямо в прокуратуру…
Направо — лестница, которая вела наверх в отдел криминалистики и в лабораторию… Дальше — дверь с матовыми стеклами, за которой слышался гул Дворца правосудия — сновали взад-вперед адвокаты, любопытные, публика наполняла залы, где заседали уголовные суды и суды присяжных.
Перед узенькой дверью, пробитой неведомо зачем в толще стены, стоял и курил инспектор; при виде начальства он потушил сигарету.
Кто знал о существовании этой двери? Только завсегдатаи здешних мест! За дверью находился просторный стенной шкаф — глубокая ниша, где Виктор, не любивший далеко ходить, держал щетки и ведра.
Инспектор посторонился, начальник открыл дверь и зажег спичку, чтобы осветить темный чулан.
— Вот она… — сказал он.
Тело Сесили не могло лежать во всю длину в тесном чулане, она почти сидела, прислонившись спиной к стене и свесив голову на грудь.
Мегрэ бросило в жар, он вытер лицо платком и сунул раскуренную трубку в карман.
Слов не требовалось. Оба, начальник и комиссар, молча смотрели. Мегрэ машинально снял шляпу.
— Знаете, что мне пришло в голову, шеф? Кто-то вошел в приемную и сказал Сесили, что я жду ее в другом помещении… Какой-то человек, которого она сочла нашим служащим.
Начальник молча кивнул.
— Нужно было торопиться, понимаете?.. Я мог принять ее с минуты на минуту… Она знала убийцу тетки…
Кто-то привел ее сюда, открыл дверь, за которой царил полный мрак… и когда Сесиль шагнула…
— Ее сначала оглушили дубинкой или каким-то тяжелым предметом…
Нелепая зеленая шляпка, валявшаяся на полу, подтверждала это предположение. Кроме того, в темных волосах девушки запеклась кровь.
— Вероятно, она зашаталась, стала падать, и убийца, желая покончить с ней без шума, задушил ее…
— Вы уверены, шеф?
— Таково мнение судебного врача… Я просил не производить вскрытия без вас… Что вас удивляет? Ведь тетка ее также была задушена, верно?
— Вот это как раз и…
Что вы хотите сказать, Мегрэ?
— Мне кажется, что один и тот же человек не мог бы совершить оба преступления. Ведь когда Сесиль пришла сюда сегодня утром, она знала, кто убил ее тетку…
— Вы так думаете?
— Иначе она подняла бы тревогу раньше… По заключению врача, тетка была убита около двух часов ночи…
Может быть, Сесиль оказалась свидетельницей преступления…
— Так почему же убийца не прикончил и ее в Бур-ла-Рене?
— Может быть, она спряталась… Рассуждаем дальше… А возможно, она обнаружила труп тетки утром, когда поднялась, примерно в половине седьмого. По будильнику я убедился, что она встает в это время… Она никому ничего не сказала и прибежала сюда…
— Странно…
— Не так уж странно, если предположить, что она знала убийцу… Она хотела назвать его мне лично и не доверяла комиссару полиции Бур-ла-Рена… Предположение, что она знала убийцу, подтверждается тем, что ее убрали с целью помешать ей говорить…
— А если бы вы приняли ее тотчас по приходе?
Мегрэ покраснел, что редко с ним случалось.
— Да, конечно… Здесь что-то неясное… Может быть, в то время убийца был связан в своих действиях… Или же в этот момент он еще не знал…
Он вздрогнул, словно гнал от себя какую-то мысль.
— Нет, маловероятно, — пробурчал он.
— Что маловероятно?
— Мое предположение. Если бы убийца старухи вошел в аквариум…
— Аквариум?!
— Простите, шеф… Инспектора прозвали так зал ожидания… Сесиль не пошла бы за ним. Значит, за ней явился кто-то другой, кто-то, кого она не знала или кому доверяла…
Мегрэ не сводил упорного мрачного взгляда с темной фигуры, прислонившейся к стене чулана меж щеток и ведер.
— Она пошла за человеком, которого не знала! — решил он внезапно.
— Почему?
— Она могла бы последовать за кем-то знакомым на улицу. Но внутри здания!.. По правде сказать, я ожидал, что ее найдут в Сене или где-нибудь на пустыре… Но здесь…
Он шагнул вперед, нагнувшись под низким косяком двери, чиркнул спичкой, потом другой и слегка отодвинул труп.
— Что вы ищете, Мегрэ?
— Ее сумку…
Сидя в аквариуму Сесиль всегда бережно держала на коленях объемистую, словно чемодан, сумку, столь же неотъемлемую ее принадлежность, как и эта немыслимая зеленая шляпка.
— Она исчезла.
— Вывод?
Забыв в раздражении о служебной иерархии, Мегрэ рявкнул:
— Вывод! Вывод! А вы-то сами способны сделать из этого вывод?
Он заметил, что светловолосый инспектор, стоявший в двух шагах от них, отвернулся, и взял себя в руки.
— Простите, шеф… Но согласитесь, что народу у нас как на проходном дворе… Подумать только: к нам в зал ожидания могли проникнуть и…
Он был вне себя. В его стиснутых зубах торчала потухшая трубка.
— Я уже не говорю об этой треклятой двери, которую давно следовало забить…
— Да, но если бы вы приняли эту девушку немедленно…
Бедный Мегрэ! Тяжело было смотреть, как этот рослый, сильный человек, с виду крепкий, как скала, понурился, глядя на безжизненное тело у своих ног; он снова вытащил платок и вытер потное лицо.
— Итак, что же мы предпримем? — спросил начальник, чтобы переменить тему.
Неужели публично признать, что преступление было совершено в самом помещении криминальной полиции, точнее, в этой узкой трубе, соединяющей полицию с Дворцом правосудия?
— Я хочу просить вас кое о чем… Может ли Люка заниматься поляками без меня?
Внезапно он почувствовал голод. Он ничего не ел с Утра, но зато выпил три рюмки, и теперь у него сосало под ложечкой.
— Я не возражаю…
— Заприте эту дверь, старина, и продолжайте охранять ее. Я скоро вернусь…
Из своего кабинета, не снимая пальто и шляпы, Мегрэ позвонил жене:
— Нет… Не знаю, когда приду… Слишком долго объяснять… Нет, нет, я остаюсь в Париже…
Не заказать ли, как обычно, бутерброды из пивной на площади Дофина? Нет, ему необходимо проветриться. На улице по-прежнему моросило. Он выбрал маленький бар напротив памятника Генриху IV на Новом мосту.
— Один с ветчиной, — заказал он.
— Как дела, господин комиссар?
Гарсон знал его. Когда у Мегрэ тяжелые веки и это угрюмое выражение, значит…
— Не ладится?
Около стойки какие-то люди играли в карты, другие толпились у денежного автомата.
Мегрэ ел бутерброд, думая о том, что Сесиль мертва, и от этой мысли мороз пробегал у него по спине, несмотря на теплое пальто.
Глава 3
Когда кто-нибудь умилялся смирению, с которым бедняки, больные, калеки и тысячи других обездоленных безропотно влачат свое беспросветное существование в тисках большого города, Мегрэ пожимал плечами.
Опыт давно убедил его, что человеческое существо может приспособиться к любой дыре, стоит ему наполнить ее своим теплом, запахами, привычками.
Он сидел в скрипучем плетеном кресле в тесной — два с половиной на три метра — комнатке консьержки.
Потолок низко нависал над головой. Стеклянная без занавесок дверь вела в неосвещенный подъезд, где лампы зажигались только в тот момент, когда жильцы входили или выходили из дому. В комнатке стояла кровать с красной периной, на столе — обглоданная свиная ножка с застывшим салом, крошки хлеба на темной клеенке, нож и немного красного вина на дне стакана.
Консьержка, госпожа С-вашего-позволения, сидела на стуле, скособочившись из-за хронического прострела, щека ее, казалось, приросла к плечу. Грязно-розовая вата торчала клоками из-под черного платка, обматывающего шею.
— Нет, господин комиссар… С вашего позволения, я уж в это кресло не сяду… Это кресло моего покойного мужа, и, хотя мне немало лет и забот у меня тоже немало, я не позволю себе сесть в это кресло!
В затхлом воздухе пахло кошками. Кот мурлыкал у печки. Электрическая лампочка, заросшая двадцатилетним слоем пыли, освещала комнату красноватым светом. Было жарко. Дождь громко барабанил по железной крыше, время от времени слышался шум стремительно проносившегося по шоссе автомобиля, грохот грузовика и скрежет трамвая.
— Как я вам уже сказала, эта бедная дама была, с вашего позволения, владелицей нашего дома… Жюльетта Буанэ — она носила фамилию покойного супруга… И если я говорю «бедная дама», господин комиссар, то только от хорошего воспитания, потому что это была сущая мерзавка, да будет ей земля пухом… Создатель еще был к нам милостив и почти лишил ее ног в последнее время… Не подумайте, что я такая уж ведьма или желаю зла ближнему, но, пока она могла ходить, как все, нам никакой жизни не было…
Только что, наводя справки в комиссариате полиции Бур-ла-Рене, Мегрэ с удивлением узнал, что покойнице не было и шестидесяти лет. Опухшее лицо и выпученные глаза делали ее много старше, несмотря на крашеные волосы.
«…Жюльетта-Мария-Жанна-Леонтина Казенов, вдова Буанэ, 59 лет, родившаяся в Фонтене-ле-Конте в Вандее, не имеющая профессии…»
Свернутая набок шея, острый пучок на макушке, черный шерстяной платок, завязанный накрест на тощей груди, — до чего же, верно, уродлива эта старческая грудь! Госпожа С-вашего-позволения перебирала свой запас сплетен с тем же упоением, с каким незадолго до того обсасывала свиную ножку. Время от времени она бросала взгляд на застекленную дверь.
— Как видите, в доме все спокойно… Обычно в этот час почти все жильцы уже у себя.
— С какого времени госпожа Буанэ владела этим домом?
— Да, наверно, всегда… Муж ее имел строительную контору и построил немало домов в Бур-ла-Рене. Он помер молодым, ему не было и пятидесяти, да, впрочем, для бедняги оно и лучше было… После его смерти она поселилась здесь, тому уж лет пятнадцать… В ту пору, с вашего позволения, она была точно такая же, как сейчас, только тогда она ходила и поедом ела и меня, и всех жильцов… Не дай Бог, если ей попадалась на лестнице кошка или собака… А если кто-нибудь набирался смелости просить ее о ремонте… Да что там! В нашем доме провели электричество позже, чем во всей округе…
С лестницы доносились шаги, на втором этаже хныкал ребенок.
— Это у госпожи Бурникель, — пояснила госпожа С-вашего-позволения. — Ее муж коммивояжер. У него малолитражная машина. Сейчас он наверняка разъезжает по Юго-Западу. Его по три месяца дома не бывает. У них уже четверо детей, ждут пятого. Из-за детской коляски разгорелся тут целый сыр-бор. Госпожа Буанэ, упокой, Господи, ее душу, не разрешала оставлять коляску в подъезде, и им приходилось дважды в день таскать ее вверх и вниз… Вон как раз их нянька выносит помойное ведро…
Вспыхнул свет, и они увидели, как прошла девушка в белом переднике. Она шла, откинувшись назад, держа обеими руками тяжелый бак с мусором.
— О чем это я говорила?.. Ах да!.. Не хотите ли стаканчик вина, господин комиссар?.. Ну да, у меня осталась еще одна славная бутылочка, которую принес мне господин Бурникель, он ведь агент по продаже вин…
Лет двенадцать тому назад сестра госпожи Буанэ, тоже вдова, померла в Фонтене, и госпожа Буанэ выписала сюда ее троих детей — двух девочек и мальчика. Весь квартал дивился такой ее щедрости… Она тогда занимала весь шестой этаж целиком… Племянник, месье Жерар, первым ушел из дома. Он стал солдатом, только бы не жить с теткой. Потом он женился… Живет в Париже недалеко от площади Бастилии. Сюда заглядывает редко… По-моему, дела у него идут неважно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16